целомудрие только лишь потому, что любимый не может быть ей мужем? Если она ид„т пут„м отречения и отказа, ограничения и отрицания вместо утверждения жизни, где любя побеждают и творят в радости, – она не дойд„т туда, где сможет слиться в труде и творчестве со своим возлюбленным.
Анна, не углубляясь в смысл сказанного Анандой, решила, что е„ по-настоящему не любят. Впала в сомнения, правильно ли вообще повела она свою жизнь; бунтовала, требовала, ревновала и даже усомнилась в том, кого любила. Ты видел сам финал этой драмы души за роялем, – закончил он.
Нам принесли завтрак, подали кофе. Вновь оставшись одни, мы возобновили разговор.
– Ты видел внешнюю сторону драмы у рояля. Я расскажу тебе то, чего ты видеть не мог. Сомнениями, слезами, ревностью и горечью Анна возмутила ту устойчивую атмосферу чистоты и мира вокруг себя, в которой был бессилен действовать да-Браццано.
Чтобы его злая воля и грязные мысли могли претвориться в действия, было необходимо, чтобы в душе и мыслях Анны возникли щели, в которых можно было бы зацепиться его злу. Е„ внутренний разлад предоставил Браццано эту возможность. Владея силой привлекать к себе такие же злые токи других людей, он вызвал вокруг не„ целую тучу злых сил и мыслей, внушавших Анне, что любимый е„ – шарлатан, что никакой иной реальной жизни и радости, нежели земная жизнь страстей, не существует, что не ради абстрактных величин живут люди, а для своих близких, плотью с ними связанных. И пока Анна играла первую часть сонаты, горе е„ доходило до отрицания Бога, его путей, отрицания высоких людей с их недосягаемой честью. Она была готова признать фикцией вс„, чем жила годы. Здесь-то и пришлось Ананде, предельно сосредоточив внимание и волю, вызвать образ своего дяди – вельможи и доктора, о котором я тебе говорил.
Ты по личному опыту знаешь, что можешь услышать и увидеть Флорентийца, если сосредоточишь на н„м внимание и свою чистую любовь. Но передать другому сво„ виденье, если он не обладает этой высшей психической силой, задача очень тяж„лая для физического тела человека. Это сделал Ананда для Анны и спас е„, вернул ей силы жить и вновь обрести полное равновесие духа. Потом я расскажу тебе о сыне и жене Строганова… Вош„л хозяин, мы горячо поблагодарили его и пошли домой. – Теперь, я думаю, настало время прочесть письмо капитана. А я пойду к Ананде. Я бы очень хотел, чтобы ты не выходил из наших комнат, пока я не вернусь, – сказал мне И., когда мы возвращались.
Я обещал, крепко решив, что никуда не пойду. Я достал письмо и св„рток капитана. Запер все двери и сел на диван. И поймал себя на мысли, что почему-то жду Жанну. Не то, что жду даже, но – как и тогда ночью, когда я был уверен, что прид„т Генри, – я был и теперь уверен в появлении Жанны.
Я стал читать письмо моего дорогого капитана. Любовь свою к нему и е„ настоящую глубину я понял только сейчас, когда стал разбирать его крупный, как будто ч„ткий, но на самом деле не очень легко разбираемый почерк.
«Левушка, – храбрец-весельчак, – т.е. до чего я огорч„н, что должен уехать, оставляя Вас не то живым, не то м„ртвым.
Некоторую долю спокойствия я, конечно, увожу в сердце, потому что оба Ваших друга сказали мне, что Вы будете жить. Но все эти дни мне так не хватало Вас, Вашего заливистого смеха и мальчишеских каверз.
В Константинополе я пережил целых три этапа жизни. Сначала я вс„ похоронил. Потом я ожил и увидел, что многое уже ушло, но жизнь ещ„ не потеряна.
Теперь во мне точно звенит какая-то радость. Как будто я обр„л новое спокойствие: не один только мозг воспринимает день и сопутствующие ему страсти и желания, а на каждое восприятие мозга отвечает сердце; пробуждается доброжелательство ко всякому человеку, а страсти и желания молчат, не имея прежнего самодовлеющего значения. Это для меня так же ново, как нова и непонятна моя, человека холодного и равнодушного, привязанность к Вам. Я думаю, что Вы меня поразили в самое слабое мо„ место Вашей дикой храбростью. (Простите, но иного названия я ей не нахожу.) Я с детства носился с идеей неустрашимой храбрости. Бесстрашие было моим стимулом жить, И вдруг я встретил мальчишку, который меня так запросто переплюнул, вроде бы как съел сол„ный огурец!
По логике вещей я бы должен был завидовать Вам и Вас ненавидеть. А вместо этого я прошу Вас принять от меня маленький привет в знак моей всегдашней памяти и любви, преданной дружбы и желания жить вблизи от Вас. Ваш капитан».
Я был тронут письмом и его – незаслуженными мною – лаской и приветом. Растеребив изящно и хитро увязанный пакет, я, наконец, вынул кожаный футляр, открыл его и вскочил от неожиданности.
