Северск, и крепкое хозяйничанье в своем воеводском селище. За него горой стояли купцы и ремесленники.
Вторым шел Меченый. Помимо доблести на ратном поле, он хорошо умел себя подать и в мирной жизни: носил изысканную одежду, устраивал богатые пиры, держал самых резвых лошадей. Его обожали воины собственной хоругви, да и для прочей молодежи Липова он был предметом для подражания, что порой неприятно кололо Дарника — ему самому хотелось быть таким предметом. Корнею невзначай однажды удалось раскрыть князю глаза на эту «странную» ситуацию:
— Подражать можно какому-то человеку, а ты ведь у нас не человек, а явление злой природы.
Третью партию составляли отцы города, усиленно выдвигавшие старосту Охлопа, мол, доколе нам терпеть засилье пришлых людей! Их поддерживали не только все коренные липовцы и их сыновья, перебравшиеся в пригородные селища, но и зятья-гриди из ранних войсковых наборов.
Раздавались также отдельные голоса в пользу княжны, ведь прошлое лето она правила со своим дядей, и неплохо. Однако сторонников у нее было немного.
— Матереют твои липовцы потихоньку, — отметил это соперничество группировок Фемел. — Сначала из городища превратились в город числом, а теперь и умом превращаются.
— Сразу у всех количество ума прибавилось! — насмешничал Молодой Хозяин.
— Не количество ума, а его суть, — поправил дворский тиун. — Из деревенщин горожанами становятся.
— Это как же?
— Меньше шкурных интересов, а больше общих. Начинают любить и ценить свое собственное мнение. Еще немного — и за правду на мечи полезут. Пора уже думать, как им укорот найти.
Дарник ромею не поверил, думал: лишнее сочиняет. Но буквально через несколько дней к нему в малую трапезную влетел испуганный вожак:
— На торжище резня! Купцов бьют!
Случилось следующее. Один липовец с семьей выбрался на посадское торжище сделать ряд мелких покупок. Днем раньше он расплатился за покупки золотым ромейским солидом, с которого ему дали сдачу серебряными дирхемами. Теперь же торговец заморским бисером наотрез отказался принимать в оплату эти дирхемы, заявив, что они сильно истерты и настоящей цены не имеют. Тот, кто давал липовцу сдачу, с торжища уже уехал, поэтому торговец бисером лишь пожимал плечами: надо было раньше лучше смотреть. Слово за слово, кто-то кого-то толкнул, другой толкнул в ответ, из рассеченной губы полилась кровь, женщины закричали «Убивают!», к липовцу пришли на помощь соседи-родичи, к торговцу — его напарники по торговому обозу, и завязалась большая драка. В этот момент на торжище как раз выезжал новый торговый обоз, его охранники, обороняясь, взялись за мечи, немедленно схватились за колья и ножи и липовцы. Скучающие без службы бойники с восторгом принялись крушить повозки и прилавки. Досталось и княжеским лавкам. Побоище стало всеобщим. Прибежавшие стражники могли защитить разве что себя самих. Торговцы, оказавшись в меньшинстве, отступили и закрылись на ближнем гостином дворе.
Князь с арсами застал уже итог посадского сражения: одиннадцать убитых торговцев и четыре трупа у липовцев. Резаных ран, выбитых зубов, сломанных носов, ребер и рук никто даже не считал.
— Взять зачинщиков! — приказал Дарник.
Арсы похватали два десятка липовцев, из тех, кто еще крепко стоял на ногах. В темнице-порубе места на всех не хватило, поэтому их потащили в арсову гридницу на Войсковом Дворище.
Не успел Рыбья Кровь вернуться к своей прерванной трапезе, как ударил вечевой колокол. Делать нечего — князь с арсами вновь отправился в посад, а Буртыму велел выводить туда две полусотни конников-трапезитов с плетками в руках. На вечевой площади собралась половина города, требовали освободить схваченных людинов, так теперь называли себя липовцы в противоположность смердам из селищ. С прибытием князя крики еще больше усилились:
— Не зачинщики они!
