По этому телефону сидит какая-то полупьяная скотина, – сообщила Мила Сергеевна, в голосе которой сквозило даже некое подобие удовлетворения. – Самая настоящая свинья, Сергей Михайлович. Вечно, по- моему, бухая. Заявила мне вчера вечером, что никакого Вардюка – знать не знает.
А сегодня? – вкрадчиво поинтересовался полковник, – вы звонили?
Только что, в добавок ко вчерашнему, я услыхала, что если позвоню в третий раз, меня закопают на свалке. И еще, чтобы передала Валерию, что если он, типа, этот телефон будет раздавать каждой встречной поперечной шлюхе, то ему тоже не поздоровится. Как вам, Сергей Михайлович?
М-да, – присвистнул Украинский. – Сурово.
В самом конце рабочего дня Сергею Михайловичу доставили фотографии Армейца и Протасова.
Исусика из паспортного стола выудили, а с боксером пришлось повозиться. Еле-еле в ИнФизе[53] фотка обнаружилась.
А третий? Тот, что в Пустоши проживает.
Нигде, ничего. Ни в паспортном, ни в военкомате, ни в МРЭО. Не человек – фантом.
Фантом, говоришь? – переспросил Украинский, и, отчего-то, подумал о Фантомасе в исполнении Жана Маре.[54] – Так, хорошо. Что у нас с адресами?
С адресами не густо, Сергей Михайлович. Этот Протасов, выпускник ИнФиза, проживает в городе Припяти. А Заика…
Как, кстати, его зовут, уточни? – перебил полковник Украинский.
Дубинский Эдуард Геннадиевич, 64-го года рождения…
Еврей, что ли?
Не могу знать, товарищ полковник.
Дальше давай.
Так вот, по Дубинскому. Прописан на улице Галицкой.
Это на Ветряных горах?
Точно так, Сергей Михайлович. – Оперативник вздохнул, и Украинский догадался, что и тут похвастать нечем. – Этот Дубинский по месту прописки давно не проживает.
А кто там проживает?
Бывшая жена с ребенком. Она показала, что, мол, много лет о нем ни слуху, ни духу. Оставил ее с дитем, и, поминай, как звали.
Выгораживает его, паразита? – осведомился Сергей Михайлович.
Маловероятно, товарищ полковник. Она с мужиком живет. В гражданском браке. Мужик малому за отца. А этот Дубинский, только числится.
Что ж она его не выписала? Ждет, чтобы квартиру отобрал?
А как, товарищ полковник? Если его нет нигде.
Тоже верно, – согласился Сергей Михайлович. – Вот нелюди чертовые. Ладно, Володя, спасибо.
Вооружившись полученной информацией, Украинский кинулся звонить Миле.
Через час Мила Сергеевна опознала на фотографии Валерия Протасова крымского гаишника Вардюка.
Ну да, это он и есть. Вардюк. Только, судя по всему, фотография очень старая.
Распрощавшись с Милой, полковник заперся в кабинете и снова погрузился в размышления, перебирая в памяти события ушедшего лета с настырностью батюшки, получившего в руки четки из рук самого патриарха. Наградные, скажем так, четки. Ход мыслей полковника был примерно следующим. Во время короткой, но драматичной поездки в Крым, ненавистная Сергею Михайловичу четверка рэкетиров наделала много шуму, но зацепок, чтобы ухватить за жабры, оставила на удивление мало. Стрельба на трассе Воинка-Джанкой, с четырьмя покойниками в результате, была безо всяких сомнений устроена боевиками Атасова, только вот доказать это было нельзя. Крымские рэкетиры, посланные партнерами полковника, ухитрились умереть без свидетелей. Единственным очевидцем трагедии был колхозный комбайнер, перегонявший тяжелый «Дон»[55] из одного села в другое. Ну так он в милицию не побежал и бежать в обозримом будущем не собирался. Жив остался, и на том спасибо. Ранение Армейца, как и последующее спасение замечательным сельским врачом, тоже не угодило в сводки. Тут доктор пошел на должностное преступление, но кто осудит, ведь он спас жизнь. А что есть инструкции против человеческой жизни. Была, правда погоня местных гаишников за изрешеченным желтым «Мерседесом» с до неузнаваемости заляпанными грязью номерными знаками, но и она завершилась вхолостую. Иномарке удалось уйти. Сельский житель, механизатор одного из колхозов, якобы ограбленный бандитами по дороге, сначала дал весьма четкие словесные портреты Атасова и Бандуры, но потом, крепко, видать, подумав, от своих слов отказался, утверждая, что мол, не грабил его никто, а только попросили немного бензину. И лиц толком не разглядел, зрение никудышнее, а на очки денег нету. «И вообще, я к ним не в претензии». Находившаяся с механизатором дочка, мать двух малолетних детей, так и вовсе как в рот воды набрала – «не видела, не слышала, не знаю». Я не я и хата не моя. Украинскому такая социальная близорукость, граничащая с гражданской безответственностью, была целиком понятна. Милиции только дай показания, и она укатит восвояси, а ты сиди на своем хуторе и ожидай, когда бандиты нагрянут, с благодарностями.
Мысли о далекой и никогда в жизни не виденной дочери механизатора заставили Украинского подумать о своей, и он горько вздохнул. Если полковник милиции свою кровиночку не уберег, так чего ждать механизатору из глухого села, если за него возьмутся на совесть? Когда ни табельного ствола в кармане, ни
