Шансов выиграть процесс у меня было несколько больше, чем они полагали. Склонности к хвастовству я не питал и потому не сказал нацистской баронессе и ее конопатому итальянскому пуделю, что преподаю в Хантер-колледже. Не упомянул я и о том, что однажды пригласил в их отсутствие декана моего факультета, доктора Эдну Лейц взглянуть на фреску. Доктору Лейц моя работа понравилась, она сделала несколько фотографий фрески, которые я затем показал двум историкам искусства. Историки подтвердили в суде аутентичность моих садов. А доктор Лейц дала показания относительно качества работы.
– Судья, – начал я, – эти деньги нужны мне для моей матери, которая добралась в 1914 году от Минска до Нью-Йорка, спасаясь от казаков, насиловавших и иными способами осквернявших беззащитные еврейские семьи.
Задним числом мне представляется, что я рассказал эту столь часто повторявшуюся душещипательную историю из желания публично поквитаться с мамой.
– Если моя мать не получит этих денег, – продолжал я, – мне нечем будет оплатить строительство бассейна, которое сейчас производится в нашем мотеле, а это значит, что мы наверняка обанкротимся, и мать окажется на улице.
Судьбе было угодно распорядиться так, что судья тоже оказался сыном эмигрантов из России – да еще и из Минска. Дальнейшее представить себе нетрудно.
– Вполне возможно, что моя мама, да покоится она в мире, приплыла сюда на том же пароходе для беженцев, что и ваша, – сказал мне судья. – Чтобы оплатить мое юридическое образование, ей пришлось перемыть все полы от Минска до Миннесоты.
А следом судья обратился к пуделю Паоло.
– Герцог, – сказал он (Паоло уверял, что в жилах его течет королевская кровь), – или вы оплатите счет, или я пущу вас на равиоли.
Благодаря баронессе, бассейн был построен, хоть и без купальной кабинки и комплекта шезлонгов, которые мне хотелось установить вдоль него. То есть шезлонги-то имелись, однако получены они были все от той же Армии Спасения. Сколь ни красив был мой бассейн, новой клиентуры он не привлек. Проклятие Тейхбергов в который раз пожевало меня, пожевало и выплюнуло – на сей раз с большим, требовавшим постоянного ухода бассейном на руках.
Мы начали в 1955-м – со скромных меблированных комнат, коих у нас было девять. Две из них появились после того, как мама разгородила занавесками пару больших комнат, – получив из двух четыре, – еще одна, когда мы гвоздями приколотили к росшему за домом дереву большую деревянную будку.
Когда дела наши пошли так, как им и суждено было пойти, то есть под гору, мы совершили единственный логичный поступок, до какого способны были додуматься Тейхберги – прикупили новые дома. К началу 1969-го мы стали гордыми владельцами самых уродливых и практически бездействовавших мотеля и «курорта» штата Нью-Йорк, в состав коих входило семьдесят четыре номера – дюжина их располагалась в бунгало – и пятнадцать акров земли, вклинившейся между соединявшимися автомагистралями 17Б и 55.
Если бы вы остановились на 55-й, бывшей северной границей наших владений, и взглянули на юг, то мотель наш показался бы вам заброшенным многие годы назад. Строения его были выкрашены в белую краску, однако стены некоторых давно уже заросли вьющимися растениями. Там и сям между пышно разросшимися сорняками виднелись участки голой земли. За одним из главных зданий отеля располагался наш бассейн, окруженный разномастными старыми креслами, многие из которых никакого желания садиться в них не внушали. Строго на юг от бассейна и главных зданий находилась горстка обветшалых бунгало, значительная часть коих стояла, покосившись, на сваях. Бунгало размещались на болотце, которое из-за дурного дренажа и постепенно обострявшихся проблем со стоком воды пересыхало редко, если пересыхало вообще. Выпадали дни, когда добраться до дверей бунгало можно было только в галошах, однако это составляло одну из тех проблем, которые мы предпочитали не обсуждать.
Все расширения мотеля оплачивались деньгами, которые я зарабатывал в Нью-Йорке. Я шел на это отчасти потому, что тешил себя фантазией о том, как в один прекрасный день некий богатый, красивый собой человек свалится на меня прямо с неба и, купив наш мотель, обеспечит мне безбедное существование до конца моих дней. А тем временем, я сохранял и еще одну иллюзию – о том, что мы управляем вполне работоспособным мотелем.
Если говорить со всей прямотой, кое-какие из наших комнат лишь назывались «комнатами». В некоторых из них, чрезмерно просторных, я повесил старые занавески для ванн, по большей части рваные и покрытые пятнами. Затем я расставил вдоль занавесок, дабы подкрепить создаваемое ими впечатление настоящей стены, искусственные пальмы, полученные от моего работодателя «В. и Дж. Слоанов». Поскольку настоящие осветительные приборы нам были не по карману, я велел папе привесить к потолку голые электрические лампочки. По временам он немного экспериментировал с электричеством и далеко не один раз прокладывал проводку поверх водопроводных труб – сочетание потенциально смертоносное, однако осторожным постояльцам ничем не грозившее. Так или иначе,
