больше не будут страдать. Не так ли?
— Да, это им поможет. На короткое время, — добавил он. — Я не могу пообещать как только в будущем. Но в таком случае милосердие кажется не столь необходимым. — Он подошел к толпе и положил мужчине руку на плечо. — Тебе нужны деньги, — сказал он. — На поле есть агент, предлагающий работу. Почему бы тебе не обратиться к нему?
— За пятерку в день?
— Да хоть бы и за одну монету в день. Если нет другого выхода. Или вы предпочитаете сидеть здесь и голодать?
— Нет, — сказал мужчина. Он был невысок, с курчавой гривой рыжих волос и лицом, покрытым веснушками под тонким слоем грязи. — Нет, — повторил он, — вовсе нет. Да будь я проклят, если стану рисковать своей шеей, чтобы уплатить налог за посадку здесь. Налог на посадку! — Он сплюнул на гравий. — Где вы еще найдете такой рэкет? Я побывал на сотне планет и нигде с таким не встречался. — Он снова сплюнул и посмотрел на Дюмареста. — Мы с вами говорили о работе, — сказал он, — знаете ли вы, какую работу он предлагает?
— Что-то, имеющее отношение к урожаю.
— Правильно, но вы знаете, что именно? Это желе, — сказал мужчина. — Сырец, который они продают за бешеные деньги. Платят по пятерке в день, и если один из двух человек остается, чтобы собирать его, они считают, что пошли на невыгодную сделку. Пятерка в день и пятьдесят процентов того, что вы будете убиты. Вы согласитесь на такое дело?
— Не знаю, — протянул Дюмарест, — но я не могу порицать вас за то, что вы думаете обо всем этом.
Он отступил на шаг и посмотрел на ворота. За ними позади группки полицейских стояла толпа случайных зевак. Многие из них, заметил он, были в форме, выцветшей на солнце, у каждого слева на груди был герб. У многих с пояса свисали большие ножи — символ власти или значок, отмечающий их старшинство. Дераи опять потянула его за руку.
— Эрл, — настойчиво просила она, — сделай что-нибудь для этих людей. Я заплачу тебе, — повторяла она торопливо. — Мой дом богат. Я только прошу тебя одолжить мне немного денег до тех пор, пока мы не попадем домой. Пожалуйста, Эрл! — Ее рука сжимала его руку. — Сделай, — просила она, — сделай это для меня!
Церквушка была маленькая — храм святости, самое крупное здание; гипнотическое место, перед которым сидели молящиеся, исповедуясь в грехах и получая благословение, воплощенное в хлебе всепрощения. Рядом, в исповедальне, сидел брат Итриум. Внешне он отличался от остальных. Его сутана пестрела заплатами, но сам он был чистый, хотя лицо выдавало лишения. Он сидел, наклонив голову и молясь.
— Брат, — наконец обратился он к Дюмаресту, — что я могу сказать? Каждый раз, когда я покидаю поле, я плачу налог. На этой планете наша церковь бесправна, торговые дома не заинтересованы в нас. Я начал верить, прости меня боже, что милосердие умерло. Но теперь я считаю, что это не так.
— Сколько? — спросил Дюмарест. — Не для того, чтобы всех их отправить отсюда, но чтобы, улетев, они могли встать на ноги.
— Отдай им все, что у тебя есть, — сказала Дераи нетерпеливо, — тебе деньги не потребуются.
— Нам надо еще заплатить налог, — напомнил ей Дюмарест.
— Я принадлежу к дому Кальдор! — Ее гордость была неизмерима. — Никто не посмеет требовать налог с меня и с того, кто со мной. Отдай им деньги. Все деньги. Побыстрее. Побыстрее, нам надо домой.
Домой, хмуро подумал Дюмарест, и снова неизбежный отлет. Он упустит ее. Он ссыпал деньги в кубок монаха.
— Будь благословен, брат, — сказал монах.
— Благословите ее, — сухо произнес Дюмарест. — Все эти деньги — ее.
На улице, за воротами, ситуация изменилась. Многие зеваки ушли. Те, что внутри, заняли места у изгороди, громко окликая прохожих, выпрашивая у них еду и деньги. Агент ушел. Поле вокруг корабля опустело. Элдон — единственная оставшаяся знакомая личность — стоял поблизости.
