— Но Дюгомье признался, что жертва иногда звонила ему на работу. И, кстати, в то утро, когда было совершено преступление, жертва, как утверждают консьержка и продавцы соседних магазинов, выходила из дома, причем выходила одна. Значит, у нее была возможность спокойно позвонить по телефону Дюгомье, чтобы предупредить его и отменить свидание.
— Может быть, она еще не знала?
— Абсурдно. Все утро Мажи слонялся по квартире и вблизи от дома. Следовательно, его жена знала, что он находится в отпуске. Более того, она сама попросила мужа взять этот отпуск, поскольку боялась — сила предчувствий — визита Дюгомье.
АДВОКАТ: По этому пункту мы имеем только свидетельские показания Мажи.
— Но, дорогой мэтр, оно выглядит гораздо более правдоподобно, чем показания обвиняемого. Во всяком случае нам известно следующее: Мажи был в отпуске, и его жена не могла не знать об этом. У нее была возможность отменить свидание с Дюгомье, но она не сделала этого. Следовательно, свидания не было. Стало быть, договоренности о встрече не было. Да и каким образом она могла бы быть, если из письма самого обвиняемого видно, что связь была разорвана?
— Но это письмо было всего лишь хитростью.
— Вы уже говорили об этом. Это не выдерживает никакой критики.
— НО СТРЕЛЯЛ МАЖИ.
— Мажи, прекрасно! Опять старая песенка! Стрелял, значит, Мажи. Из ВАШЕГО револьвера.
— Я дал его Ортанс.
— Купленного в Сайгоне. Это, очевидно, Мажи съездил специально в Сайгон, чтобы приобрести его там.
— Но я дал его Ортанс.
— Покойники не в состоянии возразить. Но на этот раз покойница опровергает вас, Дюгомье. Если бы револьвер побывал в руках жертвы, то на нем были бы отпечатки ее пальцев. Но на нем были обнаружены только ваши отпечатки.
— Он был в кобуре.
— Это правда, есть еще кобура. Эта знаменитая кобура, которая, очевидно, существовала только в вашем воображении. Куда она подевалась, эта кобура?
(В Сену, господин прокурор. Я забыл ее, представьте себе, в кармане своего пальто. Всего не учтешь. Поэтому пришлось бросить ее в Сену, предварительно утяжелив несколькими камнями.)
— Куда подевалась эта кобура?
— Я не знаю.
— А! И, кстати, зачем вы дали этот револьвер жертве? Любовницам не часто дарят такие подарки.
— Дело в том, что она опасалась насилия со стороны мужа.
— Господа присяжные заседатели, вы видели Мажи. Разве он похож на человека, который может сильно кого — то напугать? Напротив, все свидетельские показания говорят о том, что он человек добродушный, мечтатель. Вы слышали, что сказал о нем его начальник, господин Раффар. «Мажи — это весельчак». А вы слышали его тестя: «Он любил играть в карты». Консьержка: «В то утро он пришел поболтать со мной». Ему изменила жена, но он простил ее. Причем дважды. И вот этого-то человека обвиняемый старается представить нам грубым, жестоким животным. От которого нужно защищаться с оружием в руках.
— Вы просто не знаете, что за человек Мажи. Это человек… это ужасный человек.
— Но в вашем письме вы говорите о том, что он достоин вашего уважения.
— Это было написано, чтобы успокоить его.
— Значит, вы лгали.
— Да, если вам угодно.
— Но если вы так хорошо лжете в ваших письмах, то кто может поверить, что вы не лжете еще лучше в этих стенах?
— Я не лгу. Мажи — сумасшедший.
— Так все-таки сумасшедший или грубое животное? Нужно выбирать либо одно, либо другое.
— Сумасшедший, способный на все.
— Я хочу предупредить вас, Дюгомье, в ваших же интересах, что ничто не может повредить вам больше, чем такая вот система защиты. Мало того, что вы предали этого человека, мало того, что вы разрушили его семейный очаг, мало того, наконец, что вы убили его жену и нанесли такой ущерб его жизни, так вы еще хотите очернить его своими клеветническими измышлениями, которые соревнуются друг с другом в своей абсурдности. А случай с бумажником! Вы слышали, господа, эту историю с бумажником. Это грубая проделка, на которую Мажи явно не способен. А корыстные визиты. Мажи действительно заходил к обвиняемому, он сам нам об этом сказал. Но с какой целью? Чтобы умолять его не преследовать его жену. Мы вольны, господа, считать его действия немного… простодушными. Но в то же время они позволяют нам составить представление о характере Мажи, позволяют понять, что Мажи и насилие — вещи несовместимые. А вот обвиняемый без колебаний пытается убедить нас, будто эти визиты были нанесены с самыми гнусными целями. Было бы неплохо, Дюгомье, сделать ваши клеветнические измышления чуть менее противоречивыми. Если бы Мажи приходил к вам, как вы настаиваете, затем, чтобы зарабатывать деньги на своем бесчестии, то это означало бы, что он соглашался на вашу связь. Но в таком случае зачем ему было убивать жену? Зачем ему было отказываться от этого источника дохода? И почему тогда, как вы это утверждаете, у жертвы и у вас вдруг появилась необходимость сделать вид, будто вы порываете отношения? Если муж был не против. Зачем было прятать эту связь, если вы оплачивали ее? И наоборот, зачем платить, если вам удавалось обманывать его, удавалось внушить ему, будто ваша связь прекращена?
— Он был сумасшедшим.
— Хорошенькая причина, честное слово. Но она не объясняет, почему вы давали ему деньги. Если начать давать деньги всем сумасшедшим…
— Я боялся его.
— Физически вы в два раза сильнее его.
Настала очередь Дюгомье. Настала его очередь обнаружить перед собой яйцо. Яйцо, закрытое со всех сторон. Я был спрятан внутри. Полностью. А он находился снаружи. Он был исключен. Обречен издавать бесполезные крики. Все доводы, все побудительные причины, все правдоподобные гипотезы были обращены против него. Гладкие. Как скорлупа. Как закрытая скорлупа.
— Давайте на какое-то время примем гипотезу, будто Мажи действительно является этим грубым животным и этим сумасшедшим. Но как у него оказался ВАШ револьвер?
— Он мог найти его.
— Он мог. Простое предположение. Найти его где?
— Там, куда положила его Ортанс.
— Если допустить, что вы действительно дали его Ортанс. Еще одна гипотеза, которую ничто не может подтвердить. И на этом револьвере, который проходит через столько рук, не оказывается никаких других отпечатков, кроме ваших.
— Кобура…
— В самом деле. И Мажи, вероятно, выстрелил, не вынимая револьвера из кобуры. Хотел бы я посмотреть на это.
— У него были перчатки.
— Перчатки, которые оставляют ВАШИ отпечатки? Забавно.
— Это ведь был мой револьвер.
— Значит, вы признаете.
— Я никогда не отрицал.
— Вы слышите, господа. Он никогда не отрицал!
— На этом револьвере имеются мои отпечатки, потому что он принадлежал мне. И на нем нет отпечатков Мажи, потому что у Мажи были перчатки.
— Вы только и говорите о перчатках. Этот аксессуар туалета буквально приковал к себе ваше
