БЕСПОЩАДНАЯ БОЙНЯ ВОСТОЧНОГО ФРОНТА

Я был к ним готов.

Осенняя поездка (1943)

Мы беззвучно шагали в ночь, только колеса гру­зовиков скрипели на песке, ржали лошади да скри­пели сверчки. Туман опустился на поля и пастбища, поблескивали звезды в легких облачках, полная лу­на погружала дома, кусты и деревья в молочный свет. Пламя горевших на горизонте деревень отра­жалось в облаках. Отступление началось43.

Мы шли и шли. Вдали за нами гремели взрывы. Это подрывали мосты. Милеево горело. Позади, за нейтральной полосой, оставалась пустота. Мы до­шли до шоссе и готовились к сопротивлению. С на­шими легкими орудиями нас выдвинули в арьер­гард. Росистыми лугами мы быстро шли на запад, навстречу пожарам, уставшие, дрожа от холода на ночном ветру. Но скоро от быстрого марша пот вы­ступил у нас на лбах.

Миновали сгоревшую деревню Квастовичи44. Вымершие улицы, обугленные брусья лежали на песке. Собака лаяла на луну. Печи пристально смот­рели на нас из пепла, как привидения. Выморочные лошади носились во мраке.

Среди дымящихся догорающих пожаров появи­лись наши полевые кухни. Тусклый жар из разру­шенных печей, поваленные стены, обожженный кус­тарник. Запах гари стоял в воздухе, на землю опус­кался тонкий слой пепла.

Мы закусывали и снова отправлялись в путь. Глаза застилались, и мы держались за борта грузо­виков, опирались на лафеты орудий. Дорога шла в гору.

На краю плодового сада остановились. Под древними буковыми деревьями поставили орудия, но заснуть не смогли. На востоке пылал пожар го­ревшего Милеева. На севере виднелись загадоч­ные мрачные леса. Перед нами в темноте — руины опустошенной деревни. Стены, печи, изгороди под­нимались над тлеющей древесиной. Разрушение и смерть отмечали наш путь, наше бегство.

Мы замерзали в наших шинелях, боролись с го­лодом и бессонницей и снова страстно ругали ко­мандование, которое награждало нас постоянной усталостью тогда, когда в этом не было особой не­обходимости. Мы пели дикие, бессмысленные пес­ни о роскоши, приключениях и проститутках и, нако­нец, танцевали медленно, как медведи, русской но­чью вместо сна. Мы вели жалкое существование беглецов, выгнанных из огромной страны. Безум­ные танцы в Квастовичах на руинах деревни состав­ляли нашу ослепленную огнями пожарищ жизнь, за­ ставляя качаться в такт примитивной музыке.

Ранним утром вставало на востоке солнце. Мы приносили солому, расстилали плащ-палатки и спа­ли до тех пор, пока солнце не вставало в зените, рассыпая свои жаркие лучи.

С горящими от зноя лицами, с больными обож­женными ногами и руками уходили на окраину де­ревни и там искусанные блохами, голодные ложи­лись в скудную тень от снопов и лениво играли в карты как безжизненные машины. Такие мы были — завшивленные, грязные, растерянные и апатичные. Ни мир, ни жизнь не сулили нам ничего хорошего.

Русские пересекали Милеево и следовали за нами в длинных колоннах по шоссе. Мы уходили по сыпучим пескам на тыловые рубежи. Обходили мин­ные заграждения и баррикады. Крайние дома в де­ревнях стояли среди разоренных садов и руин.

На краю леса, в котором мы, выходя из Милее-ва, чуть не потерпели катастрофу, остановились на небольшой отдых в тени. Там же отдыхали солдаты, которые как попало спали со своим оружием. Мы проследовали по шоссе в лес. Листва гнила в полу­денной жаре. Остановились на отдых, не ожидая приказа. Перезрелая черника слегка утолила нашу жажду.

Мы вышли на северное крыло охранения на не­известную нам территорию. Телефонная линия бы­ла оборвана, и наша батарея оказалась оторванной от основной группы войск. Вечером мы лежали на опушке леса. Цепи холмов с отдельными елями и кустарником окружали весь район. Мы не знали, ку­да следует направить стволы наших орудий.

