– Пусть требует.
– Разве это не будет наперекор нашей старой дружбе, если ты отдашь Малль ее жалованье, а моей аренды не уплатишь? Для того чтобы мне по крайности от Малль не отставать, я вынужден буду тоже потребовать свою арендную плату, не так ли? И что же тогда получится? Где ты возьмешь денег? У тебя продадут последнюю скотину?
– Кто продаст?
– Самому придется продать, а не то другие продадут.
– Кто другие?
– Суд.
– А суду какое дело?
– Такое, что если Малль подаст на тебя в суд, а за нею и я должен буду подать…
Собеседники помолчали. Юрка сидел как в рот воды набравши, из чего Антс заключил, что он готов на уступки, а поэтому и продолжал:
– По правде говоря, та аренда, которую ты платишь сейчас за Пекло, – гроши, карманные деньги. Ты только подумай, только подумай, сколько тут возделано новых пашен и покосов! Если я мирился с такой арендной платой, так лишь во имя нашей дружбы. Однако вечно это продолжаться не может, не то получится точь-в-точь как в поговорке: другом слывешь, а шкуру дерешь. За такую усадьбу мне всякий чужой человек вдвое больше аренды заплатит.
– Кто ж именно?
– Хотя бы твой сосед. Ей-богу! Он не раз говорил, как бы заполучить участок, пристал как банный лист, – но только я до сей поры не соглашался, потому что у нас с тобой, так сказать, дружба, да и…
– Я останусь в Самом Пекле.
– Ну, как знаешь, я не настаиваю. Только как будет с Малль и ее жалованьем да с моей арендной платой?…
– Обойдется!
– Ну что ж, авось как-нибудь и обойдется.
Глава двадцатая
И с Малль, насчет ее жалованья и с Антсом, насчет аренды, обошлось, – но не так, как предполагал Юрка. Вернее, Юрке нечего было и предполагать, потому что, несмотря на Антсовы разъяснения, он не мог себе представить, что происходит в действительности. Антс говорил про суд, но Юрка был в суде давным-давно и помнил лишь, что ничего особенного там не случилось. Правда, было какое-то решение, но как его выполняли, Юрка до сих пор не видал. Если и исполняли вообще, то таким образом, что Юрке не было ни жарко ни холодно. Захотели снова идти жаловаться в суд – жалуйтесь, что ему с того? Время само разберет, – зачем торопиться.
Так Юрка и жил в Самом Пекле день за днем, не зная по-настоящему, как и для чего. Когда он отлучался, дом оставался на попечении одной восьмилетней Рийи; ее единственным товарищем была черная кошка. Когда же девочка уходила на пастбище присмотреть за коровами, усадьба пустовала, и лишь петух с двумя курами прогуливался по двору.
Но вот в Самом Пекле стало твориться нечто непонятное. Как-то, вернувшись домой, Юрка обнаружил на огороде свежевыполотую траву.
– Кто это сделал? – спросил Юрка у Рийи.
– Я сама, отец. Я прополола капусту, – ответила девочка.
Юрке хотелось что-либо сказать, но слова не шли с языка. Впрочем, он был доволен, что ребенок становился его помощником. В следующий раз Юрка нашел дома вымытую кадушку из-под молока, которую он как будто не мыл, а может быть, и вымыл, да позабыл. Нет, этого он, хоть убей, не помнил! Затем однажды ему бросилось в глаза, что у Рийи причесаны волосы. Снова спросил он у ребенка:
– Кто это сделал?
– Я сама, – ответила девочка. – Нашла старый гребень и…
Юрка не нашелся, что ответить. Он лишь раза два провел своей большой ладонью по волосам ребенка.
– Из тебя выйдет хозяйка Самого Пекла, – сказал он, наконец.
В один прекрасный день Юрка заметил, что на девочке надета чистая рубашка. Он остолбенел, глядя на дочь широко раскрытыми глазами, и лишь погодя спросил:
– Кто тебе выстирал рубашку?
– Я сама, – прозвучал обычный ответ. – Сперва намылила и побила вальком, а потом просушила на солнышке и надела.
Через несколько дней Юрка увидел, что была выстирана и его рубаха. На этот раз он некоторое время сидел молча, а когда Рийя подошла к нему, сказал:
– Ты уже умеешь лгать, дуреха?
– Да, отец, – прозвучал ответ.
– Кто тебя научил?
– Соседская тетя.
– Какая тетя?
– А та, у которой ребенок малый.
Теперь Юрка понял: речь шла о той самой соседке, что должна была шить для Малль красивую узорчатую рубашку в обмен на кусок сала и моток ниток на погремушке.
– Что ей тут надо?
– Ничего. Пришла поглядеть – сыта ли я.
– Гм.
– Я вынула из кармана краюшку и показала ей. Она спросила, есть ли у меня молоко, чтобы запить.
– Гм.
– Я ей показала кадушку в кладовой.
– Почему же ты мне сначала солгала?
– Мне велела соседская тетя.
– Зачем?
– А вдруг ты рассердишься, что она ходит смотреть, как я играю в хозяйку. Она сказала, что уходит из дому тайком, и здесь – тоже тайком, и тебе ничего знать не надо.
И так как Юрка помедлил с ответом, Рийя продолжала:
– Тетя оставила ребенка на дворе, и я играла с ним, пока тетя хлопотала по хозяйству. И знаешь, отец, что она мне сказала: «Послушай, маленькая хозяйка, ты живешь тут прямо как поросенок!..» И после этого…
Рийя рассказала, как соседка обучила ее разным делам: одеваться, причесываться, мыть лицо и руки, полоть траву для свиньи на капустных грядах и для коров в картофеле, подметать комнату и двор. Юрка слушал, но слова дочки, казалось, не доходили до него. Юрка размышлял, но, казалось, не мог собраться с мыслями. Он был похож на голодного пса, которому дали кусок хлеба и погладили по голове. Так что, когда девочка в конце концов спросила у отца, можно ли соседской тете снова приходить с малышкой, – ведь он теперь все знает, – Юрка сказал:
– Ты лгать умеешь?
– Умею, отец. Тетя меня хорошо научила.
– Ну и скажи тете, что я не знаю, что ты мне ничего не говорила.
– А если тетя, как и ты, не поверит?
– Стало быть, ты еще не умеешь лгать как следует.
– А мне нужно учиться лгать?
– Да, и как следует.
Но уменье Рийи лгать по-настоящему потеряло вскоре всякий смысл, потому что в Самом Пекле произошли новые события: Юрке принесли повестку из суда – вернее, две повестки, ибо заодно с требованием Малль о выплате ей жалованья предъявил свой иск насчет арендной платы и Антс. В общем, все шло точь-в-точь, как толковал Антс. Юрке оставалось только удивляться, насколько хорошо его друг Антс разбирается в житейских делах, – умеет предсказывать ничуть не хуже священного писания. Серьезно
