давали, как думаешь, бомжует сейчас?
– Думаю, что нет.
– Вот и правильно. Уверяю тебя, детка. Твой борец за чистоту джинсов подрос, сел в хорошее кресло и, не менее рьяно сражается за то, за что положено сражаться в текущий исторический момент. За нашу державность, к примеру. Теми же методами. Одни надписи спарывает, другие поверх малюет. И очень хорошо себя чувствует.
– В принципе, – продолжил Бонифацкий, – вместо одних фетишей можно запросто выдумать другие. – Он прервался и щелкнул пальцами проплывавшему мимо официанту. – Будьте любезны… Водочки нам принесите.
Официант кивнул.
– Только нормальной, – уточнил Бонифацкий, вторично щелкнув пальцами. – А то, если у меня, дружок, утром голова разболится…
Официант, удаляясь, снова кивнул. Бонифацкий вернулся к собеседнице:
– Ты хоть сто долларов плати за бутылку, а гарантий, что не хлебнешь древесного спирта, почти что никаких… Если бояться не будут… – рассудительно добавил Бонифацкий.
– Давай выпьем, – предложил он, скептически покосившись на графин с водкой, немедленно доставленный официантом. Они, чокнувшись, осушили рюмки.
– Вот тоже глупость, – задумчиво обронил Бонифацкий, проводив глазами зеленую маслину, исчезнувшую во рту собеседницы. – Ну глупость, и все. Ну скажи, пожалуйста, положа руку на сердце, идет эта гадость новомодная в сравнение с нашими нежинскими огурчиками? Идет, а?..
– Нет, – согласилась Мила, аккуратно выплевывая косточку, – ни в какое не идет… Хотя о вкусах не спорят…
– Веяние времени. Фетиши. Другого рода, но из той же команды. Для дураков. – Боник потянулся за севрюгой. – А вот осетровые, напротив, вечная ценность. Вроде живописи.
– Знаешь, – продолжал Бонифацкий, – как-то в общежитии, при Горбачеве уже, попался нам на крючок паренек… Был какой-то там очередной общегородской рейд, вот он и влип.
– Как влип? – заинтересовалась Мила.
– Обнаружили у него под койкой целый склад пустых бутылок из-под спиртного…
– Ну и что?
– Как что?! 1986-й год. ВСЯ СТРАНА ЗА ТРЕЗВОСТЬ СРАЖАЕТСЯ, а отдельные элементы без водки дня прожить не могут? Ничего себе, ну и что! Значит, – с воодушевлением заговорил Бонифацкий, – парень, выходит, чужое место занимал? Правильно? Правильно. Закатили ему строгий выговор, для разминки.
– Может, он пустые бутылки подбирал? Из бедности? – предположила Мила, на минуту представив себя адвокатом несчастного студента.
– Вот и он, помнится, в ту же степь клонил, – злорадно ощерился Бонифацкий. – И ошибся. Лучше б косил под алкоголика. А так – что вышло? Позорил облик советского студента. Понимаешь? Это что же получается – наш советский студент по мусоркам шастает? А, не дай Бог, какой зловредный корреспондент фото шлепнет? Да в «Нью-Йорк Таймс»? Тут уже антисоветчиной попахивает. Причем по полной программе.
Мила невольно поежилась.
– Перестань, Вацлав. Ты такую картину набросал, что у меня чуть аппетит не испортился. Честное слово.
– Главное, – задумчиво произнес Бонифацкий, делая знак Миле, что собирается поставить точку на этой теме. – Главное, такую систему завернуть, чтобы всегда, при любых раскладах, можно было кого угодно, на выбор, выдернуть за ухо и наказать, как следует. За портрет Челентано, или не дай Бог, фотографию рок группы «Кисс»,[30] за морально-бытовое разложение, за слишком длинные волосы, или чересчур короткие, за проживание не по месту прописки или неуплату налогов. Это дело двенадцатое, за что. Смысл в том, чтобы все знали – моя морда тоже в пуху. Тогда все будут тихо сидеть и не варнякать лишнего. И вращай всеми, как варениками в тарелке…
– Противная картина, – коротко резюмировала Мила.
– Противная, – довольно кивнул Бонифацкий, – зато перспективная.
К одиннадцати Боник здорово захмелел. Беседа перетекла в совершенно иное русло. Заговорили о личном.
– Не сложилось как-то, – грустно призналась Мила, когда Бонифацкий аккуратно коснулся темы «такая красивая женщина – и одна-одинешенька».
Мила старалась пить поменьше, но вино делало свое дело. Впрочем, ей это обстоятельство было даже на руку. Язык развязывался сам собой и вранье выходило естественней. Да и обстановка была – что надо.
– Не сложилось… Три года прожили. Можно сказать, душа в душу, хотя, конечно, бывало разное… Первые два года пришлось квартиры снимать. И он и я – оба иногородние, так что…
– Чужое – всегда чужое. Там квартирной хозяйке не понравились… Там сделали ремонт, и нас сразу вышвырнули…
– Почему?
– Потому, что с хорошим ремонтом можно сдать вдвое дороже кому-то еще… Ничего личного, как американцы выражаются. – Спасибо моему СП, ссудили мне деньги. Достаточно крупную сумму, чтобы мы смогли купить квартиру. Я поэтому за работу руками и ногами держусь.
– Но вы все равно развелись?