Безразличные ко всему, мы бросились в траву и спали, пока холод и обильная роса не разбудили нас. Земля нагревалась постепенно. Мы дрожали, закрывались сеном и ветвями и снова пытались ус­нуть. Старались прижаться друг к другу, курили и молча смотрели на полную луну. Ближе к утру услы­шали приглушенные голоса, дребезжание оружия и шум моторов. Мы поняли, что присоединились к арьергарду. Все вместе двинулись, как призраки, дальше в плотном тумане по бесконечным лугам, ускорив шаги, вышли на шоссе. Утром туман рассе­ялся. Мы подошли к обочине деревни, поставили орудие в уличный капонир и залегли спать. Спали до тех пор, пока голод не пробудил нас. Наступил вечер. Было тихо на этой далекой земле. Вечерние звезды сияли над холмами. В небо взвилась крас­ная ракета. Ее след ушел далеко к звездам, потом она рассыпалась и упала на землю. Русские заняли Буяновичи.

Мы видели бесконечные цепи их черных силу­этов близ деревенских домов над холмами. Войска противника медленно приближались к нам, фигуры солдат вырастали на горизонте. Через наши головы полетели снаряды. Раздались выстрелы из винто­вок. Над горизонтом взвились серые, белесые, жел­то-коричневые облака дыма. Вздыбилась земля, за­трещали пулеметы. Мы не стреляли. Волны против­ника шли на пехоту и сокрушали все на своем пути. По радио прозвучал приказ на отступление. Мы осознавали этой бой как какой-то фантастический спектакль.

Согласно приказу мы быстро начали отступать, отрываясь от врага. Остановились в деревне. Раз­очарованно взяли орудия на передок и затащили в канаву деревенской улицы. Ранним утром мы уже шли форсированным маршем, переходящим в бес­порядочное бегство. Однако не видели ни одного русского. Мы убегали, ведя на поводу своих лоша­дей. Часть орудий пришлось подорвать, чтобы они не достались врагу.

Мы шли на запад, не зная, куда и с какой целью идем. Марш был очень тяжелым. Бессонные ночи имели свои последствия, висели как свинец в на­ших членах, мысли путались от жары и истощения. Солнце закрыло тучи, и начался беспрерывный за­тяжной дождь. Улицы превратились в болота, мок­рые плащ-палатки и шинели больше не защищали нас. Мы скользили, спотыкались, падали, вскакива­ли и шли дальше. Русские беспрерывно следовали за нами, а мы еще не вышли из пределов нейтраль­ной полосы. Только к полудню достигли деревни Дуброво.

Там нас ожидала полевая кухня с горячей едой. Но она была прокисшая и несъедобная. Солнце вы­шло из-под бегущей армии облаков. Быстро высы­хали дороги и луга. Мы поставили свое орудие в по­ле между снопами в ожидании темноты.

Перед нами простиралась цепь коричневых хол­мов, колеблющихся в дрожащем воздухе. Среди них разрывались отдельные снаряды. Наши дозоры от­ходили все дальше, однако русские держались в от­далении.

Сумерки окутывали холмы, долины и отдельные деревья в мрачные покрывала. Было прохладно. Де­ревня Дуброво позади нас полыхала от охвативших ее пожаров, и золотое зарево поднималось в ноч­ное небо. Мы шагали за грузовиками в темную без­звездную ночь.

Жажда мучила нас. Много дней мы почти со­всем ничего не пили. Как только на нашем пути по­падались ручейки, мы готовили ведра, но, подойдя поближе, убеждались, что вода в них была грязная, со дна поднималась тина, гнилая древесина, а на поверхности плавали колючие ветви яблонь. Боль­шинство источников было минировано. Слезы яро­сти подступали к нашим глазам. То, что должно бы­ло затруднять продвижение русских, для нас оказа­лось сущим кошмаром.

Мы шли через огонь и дым. Бревна падали с го­рящих домов, кружились искры. Дерево тлело на нашей дороге. Пепел и горячая пыль покрывал лица серым слоем. Глаза слезились. Горячий воздух тра­вил легкие. В горле першило, слепил огонь от горя­щих домов. Мы шли на ощупь, качаясь от усталости. Неожиданно появлялись русские самолеты и бом­били наши колонны. Крики раненых не были слыш­ны за шумом и треском горящего дерева. Лошади рвали постромки и шарахались от горящих домов. Мы с трудом ловили и снова запрягали их.