Точная копия кольца, которое подал я Ананде от капитана, только с буквой «Л» и с камнями зел„ного цвета, лежала на белом атласе футляра.
Я вынул его. По бокам и сзади – вместо фиалок на кольце Ананды – были вделаны очаровательные лилии из изумрудов и бриллиантов. На дне футляра лежала записка.
«Анна сказала мне, что Ваши камни – изумруд и бриллиант; а цветок ваш – лилия. Так я и поступил. Угодил ли?» – прочел я написанное размашистым почерком.
Я был и очень рад, и очень смущ„н. Я вспомнил, как сказал ему: «Вот такого – никто мне не подарит», – когда мы сидели на диване в комнате Ананды и вместе любовались его кольцом.
Вс„ ещ„ сидел я над кольцом, уйдя в размышления о том, где теперь капитан, что он делает, кто подле него и как я буду рад его видеть снова, как вдруг услышал какую-то возню в комнате рядом, похожую на ссору, и голос князя, который я даже с трудом узнал. Обычно он говорил тихо, я и не представлял себе, что он может разговаривать так возмущенно, громким, высоким голосом.
– Две недели подряд вам говорю, что он болен, что его нельзя беспокоить, потому что это может вызвать ещ„ один рецидив болезни, – и тогда уже ему не будет спасения, – кричал князь, несомненно с кем-то борясь. – А вы, каждый раз повторяя, что обожаете его, лезете с какими-то письмами, с какими-то поручениями, от которых меня издали тошнит. Как вы можете быть игрушкой этого негодяя? – услышал я французскую его речь задыхающимся голосом.
– Вы бессердечный! Это вы зловещий человек! Вы уморили свою жену, как рассказала мне мадам Строганова. Теперь участвуете в заговоре, чтобы уморить Левушку, – кричала вне себя Жанна, голосом визгливым и вульгарным.
– Если бы я не видел вас прежде, до знакомства с этим злодеем, если бы вас не представили люди, которым я обязан не только жизнью моей бедной жены, но и своей жизнью, – я бы не задумываясь выбросил вас сейчас же вон, чтобы никогда больше не видеть вашего бессмысленного лица в мо„м доме. Но я думаю, что вы сошли с ума! Что вы одержимы злой волей, – и только потому я говорю вам: извольте уйти отсюда сами; вы не увидите Левушку, разве только если у вас под пелериной нож и вы решитесь меня зарезать. Несколько минут прошло в молчании. – Боже мой, Боже мой! Что они со мной сделают, – услыхал я снова голос Жанны, молящий, плачущий. – Ну поймите, поймите, – я должна отдать Левушке этот браслет и это письмо. Для Анны. Он должен сам надеть ей браслет, потому что я не могу, не имею сил подойти к ней. Ну поймите, – не могу, да и только! Лишь я беру браслет и подхожу к Анне, – что-то меня не пускает. Нет препятствий, а подойти не могу! А Левушка может. Поймите, если я не передам ему поручения – лучше мне и домой не возвращаться. Ну вот я на коленях перед вами, пожалейте меня, моих детей, – рыдала Жанна за дверью.
Мо„ сердце разрывалось. Но я понимал, что должен в полном самообладании звать Флорентийца. Я сосредоточил на н„м все свои силы и – точно молния – мне ударил в уши ответ: «Зови сейчас же, сию минуту Ананду».
Я ещ„ раз сосредоточил вс„ сво„ внимание, почти изнемогая от напряжения, и услышал как бы издали голос Ананды: «Иду». Я мгновенно успокоился, как-то утих внутри. И тут же совершенно ясно осознал степень безумия Жанны. Поняв вдруг, что у не„ есть нож, что она ранит князя, я бросился к двери, но уже другая сильная рука держала руку несчастной, в которой сверкало лезвие тонкого и узкого, длинного ножа… Ананда встряхнул руку Жанны, нож выпал. – Не прикасайтесь, – крикнул Ананда князю, собиравшемуся поднять нож. – Левушка, закрой дверь этой комнаты на ключ, чтобы сюда никто не вош„л от князя, – обратился он ко мне. – Ну а вы, бедняжка, – по-французски сказал он Жанне, – положите рядом с ножом ваш дрянной браслет.
Жанна как сомнамбула, ни на кого не глядя, положила футляр рядом с ножом на пол.
– Протрите руки, шею, лицо вот этим тампоном, – снова сказал он ей, подавая куски ваты, смоченной жидкостью из флакона, который вынул из кармана.
По виду флакон напомнил мне тот чудной пузыр„к, где находилась жидкость, которой смазал меня перед пиром у Али мой брат и я стал ч„рным. Я перепугался, что, вдобавок ко всему, бедная Жанна превратится в Хаву.
