Кесарево свечение

– А вам они зачем?

– Мы спецназ, ты что, не понимаешь?

Он допил банку и заново стал укладываться в тачанку.

– Стой, дед! – сказали ему. – Ну-ка, выверни карманы!

Забрав все деньги, что вывалились из карманов, солдаты пошли прочь. Не желая упускать минуты пивного блаженства, он растянулся на дне бронзовой колымаги и смежил очи.

Через десять тысяч лет описанные выше события приобрели мифические и мрачно-героические очертания наподобие вагнеровского медного буханья. Почти полностью забылась некая этническая данность, именовавшаяся Россией. То же самое, по сути дела, произошло и с другими большими этносами, но только немного позже. Господствующей расой Земли с незапамятных времен стали хуразиты. Отсчет времени все еще велся по-старому, но никто его не связывал с Рождеством Христа. Древние культы, ислам, христианство, иудаизм были искоренены и забыты. Буддизм если и сохранился, то только на недоступных высотах Гималаев, где его анахореты влачили жалкое существование. Вообще все, что осталось от человечества, влачило жалкое существование. Неслыханные технологические достижения конца второго тысячелетия давно уже стали предметом археологии. Впрочем, какая еще там археология – никакой археологии не существовало. Диковинные штуки древности: ящички с экранами, клавиатуры, пеналы легкого металла с трудно объяснимыми каркасами внутри, арматуры гигантских малопонятных сооружений и развалы почти невесомых блестящих дисков – все это открывалось землянам тринадцатого миллениума только в результате геологических подвижек, землетрясений и извержений вулканов. Иной раз трещина земной коры с веками превращалась в какой-нибудь обширный каньон, и на одном из его берегов обнажались огромные стены с бесчисленными окнами, вернее, не с окнами, а с железными дырами, ибо стекло под землей растворялось, железо же стояло. В одном месте, кажется на берегу Миссисипи (ее сейчас называли Ссиссипимм), открылся перекресток даун-тауна. Слух прошел, что там даже сохранился какой-то мигающий фонарь, однако тут вмешался ВКО, после чего фонарь исчез и слух погас.

Человечество за эту огромную череду веков успело докатиться до низшего уровня деградации и там, на этом уровне, держалось не менее тысячи лет, только лишь не превращаясь в червей. На огромных пространствах суши забыто было даже колесо. Уцелевшие после бесчисленных эпидемий остатки племен перетаскивали волоком свои пожитки, спасаясь от странных мутантных животных. На море было немного лучше: там все-таки уцелело весло и косой парус, морские племена умудрялись как-то пасти стада дюгоней и растить более-менее здоровых детей.

Существовали, конечно, страшные замки, за стенами которых жила очарчирская иерархия. Оттуда временами выходили процессии на слонах. Они спускались в долины с целью набора добровольцев для человеческих жертвоприношений. Как проходила жизнь за стенами, никто не знает, и никаких свидетельств не сохранилось, за исключением Саморазворачивающегося Свитка Столетий. Вот там, если дунуть на него левой ноздрей, зажав правое ухо, открывалось нечто неожиданное. Оказывается, при дворе Верховного Колдуна существовал какой-то пыхтутель, с помощью которого ВК смотрел древние чудеса-видухи, в частности подвиги бессмертных. Ничто не помешает нам предположить, что в этих видухах среди сонмища врагов доблестных рыцарей Хуразу могли промелькнуть и герои одного романа, к написанию которого спящий имел самое прямое отношение.

Этот вещий спящий в какой-то безмоментный момент сна осознал, что начинается возрождение. Человеческая раса, даже в ее хуразитском варианте, очевидно, не может не начать все сначала. В начале тринадцатого тысячелетия вдруг возникла какая-то новая письменность. Сначала записывались только гласные звуки, получался сплошной вой. Потом стали корябать согласные, получалась птичья трескотня. Потом все смешалось, и вышла азбука. Стали выпускать газеты. Не будем вдаваться в подробности нового прогресса, скажем лишь, что к исходу миллениума началась эпоха, которую в некоторых ее чертах можно было сравнить с первым десятилетием нашего двадцатого века. Выплыло нечто напоминающее берега социалистической Албании, вдоль которых спящий когда-то плыл на югославском пароме с острова Корфу в Дубровник. Гигантские круглые доты с орудиями невероятных калибров. Потом появилось что-то еще более отдаленное; эскадры дымящих на полнеба нагромождений стали, над ними что-то летающее с сорока медленно вращающимися пропеллерами. Единое спиритуальное пространство стало проявлять тенденции к расколу. Страны Баальбека и Гамеды стали что-то замышлять самостоятельное, то есть против великого Хуразу. Это вносило в общество некую притягательную нервинку. Женщины гаремов перестали наращивать жирные ягодицы и начали играть во что-то вроде бадминтона. Вдруг вспыхнул пожар государственного байронизма. В поисках каучука три разные армии стали выжигать ту землю, где в наше время был Вьетнам. Весть о победе Хуразу была распространена по всему миру тысячами механических голубей.

Империя вновь вздыбилась во всем своем могуществе, когда в небе было замечено светящееся пятно. С каждым месяцем оно увеличивалось. До правящей элиты не сразу дошло, что оно приближается. Низы почему-то поняли это раньше. Возникло странное возбуждение сродни карнавалу. Власти пытались разгонять танцующие толпы, однако в толпах возникло убеждение, что поверхность превращается в шар, и от этого карнавал стал полностью неуправляемым.

