И госпожа Мазюр мурлыкает, довольная. А ведь для Марты любить — значит причинять зло. Если она отвечает «да», то это значит, что хочет сделать ей, госпоже Мазюр, какую-нибудь гадость; а если не хочет из-за своего маленького доброго сердца, то, благодаря моим наставлениям, отвечает «да», в то время как думает «нет». Разве не так? Неопровержимо, я полагаю. Если, конечно, система не окажется вдруг сильнее меня. Иногда мне приходят такие мысли в голову. Время от времени некоторые поступки Марты беспокоят меня. Недавно, например, она протянула мне конфету. Тогда я улыбнулся. А она пнула меня по ногам, потому что я убедил ее в том, что когда кто-то на нее смотрит, улыбаясь, значит, этот кто-то над ней насмехается. С этого момента она больше никому не протянет конфету. Но вот протянула же мне. Откуда это у нее взялось? Разве разберешься. Может, от госпожи Мазюр. Она такая скрытная. Поэтому мне пришлось принять меры.
— Вы знаете, Марта, сейчас к нам должна прийти большая свинья…
Дело в том, что я научил ее говорить «большая свинья» вместо того, чтобы говорить «бабушка». Но только, если госпожа Мазюр приходила одна. Я думаю, это понятно. Госпожа Мазюр была очень удивлена. Я переспросил:
— Большая свинья? Вам, должно быть, приснилось, дорогая теща. Где ребенок мог услышать такое? Вам померещилось.
Она не посмела выяснять дальше. Может, она действительно подумала, что в ее возрасте может и померещиться. Ей, вероятно, было неприятно.
— Сегодня к нам должна прийти большая свинья. Когда она придет, скажите…
И вот является госпожа Мазюр. Ставит коробку с марципанами. И Марта ей:
— А папа всегда говорит, что когда ты к нам приходишь, то только надоедаешь своими приходами.
Тут госпожа Мазюр потеряла хладнокровие. Она подняла руку. Я бросился.
— Трогать моего ребенка!
— Но, Эмиль…
— Я вам запрещаю бить моего ребенка.
— Но вы слышали, что она сказала?
— Хе, хе, дорогая теща, устами младенца глаголет истина.
Она заплакала. Марта подошла к ней, доброе маленькое сердечко.
— Ты плачешь, большая свинья?
Госпожа Мазюр воскликнула: о! (краткое о, как будто прерванное).
Она встала. И ушла, морща рот, как зад обезьяны, чтобы не расплакаться. А Марта в это время вовсю трудилась над марципанами. На следующий день Мазюр предпринял демарш. Но у него получалось не лучше, чем у адвоката Дюгомье: он с трудом верил в то, что говорил.
— Теща никогда не понимала шуток, — сказал я ему.
Он радостно засмеялся.
— Что правда, то правда.
Тем не менее они больше никогда не приходили.
— Почему не приходит тетя Шарлотта?
— Потому что ее посадили в тюрьму.
— А за что?
— За то, что она говорила правду.
А вот Роза приходит часто. Марта ее очень любит, и я поощряю эту привязанность. Потому что Роза нисколько не изменилась. Ничто не может вывести ее из равновесия. Ничто не может поколебать ее твердое, как скала, безразличие. Я хотел бы, чтобы Марта была похожа на нее. Я сижу рядом и стучу на своей машинке. Слушаю их разговоры. Потом мы оставляем Марту с ее игрушками и переходим в мою комнату. Роза снимает блузку.
— Вот груди! — говорит она. — Ты где-нибудь еще видел такие?
И с грустью гладит их.
— Как подумаешь, что когда-нибудь все это будет под землей.
В течение какого-то периода времени приходила и Элиза. Не очень регулярно. Иногда два дня подряд, потом могла не приходить месяца три.
— Я пришла посмотреть, как поживает Марта.
Все та же система Мазюров. Быть рядом. Говорить рядом. Хотя Марте-то в общем плевать на Элизу. Она же думает о другом. Потом в конце концов Элиза перестала приходить. И это даже к лучшему. В первое время мне приходилось также отвечать на какие-нибудь брачные объявления или что-то в этом роде. Тут тоже существует свой запутанный, темный, странный мир, где есть чем поживиться. Об этом можно было бы рассказать немало интересных историй. Но я отказался от этого. Остается Марта. Остаемся мы двое, остается наша маленькая жизнь, наша маленькая планета. Наша планета удаляется все дальше и дальше.
Примечания
1
Рассказчик каламбурит, подменяя слово «fez» (фески) почти так же звучащим словом «fesses» (ягодицы).
