В комнате И. вс„ смолкло. Затем я услышал голос Ананды, говорившего на незнакомом мне языке, потом торопливые шаги князя, спрашивающего, что это за шум ему послышался. Потом снова вс„ смолкло, и через некоторое время я услышал дорогой голос И.
– Ты можешь открыть дверь, Левушка?
Я открыл дверь; И. осветил свечой мо„ лицо, ласково улыбнулся и сказал:
– Первое испытание на верность ты выдержал, дорогой мой мальчик. Иди дальше с той же честью и станешь другом и помощником тем, кого ты выбрал себе идеалом.
ГЛАВА 22 НЕОЖИДАННЫЙ ПРИЕЗД СЭРА УОМИ И ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА ЕГО С АННОЙ На утро следующего дня, не успел я проснуться, как И. позвал меня к Ананде.
Мы спустились вниз, было ещ„ не жарко, и я с восторгом вдыхал аромат цветов, которые князь разв„л во множестве.
Шум города доносился откуда-то издалека. Мне казалось, что это там, за нашей оградой, мечутся люди и бушуют страсти, свиваются клубки страданий и быстро исчезающего счастья. А здесь, подле И. и Ананды, жив„т атмосфера устойчивого мира.
Но тотчас мелькнуло в памяти измученное лицо Генри, его бешеный голос. Я вздохнул и ещ„ раз прочувствовал утверждение И., что невозможно поднять человека в иную атмосферу, если он не носит е„ в себе.
Первым, кого я увидел у Ананды, был Генри, уныло сидевший перед столом.
– Здравствуй, Левушка, – сказал мне Ананда. – Скажи, пожалуйста, почему ты ночью не открыл Генри дверь, хотя он заклинал тебя это сделать, уверяя, что двум людям грозит смерть?
– Только потому, что дал себе слово не нарушить верности вам. Ведь я обещал вам ни с кем три дня не видеться. Только потому и письмо у него не взял. И говори он мне, что сгорит в огне, если я ему не открою, – я вс„ равно верил бы вам, а не ему; верил бы, что того, что знаете и можете вы, не знает и не может Генри; хотя – в то же самое время – я совершенно уверен, что Генри знает и может гораздо больше, чем знаю и могу я сам.
У меня не было и нет никаких сомнений. И если вы считаете, что я поступил не так, прошу прощения. Но ослушаться ни вас, ни И., ни Флорентийца я вс„ равно не могу.
Зная свою невежественность, я не осмелился бы судить о ваших распоряжениях. А будучи спас„нным вами от смерти, зная, как самоотверженно откликнулись вы на зов Флорентийца помочь моему брату, – я из одного чувства благодарности и преданности решился бы скорее разделить вашу печальную судьбу, если бы такое могло случиться, нежели нарушить данное вам слово.
– Что ты скажешь мне. Генри? – спросил Ананда. Его голос меня потряс. Ни один отец не мог бы так ласково, с таким состраданьем обратиться к провинившемуся сыну. Я внутренне устыдился. Да, я гордился тем, что выполнил свой урок, что не споткнулся об условность, видя существо дела. Да, я понял, что действительно люблю своих высоких друзей и предан им. Ну а любил ли я Генри? Голос Ананды, в котором не было ни капли упр„ка, а одно только бесконечное сострадание, показал мне, как именно должна звучать истинная любовь.
Генри, за минуту до этого мрачный, поднял голову, посмотрел Ананде в глаза и хрипло сказал:
– Сам не понимаю, как мог я дойти до такого состояния. – Я ведь тебе говорил, чтобы ты не брал писем у Жанны. Я тебя предупреждал, чтобы ты не знакомился с Браццано. Объяснил, что тебе – кармически с ним связанному – придется ему помогать, но лишь тогда, когда ты пойм„шь суть его злодеяний. Я запретил тебе даже видеться с ним сейчас без меня или И., а ты пош„л к нему, да ещ„ пов„л с собой Жанну. – Нет, Жанна не переступала его порога.
– Только потому, что вас встретил Строганов и ты не посмел увести е„ из магазина в рабочее время, – продолжал Ананда. – Но дело теперь не в этом. Ты, Генри, потерял возможность кончить свои вековые сч„ты с этим человеком. Ты мог, с нашей помощью, заплатить добром и любовью за то зло, что нан„с когда-то этот человек тебе и твоей матери. И ты не вынес самого л„гкого из испытаний, чтобы двинуться дальше.
Тебе надо сейчас расстаться со мной, но не потому, что я сержусь на тебя или недоволен. Но просто потому, что в атмосфере тех вибраций, где живу я, в колебаниях волн той частоты и высоты, где легко дышу я, – ты, с бунтом в душе, жить не сможешь.