К счастью, этого не случилось, и я с облегчением вздохнул, видя, что Жанна не чернела, хотя усердно т„рла лицо, шею, руки. Исполнив это, Жанна постояла с минуту в раздумье. Она осмотрела всех нас с удивлением и сказала слабым голосом, точно никого не узнавая:
– Где я? Почему я здесь? Неужели это пароход? О капитан, капитан, не выбрасывайте меня, – вдруг сказала она Ананде. Она снова помолчала, пот„рла лоб обеими руками. – Нет, нет, вы не капитан, это не пароход. Но тогда где же я? Ох, голова моя, голова! Сейчас лопнет, – в каком-то бреду тихо говорила Жанна.
Ананда взял е„ за руку, князь пододвинул ей кресло и, покачивая головой, усадил в него.
– Я так и думал, что она сошла с ума, – сказал он. – Признаться, она и меня едва не потянула за собой. Я еле выдерживал е„ истерики последних дней.
– Левушка, впусти И., он у двери, – сказал мне Ананда. Я не услышал стука за суетой в комнате, подбежал к двери и впустил И.
Ананда отош„л от кресла, указал И. на Жанну, и тот, подойдя к ней, положил ей руку на голову, – Узна„те ли вы меня, Жанна? – спросил он, – Господин старший доктор, как же могу я не узнать вас? – ответила тихо и совершенно спокойно Жанна. – Зачем вы сюда пришли, Жанна?
– Я сюда пришла? Вы ошибаетесь, я сюда не приходила и этого дома я даже не знаю, – снова тихо отвечала Жанна. – И я очень хочу к себе. И. отнял свою руку.
– Ах, нет, нет, я не хочу домой, там ждет меня что-то ужасное… Хотя ведь там мои дети. Боже мой, что вс„ это значит? Больно, больно в сердце, – вдруг громко закричала она. Ананда быстро подош„л к ней и взял обе е„ руки.
– Посмотрите на меня, Жанна. Знакома ли вам вот эта вещь? – Он подал ей обычный восточный кошел„к, шитый бисером.
– Да, это дала мне вчера мадам Строганова. Она сказала, что это подарок Браццано е„ младшему сыну; но оттуда выпало несколько бисеринок, от чего расстроился рисунок. И что такие бисерины есть только у Анны; что нужно взять их в е„ рабочей шкатулке и поправить рисунок. А я не могу их взять; не знаю почему, а не могу. – Е„ голос переш„л почти на ш „пот.
И. подв„л меня к Жанне, которая или не видела, или не узнавала меня до сих пор.
– Левушка, Левушка, ах как вы мне нужны! Я вас, кажется, уже год ищу. Хотела вам что-то очень важное сказать, а сейчас вс„ забыла. Где вы были вс„ это время? Вот здесь… – Она стала искать у себя в кармане пелерины. – Нет, я больна, Левушка, – сказала Жанна ничего не найдя в кармане и опустив руку.
И. поднял безжизненно упавшую руку Жанны и с помощью князя перев„л несчастную женщину в свою комнату. Здесь он ещ„ раз от„р ей лицо и руки и подал стакан с водой, куда налил чего-то. Жанна жадно выпила; на е„ безжизненном и бессмысленном до сих пор лице появился румянец. Через минуту перед нами сидела прежняя Жанна, Жанна самых лучших и чистых минут своей жизни.
– Теперь вам надо вспомнить, как вы жили эти последние дни, Жанна, и рассказать нам, что было с вами. Мы хотим помочь, но для этого надо, чтобы вы вс„ вспомнили сами, – обратился к ней И.
– О, наконец я дышу спокойно, я вижу вас и Левушку живыми. Если бы я хотела рассказать вам, что со мной было, то могла бы сказать только одно: я была как м„ртвая, – сейчас я воскресла. Меня давила какая-то мысль, будто я должна сделать что-то, похожее на преступление… Да, да, вспомнила, Браццано велел мне добиться через Левушку, чтобы на руке Анны был его браслет; что он только тогда может быть спокоен, что она выйдет за него замуж. Теперь я вспомнила вс„. Он прив„л меня сюда, велел идти к Левушке, и хоть убить кого-нибудь, а пройти к нему и передать этот ужасный браслет. Знаете ли, он точно жж„т руки, когда его держишь, этот браслет.
Она замолчала, пот„рла лоб, обвела нас всех взглядом и спросила:
– Я не сделала ничего ужасного?
– Нет, вс„ хорошо. Забудьте теперь обо вс„м этом и ничего не бойтесь. Мы проводим вас домой, – сказал ей Ананда.
– Как страшно! Там будет ждать Браццано. Он меня убь„т, – прошептала Жанна, сжимаясь в комочек.
– Не бойтесь ничего. Сейчас мы пойд„м встречать одного нашего друга. С ним приедет его секретарь, женщина. Она негритянка. Для нашего друга у нас есть помещение, но е„ нам поместить некуда. Не дадите ли вы ей приют на эту ночь? В отеле она слишком привлеч„т к себе внимание, чего бы нам не хотелось, – сказал Жанне Ананда. – Ах как я буду рада! Я так