Когда небесное пятно достигло размеров половины Луны, на Земле установилась сильнейшая жара. Забыв о высоких достижениях своей техники, люди стали впадать в первичный хуразитский мистицизм. Заговорили о том, что это возвращается Голова Хуразу. Она нацелилась на наши печени, смеялись люди, а поэтому надо пока танцевать и совокупляться. Стремительно возродилась культура стручков «ксиво».

Сильнейшая жара стояла недолго, вскоре она превратилась в испепеляющую жару. Люди расплавились, а потом испепелились, а потом снова расплавились уже в виде пепла. Вместе с ними расплавилась и вся сопутствующая биология. Запылала и вся Земля. Столкновения двух огненных тел не видел и не слышал никто, ибо не было никого, кто мог видеть и слышать. Таким образом, столкновение и сопутствующий шум вкупе с огнем произошли за пределами биологического существования, то есть как бы не осуществились, потому что кто же еще в таких обстоятельствах может вообразить объективную реальность?

С таким сновидением в творческом багаже космополитический сочинитель Ваксино, он же бывший «писатель земли русской Влас Ваксаков», возвращался домой в Вирджинию из поездки на Кукушкины острова своей родины РФ.

Часть VIII

Аврора Горелика драма в двух актах с 11 монологами

Действующие лица

СЛАВА ГОРЕЛИК, авантюрист, 31 год.

СТАРШИЙ ОФИЦИАНТ, 65 лет.

МЛАДШИЙ ОФИЦИАНТ, 20 лет.

КЛЕНСИ ФАУСТ, профессиональный революционер, 29 лет.

ЛОРЕНЦО МГБЕКИ, профессиональный революционер, 29 лет.

МАРТА ЛЕТИК, профессор, 47 лет.

РОЗИ ЯГОДА, ее ассистентка, 20 лет.

УРИЯ МАК-ЧЕСТНЫЙ, кандидат наук, 37 лет.

ХНУМ, демиург.

ПТАХ, демиург.

ИЛЬИЧ ГВАТЕМАЛА, классик циклопического реализма, 75 лет.

НАТАША СВЕТЛЯКОВА, она же КАКАША, его жена, 24 года.

1-Й КИЛЛЕР.

2-Й КИЛЛЕР.

АВРОРА ГОРЕЛИКА, крейсер.

РАБОЧИЕ с ближайшей стройки.

Девяностые годы XX века. Действие происходит однажды вечером в Лиссабоне.

Акт первый

Перекресток где-то в районе площади Фигероа в Лиссабоне. В глубине сцены видна конная статуя. Судя по шуму, вокруг нее кружит автомобильная карусель. Монумент виден только наполовину, пьедестал и ноги коня скрыты строительным забором. Временами над забором поднимается ковш экскаватора. То и дело со свистом и грохотом начинают работать компрессоры и перфораторы.

Вся сцена представляет собой веранду кафе, почти примыкающую к строительству. В просцениуме тоже стоит несколько столиков. Над ними вывеска «Кафе А Лембранса».

Какими-то средствами – массовкой ли, экранными ли мельканиями, внесением ли всяких чучел и кукол – нужно создать атмосферу шумного перекрестка в центре старинного города. Кроме механического грохота, в звуковом хаосе слышны завывания нищих и уличных музыкантов, голоса гидов.

Освещение должно подчеркнуть обстановку позднего жаркого дня, пропитанного пылью строительных работ и выхлопными газами. Небо постепенно темнеет. Быстро прогорит закат. Появится яркая и как бы увеличивающаяся звезда. Потом она исчезнет. Ночь на несколько минут очистит панораму. Потом зажгутся уличные огни и сильные фонари на стройке. Пыль станет еще заметнее. Пока что – солнце, жара и шум.

Появляется Слава Горелик. Он в толстой куртке «бомбовоз-классик», в твидовой кепке козырьком назад, в шарфе. Обременен багажом, среди которого выделяется солидный рюкзак, украшенный долларовыми знаками. Вид у Славы неприглядный, он весь пропитан потом, намокшая фальшивая борода сбилась в сторону. Явно только что прилетел с более высоких и менее жарких широт.

Проходит по просцениуму, внимательно оглядывая вывески. На веранде появляются Ст. Официант и Мл. Официант.

Смотрят на потенциального клиента. Горелик не торопится, прогуливается, насвистывает «Айне кляйне Нахтмюзик» и поглядывает то на кафе, то в зрительный зал.

В глубине веранды появляются профессор Летик и Рози Ягода. Занимают столик поближе к строительному забору, профессор лицом к залу, Рози в профиль. Ст. Официант немедленно приносит им по большому бокалу пива – очевидно, знает заказ наперед.

ЛЕТИК. Ах, как я люблю этот предвечерний час. Сидеть здесь с каким-нибудь глупым юным существом, ждать, когда начнут появляться наши. Слышать эти молотки за забором. Тревога и вдохновение. Кажется, вот-вот что-то начнется. Что-то большое, симфоническое.

РОЗИ. Марта, у меня опять все лицо запылало.

ЛЕТИК. Нечего выдавливать угри!

РОЗИ. Купи мне немного пудры.

ЛЕТИК (очень жестко). Мы не употребляем пудры.

Слава Горелик тем временем вступает в пределы кафе. Маленький и гордый Ст. Официант направляется к нему.

СТ. ОФИЦИАНТ. Внутри или снаружи?

ГОРЕЛИК. Где лучше?

СТ. ОФИЦИАНТ. Внутри кондиционер, снаружи пыль и зрители.

ГОРЕЛИК (поет из Гребенщикова). Мне нож по сердцу там, где хорошо, я дома там, где херово. (Показывает на столик в просцениуме.) Вот здесь я сяду. (Вешает куртку и фальшивую бороду на спинку стула; впоследствии не раз будут этой бородой протирать его столик.)