Выбрось письма, – они давят тебя. Рука, их писавшая, была во власти зла, под гипнозом сильного, т„много и лживого существа. Брось брелок, который привесил тебе Браццано. Посмотри, во что превратилась голубая жемчужина, которой ты так любовался.
Генри, до корней волос залитый краской стыда, вынул часы и с трудом, дрожащими руками, отцепил круг из ч„рного агата. Он собирался положить брелок на стол, но И. удержал его руку, говоря:
– Не надо пачкать стол этой отвратительной вещью. Посмотри, где же твоя голубая жемчужина? Генри положил брелок на ладонь и вскрикнул:
– Да ведь ещ„ вчера дн„м я видел, как она переливалась голубым и алым цветом! А теперь здесь смола, липкая и красная, как капля крови.
– Брось е„ вместе с письмами в камин, и ты, быть может, кое в ч„м убедишься, – подавая зажж„нную свечу медленно, как бы что-то преодолевая, сказал Ананда.
Генри колебался. Но две пары глаз излучали такую огненную волю, что он бросил письма в камин, туда же брелок и подж„г.
Как только бумага вспыхнула, раздался треск, подобный выстрелу, и вс„, что было только что брелком, разлетелось в мельчайшие куски, а потом в порошок. Комнату наполнил смрадный дым. Я закашлялся и с трудом дышал. Генри же, не отрывая глаз, смотрел в камин. На лице его выступили капли пота, он точно видел что-то в огне. А пламя – для двух писем – было несоразмерно велико.
Вдруг он вскрикнул, упал перед Анандой на колени и прошептал: – Какой ужас! О Боже мой, что я наделал? Что меня ждет теперь?
– Ты верн„шься в Венгрию. И уедешь к моему другу, если действительно хочешь заново начать поиски пути к самообладанию и встрече со мною. Не задумывайся о том, что будет в дал„ком будущем. Ищи сегодня, сейчас силу и любовь решить свой вопрос. Если же не хочешь всего этого, если встреча со мной когда-нибудь тебя не прельщает, – иди своим пут„м как знаешь и как хочешь. Ты свободен, как был свободен, когда жил со мною. Но если решишься поехать к моему другу, – ты должен отправляться через три часа с отходящим пароходом.
– Жить без вас? Жизни нет для меня там, где нет вас. Но я понял, что виновен, и раздумывать не о чем. Я еду. И слов никаких не даю. Не потому, чтобы я не верил в свои силы. А потому, что я знаю верность вашей любви, знаю, что вы меня позовете, если я буду готов и достоин. Я вымолил, чтобы вы взяли меня с собой. И вы – против воли – меня взяли. Не буду больше просить. Не буду попусту ждать. Я буду действовать и жить, как если бы я жил подле вас.
– Иди, собери вещи, ни с кем ни о ч„м не разговаривай и вернись сюда. Я сам объяснюсь с князем, дам тебе письмо и провожу тебя, – погладив его по голове, сказал Ананда.
С большим трудом Генри овладел собой, поклонился нам и вышел. Ах, как в эту минуту я любил Генри! Как хотел бы обнять его, попросить прощения за самолюбивые мысли и сказать ему, что всем сердцем понимаю, как тяжела для него эта разлука. Но я не смел прервать молчания своих друзей.
Через некоторое время Ананда встал и позвал нас в свою тайную комнату. Здесь он сел за стол, посадив И. рядом, а я устроился под новым деревцем сирени, которым чьи-то любящие руки заменили мо„, отцветшее.
– Много ещ„ людской скорби увидишь, Левушка, в жизни и немало испытаешь сам, И всякий раз, с каким бы страданием ты ни встретился, будешь видеть, что истоки каждого – в страхе, сомнениях, ревности и зависти, а также в жажде денег и славы. На этих корнях произрастают все другие страсти, в которых гибнут люди. Вторая половина горестей проистекает от слепоты, от мысли, что жизнь есть маленький период от рождения до смерти, глубоко личный и отрезанный от остального мира. И этот главный предрассудок мешает увидеть ясно всю вселенную, понять сво„ в ней место.
Не считай нас высшими существами, как иногда ты склонен это делать. Когда-то и я, и И. – мы шли так же, как ты ид„шь сейчас. В страданиях и плаче раскрывалось наше сердце, в тревогах и муке расширялось сознание.
Твой талант, твои прежние искания высшей духовной жизни, о которых ты сейчас не помнишь, дали тебе возможность и в этой жизни продолжить свой путь совершенствования. Они-то и столкнули тебя с Али и Флорентийцем, с нами и ещ„ сведут со многими в будущем. Я счастлив, что честь твоя и стойкая верность не поколебались и ещ„ более приблизили тебя к нам.