— Тогда и купцов хватай!
— Сколько можно терпеть торгашей-кровопийцев!
— Сначала освободи людинов, а потом суди!
Дарник с коня перешагнул на помост вечевого колокола, встал в самом центре и, утвердив кисти рук на рукоятках мечей, зло и невозмутимо рассматривал толпу. Волнение и раздражение двух тысяч людей скорее успокаивали его, чем горячили, зато ужасно хотелось сделать что-то такое, что послужило бы им на будущее хорошим уроком. Но все правильные и сильные слова, что приходили ему сейчас на ум, казались пустыми и совсем здесь не подходящими. Толпа между тем слегка успокоилась, опасливо поглядывая на вооруженных плетками всадников.
Князь поднял руку, призывая к полной тишине.
— Вы все сделали правильно, — неторопливо начал он. — Я не буду узнавать, кто был прав, кто виноват. Схваченных людинов сегодня же освободят. Но я хочу спросить вас: надо или не надо, чтобы купцы приезжали в Липов?
Горожане лишь переглядывались между собой, сбитые с толку его неожиданной уступчивостью.
— Если не надо, то завтра здесь не будет ни одного торговца.
— А где ты сам для Всеславы серьги возьмешь? — раздался молодой дерзкий голос.
— Не боись. Князь уже набрал ей всего на десять лет вперед, — тотчас отозвался из толпы другой голос.
Легкий смех пробежал по рядам липовцев.
— Да нам бы пускай купцы были, только без лукавства и обмана, — за всех обратился к Дарнику старик со сморщенным лицом.
— Где ты видел купцов без обмана! — высказал свое стоящий рядом молодец. — Пусть князь их и наказывает.
Толпа одобрительно загудела. Рыбья Кровь вздрогнул от радости — ему в голову пришла замечательная мысль.
— Так вы хотите, чтобы я судил купцов за обман? — как воинский клич, выкрикнул он.
— Хоти-им! — был ему дружный общий ответ.
— Только купцов или всех?
— Всех! — снова дружно выдохнула толпа, не очень вдумываясь в смысл собственного ответа.
— Клянитесь на ноже!
— Клянемся! — Вверх взметнулись лезвия сотен ножей.
Дарник оглянулся на арсов:
— Где писарь?
Тот появился на площади вместе с воеводами и через минуту уже стоял возле князя с чистым пергаментом и непременной чернильницей. Дарник стал ему что-то тихо диктовать, а писарь быстро писал, положив пергамент на подставленный арсом щит. Толпа напряженно ждала, не понимая, что Молодой Хозяин задумал. Наконец запись была составлена, и по знаку князя на помост поднялся арс-грамотей, обладатель зычного голоса.
— Мой малый суд таков, — объявил Дарник. — За четырех убитых людинов с купцов будет взята вира по пятьдесят дирхемов на каждого убитого. Такая же вира за убитых купцов будет взята с каждого дворища в Городце, Островце и посаде. Согласны?
— Согласны, — раздались облегченные голоса.
— Теперь суд большой, — сказал князь и сделал знак арсу: читай.
— «Вот уже четыре года жители Липова нарушают ряд, заключенный ими прежде с вольными бойниками, а затем с княжескими гридями. Подымная подать всегда и всюду бралась с каждого очага. Ныне она берется с каждого дворища, а в них имеется два, три, а то и четыре очага. Четыре года недоимок князь согласен простить, впредь же подымная подать будет браться по числу очагов».
Толпа поражение молчала. Это была еще старая уловка Липова против арсов. Чтобы поменьше платить, липовцы почти не строили новых дворищ, лишь расширяли старые и помимо больших бань ставили дополнительные «куриные кухни» — особые пристройки к хлевам, якобы для готовки корма для скотины. На самом же деле и в банях, и в «куриных кухнях» жили целые семьи взрослых детей. Потом, когда угроза арсов миновала, старшие сыновья стали отселяться в дальние селища, но и там сохраняли прежние
