ль эту свечу?Но ее огонек еле-еле мерцает сквозь мглу В одиноком моем углу.Ты хотела бы людям сияющий свет нести,Но чтоб выдержать ветер – где силы ему найти! Он угаснет в пути. Что ж тебе подарить? Может быть, самоцветы, нанизанные на нить?Но зачем же тебе терпеть мученье тенёт, Ожерелья гнет?Скоро ль – нет, а настанет мгновение это,Когда разорвется нить, рассыплются самоцветы И ладони твои Их тяжелой струиНе сумеют сдержать второпях, —Мой подарок исчезнет в пыли, обратится в прах.Не лучше ль, когда, не загадывая ни о чем,Бродя одиноко в цветущем саду моем,Затрепещешь ты от душистого дуновенья, Замрешь на мгновенье,И этот нечаянный дар живойБудет навеки твой.Блуждая в садах, мой прекрасный друг,Очарованно глядя вокруг, Ты заметишь вдруг,Как выскользнет луч из вечерней зари, — Посмотри на него, посмотри, —Он коснется мечтаний твоих трепетом тайных чар… Бери этот дар, мой нечаянный дар, Бери…Богатство мое в зарницах, мерцающих нощно и денно.Оно возникает мгновенно, исчезает мгновенно.У него названия нет, но запомни его приметы, —Воздух вдруг запоет, зазвенят на ногах браслеты…Я и сам не знаю к сокровищнице пути,Руками ее не взять, словам до нее не дойти.Так возьми же сама, что сочтешь ты всего желанней, Всего чудесней, —Тем дороже подарок, чем он нежданней, Чем неизвестней, Как дуновенье благоуханья, — Цветок иль песня…
Суд
О мой Пресветлый! Когда несметной, Разгоряченною толпой,Вздымая пыль клубами за собой, Проходят нечестивцы мимоИ загрязняют лик прекрасный твой,Душа скорбит и боль неисцелима. В слезах я говорю: «Прекрасный мой! Возьми свой жезл и стань судьей!» Но что я зрю? Врата суда открыты день и ночь,Вершится суд всегда, и день и ночь,Но даже первые лучи рассветов ясныхНе гасят блеска глаз кроваво- красных,И даже лотосов благоуханьеНе заглушает смрадного дыханья,А в сумерках, когда отшельник-вечерЗатеплит звезд бесчисленные свечи,Семь Мудрецов[45] взирают с высотыНа буйный бред в пыли бредущих мимоТвоей непостижимой доброты:Душа моя скорбит неудержимо! Прекрасный мой, В тиши леснойТвой правый суд и в птичьем пенье,В жужжанье пчел и ветра дуновенье,В цветах и в трепете листвы весенней,Над берегом, лобзаемым волной. О мой любимый! Неукротимы В безмерной алчности слепой, Они крадутся за тобой, На все готовы,Чтобы похитить светлые покровыИ скрыть под ними сердца пустотуИ вожделений грязных наготу.Они любовь попрали, истерзали, Повергли в прах…Нет сил терпеть, не вынести печали!И я к тебе взываю, весь в слезах. Я говорю: «Любимый мой!Возьми не жезл, а меч, и будь судьей!» Но что я зрю?Над злобой их ты слезы проливаешь, Как мать детей, прощаешь,Грудь подставляешь стрелам их мятежным,На ненависть любовью отвечаешь, На ярость – взором нежным. О мой любимый! Твой суд незримыйВ любви, переборовшей все страданья,И в верности, не знающей сомненья,И в дружбе, что прошла все испытанья,В ночах разлуки, полных ожиданья,И в трепетных рассветах возвращенья,Омытых кроткими слезами всепрощенья. О Рудра[46], повелитель грома! Тупою жадностью влекомы, В твой храм они вошли тайком, Как воры в дом, И завладелиСвятыней, что хранилась там доселе.Но с каждым часом ноша все тяжеле,Гнетет их души тягостным ярмом, —Они согнулись, сникли, ослабели…И я, рыдая, говорю с мольбой:«Прости их, Рудра мой!» Но что я зрю?! Снисходишь ты грозой необоримой, Неудержимой,Неправедное с них срываешь бремя,Украденное в ветре развеваешь, В прах повергаешь, Карой их прощаешь…О Рудра мой, ужель настало время?Да, вижу я теперь: твое прощенье — Гремящих молний мщенье, Тьма светопреставленья, Ливни крови…Тем милостивей суд, чем он суровей!
Жизнь и смерть
Я люблю этот мир все глубже, все нежней, — Этот мир за кругом круг, в потоке дней, Я окутывал жизнью своей, И ночь и день, И свет и теньНаполнялись моим сознаньем, – в их сущность мой дух проник, И в какой-то миг Слились в неделимости бытия И мир мой, и жизнь моя, —Я понял, что жизнь люблю лишь потому, Что этот мир люблю, принадлежу ему. Но я умру по закону естества. Мои словаНа этом ветру когда-нибудь не прозвучат, С небесной синью не сольется взгляд И сердце не рванется наугад, Когда заблещет солнечный призыв. Чело склонив,Заветною тайною ночь со мной не поделится снова, —Настанет миг последнего взгляда, последнего слова… Что мною этот мир любим — Неоспоримо, Что должен я расстаться с ним — Неоспоримо. Какая-то связь меж тем и этим несомненна, Иначе вселеннойНе под силу б так долго терпеть со спокойной улыбкойЖесточайший обман и мириться с горчайшей ошибкой, А солнечный свет давным бы давноПочернел, как завядший цветок, и было бы в мире темно…
Рай
Ты знаешь, брат, где рай? Там нет оград. Куда ни устремишь ты взгляд, Пространства нет у рая, Начала нет и нет конца и края, Ни дна, ни четырех сторон, Ни дня, ни ночи нет, ни годовых времен. Воздушным шариком, пустою тенью Витал я в том раю, Но шли века, сменялись поколенья,И вот родился я, обрел земную плоть мою. Рай воплощен в моем горячем теле, В моей печали, в нежности, в веселье, В моей любви,В моем стыде, в моем труде, в бушующей крови, В волнах моих смертей, моих рождений,В игре всех красок, всех цветов, в оттенках, в свете, в тени. Он влился в песнь мою. Теперь не я в раю — Моей души он заполняет лоно, Он смотрит благосклонно с небосклона.И раковиною гудит небесный свод,А даль семи морей в литавры гулко бьет. Раскрылись лепестки бутона,Листва, лучи, ручьи, ключи дрожат, текут бессонно.Из лона матери земной мой появился рай,И волны ветра эту весть несут из края в край.
Весна
Та весна, что однажды здесь бушевала победноСо свитой своей пестроцветной,Мой двор наполняла и смехом, и звоном, и гулом,Цветя золотистым канчоном[47], белопенным парулом[48] ,Оживляя дыханьем и трепетом каждый кустИ волнуя небесную синь поцелуями алых уст, —Та весна воротилась, но дом мой печален и пуст.Опустилась она на порог одинокого дома, —Тут все ей знакомо и незнакомо, —И глядит она вдаль, где рощи под дымкой сквознойНеразличимы с небесною