— Дюмарест, ради бога…
— Ты можешь идти. Монах заплатит за всех вас. — Дюмарест обратился к Дераи:— Пойдем?
— Да, — согласилась она. Едва сделав три шага, остановилась. — Устар!
— Твой кузен, собственной персоной. — Он надменно прошел в ворота. — Я чуть было не уехал, но проверил список и обнаружил вас на борту этого корабля. — Он искоса на Дюмареста. — Приятно провели время в полете?
— Наилучшим образом.
— Рад слышать. Иногда перелеты так утомляют. Вы, возможно, нашли способ развлечься. Но теперь путешествие позади.
Он подошел ближе, высокий, откровенный, безупречный в своем одеянии тускло-зеленого цвета с серебряным позументом. Его рука слегка замерла на рукоятке кинжала, но, подумал Дюмарест, для него кинжал не просто символ. Он знает, как им пользоваться, и, возможно, использует его еще не раз.
— Миледи…— начал Устар, но Дераи сделала ему знак молчать.
— Устар, — сказала она, — вы очень любезны, что встретили меня. В добром ли здравии мой отец?
— И он, и ваш сводный брат чувствуют себя великолепно. — Устар подал Дераи руку, игнорируя Дюмареста, как если бы тот был частью декорации. — Нас ждет машина. Очень скоро мы окажемся дома. Едем, Дераи.
Она взяла его под руку и пошла рядом с ним. Дюмарест последовал за ними, но был неожиданно остановлен гвардейцем охраны.
— Ваша плата? — спросил он. — Вы не заплатили.
— За меня заплатят, — сказал Дюмарест. Деньги теперь были очень ?????
Он хмуро посмотрел вслед удаляющейся паре. Дераи ни разу не оглянулась.
Такова благодарность королей.
В комнате плавал горький медицинский запах, запах лекарств, затхлости и старческого разложения. Все это воображение, подумал Джоан. Комната содержалась безупречно, она хорошо проветривалась, воскурялись духи дикой розы и сфагнума. Запах болезни, или надвигающейся смерти отсутствовал. И все же он витал здесь. Старику даже удалось сконцентрировать своих домашних на этом, в его ограниченной зоне верховного суверенитета, в своей комнате, в которой он собирался умереть.
Джоан ?????, как сиделка, мягко двинулась к фигуре, лежавшей на надувном матрасе, провела рутинную проверку, потом двинулась обратно к своему креслу у дверей. Она все знала, как и доктор, и кибер, и Эмиль, и он сам. Может, в этом перечне недоставало кого-то, но если такие были, они знали одно: лучше знать, чем говорить о том, что знаешь. В каждом правящем доме имелся по крайней мере один экземпляр, схожий со стариком.
Джоан направился к кровати. Фигура, лежавшая на спине, была крупная, обрюзгшая — распухшая корзинка с тканями, в которой билось живое сердце и ритмично вздымалась пара легких. И в которой, подумал он с болью, все еще обитает живой мозг. Вот мой отец, цинично сказал он себе; и был не далек от истины. Вот только его отец был мертв. И дед тоже. Фигура в кровати приходилась ему пра-пра-дедушкой. Счастливец. Легенда. Вечный прадедушка. Человек, которому удалось продлить свою жизнь сквозь поколения, продлить благодаря волшебству амброзии — королевскому желе пчел-мутантов.
Продлить — но для чего?
Из кровати донесся слабый звук. Тонкий, шипящий, раздражающий, страшный булькающий звук. Сиделка тут же оказалась у кровати; с окоченевшими пальцами, будто выдающая наркотик, успокаивающий яростные дерганья чудовищного тела. По-видимому, ему что-то нужно, подумал Джоан. Он пытается что-то сообщить. Но его голосовые связки изношены, нет координации, синхронизации между мозгом и телом. Он хуже капусты, подумал он. По крайней мере овощи не понимают, что их ждет просто смерть.
Он поднял глаза, когда мягко открылись двери. На пороге стоял Блейн. Его природный сын, первый продукт разведенной любви, удивительное доказательство того, что его гены все еще живут, что его семя все еще способно оплодотворять яйцеклетку. Он праздновал ту ночь, когда родился Блейн, невероятной попойкой. Когда он пришел в себя, мать ребенка исчезла, так никто ее и не видел.