Видишь ли, одним из дел, почему я сюда приехал, – были Генри, Анна и Строгановы, запутанные в подлую сеть Браццано когда-то в прошлом и сейчас. Что касается Генри – ты видел и слышал сам. А между тем, он многое уже победил и несколько раз бывал на высоте возложенных на него задач.
У тебя путь иной. Ты одар„н сверхсознательными силами, которых не умеешь ещ„ понять. Интуитивно тебе видны смысл и радость жизни, до которых люди-скептики, экспериментаторы, привыкшие вс„ ощупывать руками и считать реальным лишь то, что могут нащупать, доходят веками. Им обрести цельность верности так же трудно, как тебе поколебаться в ней. Для них реальность – земля, вс„ остальное – понятия абстрактные.
И. расскажет тебе, что произошло за это время в доме Строгановых. Ты же укрепишь здоровье в течение десяти дней и будешь потом вместе с нами сражаться за жизнь и свободу Анны, е„ отца и матери, а также младшего брата, уже гибнущего под давлением Браццано.
Я прошу тебя ещ„ два дня не видеться с Жанной, которая изводит князя, прося о свидании: но он держится не хуже твоего, хотя и очень страдает, так как – при его доброте – ему слишком тяжело ей отказывать.
Ты не удивляйся, что ещ„ так долго ждать часа зловещего сражения. Если бы Генри нам не изменил – он помог бы нам очень. Теперь же его роль должен отчасти взять на себя ты. А другую часть его труда выполнит капитан, Я получил от него сегодня письмо. Он благополучно окончил рейс и через восемь-девять дней будет здесь. Вот его-то мы и подождем.
Ну, будь и дальше столь благополучен на сво„м духовном пути, мой друг. Добивайся полного бесстрашия. И не забудь, что бесстрашие – это не только отсутствие трусости. Это ещ„ полная работоспособность, полное спокойствие в атмосфере опасности. Тебе надо так уметь жить, чтобы ты, ощущая руку Флорентийца в своей руке, не знал не только страха, но даже дрожания в нервной системе своего физического проводника.
Ананда проводил нас с И., и его глаза-зв„зды долго ещ„ стояли передо мной.
Мы вышли в город и, медленно шагая по тени, добрели до кондитера с волшебным «Багдадом». Признавшись ему, что ещ„ ничего не ели, мы попросили нас накормить по своему усмотрению. Он пров„л нас на маленький, укрытый в тени балкон и попросил подождать минут пятнадцать-двадцать, но за терпение мы будем с лихвой вознаграждены. И. напомнил, что мы вегетарианцы, и заверил, что согласны ждать хоть полчаса.
Оставшись вдво„м со мной, И. стал рассказывать, что произошло за то время, что я проболел.
Одной из первых новостей для меня был визит Строгановой к Жанне, куда она
– втайне от мужа и дочери – привезла Браццано.
– Как несложно было Браццано сделать Жанну своим орудием, так же несложно оказалось ей обворожить Генри и свести его с самим Браццано. Генри поверил, что Строганов ревнует дочь и поэтому не позволяет выйти замуж, что Анна – жертва деспотизма отца и Ананды, и что наибольшие страдальцы в семье – сама мать и е„ младший сынок.
Когда Генри прощался с Браццано, тот сумел внушить ему, что нужно заманить меня любыми способами. Вместе с тем Браццано, имея полную власть над женой Строганова и е„ сыном, подготовляет вс„ для похищения Анны. Браццано боится только Ананды, так как со мной одним он предполагает расправиться при помощи своей клики, пусть даже отправив меня на тот свет, – улыбнулся И. – Но он не знает, что сэр Уоми уже едет к нам. И тебе предстоит приятная встреча с Хавой. Браццано уже забыл, – помолчав, продолжал И., – как ему пришлось уронить свой наговор„нный браслет, который он, кстати сказать, украл. А я жалею, что дал ему возможность выпрямиться раньше времени. Я не учел, что он так скоро вс„ забудет, и не понял сразу, как сильна эта гадина.
Дальше он мне рассказал, как Строганова своими безобразными домашними сценами довела мужа до безумного страха и, наконец, припадка, едва не стоившего ему жизни.
– Но Анна? – перебил я И., не будучи в силах выдержать более. – Неужели Анна могла сомневаться, выходить ли ей за Браццано?
– Нет, сомнения, тоже едва не ун„сшие и е„, крылись в другом. Видя кажущуюся инертность Ананды, она решила, что он не знает, как преследует е„ турок, и просила помочь освободиться от него. Ананда на это ответил, что причина е„ страданий в ней самой, что ей надо проверить, действительно ли она уверена теперь в правильности того пути целомудрия, который сама – добровольно и вопреки совету Ананды – избрала. Что надо для себя ясно решить вопрос, ид„т ли она пут„м радостной любви, желая найти освобождение. Или она избрала