Я собирал походные фляги и кухонную посуду и отправлялся искать воду. Какой-то солдат присое­динился ко мне. На окраине деревни мы отыскали неповрежденный колодец. Я опускал в него кастрю­лю, она стучала о воду, но звуки не доходили до ме­ня. Горячий пепел пожаров забивал глотку. Я накло­нял голову в колодец, чтобы вытащить кастрюлю, и меня потянуло вниз, в бездну. Выпрямившись, я уже не увидел солдата. Кастрюля упала на дно.

Авангардная группировка быстрым маршем прошла мимо, и я остался один.

Я окунулся во мрак накрытых туманом лугов. Под мостом обнаружил болотистую жижу. Вода! Не­смотря на водоросли, нефтяные пятна и вялую зе­лень, она показалась мне пригодной для питья. Я напился, наполнил оставшуюся посуду и стал до­гонять моих товарищей.

Дорога была тяжелая. Перед нами, как черная стена, поднимался лес. Болотистая местность за­трудняла движение. Измученные, голодные лошади с трудом тащили орудие. Мы двигались в темноте на ощупь. Полная бледная луна поднималась над верхушками сосен и елей. Приходилось преодоле­вать гати, вязкий мокрый песок, болота. Высокий лес, береза, ольха и ели переходили в маленькие поляны и пустоши. В конце концов мы заблудились.

На лесной поляне вывели орудия на позицию, грузовики расположили по опушке леса, разложили плащ-палатки и брезент на сырой траве и улеглись спать. Утром мы продолжили путь, выйдя на дорогу. Идти стало несколько легче в свете наступающего дня. Солнце осветило листву, и снова наступила жа­ра, высушившая пот на наших лицах. Воздух напол­нился влажным зноем. Мы собирали ягоды и проти­рали руки прохладным мхом, умывались водой из болота, поили лошадей и продолжали путь. Оста­навливались на отдых в брянских болотистых лесах и целый день спали.

Вечером выходили на дорогу. Дождь барабанил по листве. Мы шли в непроницаемой тьме по узким лесными дорогам мимо разрушенных сараев, пере­шагивая через обломки деревьев и сучьев. Наконец вышли на равнину с высокой степной травой и кус­тарниками. На опушке леса были вырыты стрелко­вые окопы, но мы не обратили на них внимания. Ставили под дождем палатки, подогревали консер­вы на костре, не пытаясь даже организовать оборо­ну, тем более что никто все равно не знал, где рус­ские и вообще угрожала ли нам опасность.

После полудня мы возвратились к расположе­нию нашего авангарда. Никакая военная операция не предполагалась. Однако мы чувствовали, что боевые действия с их многочисленными жертвами медленно приближались к нам, и проклинали все на свете. Неужели мы должны воевать ради какого-то болотистого участка леса.

Заняли блокпост — сырые стены сруба, крыша из еловых веток и камышей. Мы заткнули щели мхом, натащили папоротника, зажгли свечи и стали писать письма домой.

Полная готовность. Мы уже слышали выстрелы, эхо которых откликалось в лесу. Прозвучала пуле­метная очередь. Бросились на землю и вниматель­но прислушались к тому, что происходило снаружи. Однако все было тихо.

Мы отправились на разведку в опасный и гроз­ный лес. Лунный свет освещал наш путь, кое-где го­рели деревья, пламя полыхало в призрачном танце, развеваясь по ветру. Гукала в ночи проснувшаяся сова, летучие мыши с шумом пролетали над наши­ми головами. Трещали ветви деревьев. Какие-то звери пробегали мимо, проламывая густой кустар­ник. Ночь была полна звуками и предвещала опас­ность.

На поляне мы остановились, привели винтовки в боевую готовность, долго и пристально всматрива­лись в траву, освещенную луной. Ночной ветер пел свою монотонную мелодию. Зашумела листва. Лес­ные звуки и шорохи пугали нас. Нам повсюду мере­щились голоса русских. Мы уже немного понимали по-русски и готовились открыть огонь по кустарни­кам при малейшем шорохе.

Прислонившись спиной друг к другу, мы устави­лись в темноту. От напряжения болели глаза, но мы так ничего подозрительного и не увидели в темноте и вернулись на свой блокпост. Сердце уже не би­лось так тревожно, и я быстро заснул, полностью доверяясь своему ангелу, своей судьбе и охране.

Мы уютно устроились. Слышали, как снаружи поет ветер и барабанит по крыше дождь. Днем со­бирали ягоды, а ночью стояли в карауле, присло­нившись к кустам, глядя в черноту ночи или при све­те луны обозревали глубину леса. Спали беспокой­но, преследуемые мрачными мыслями. Я читал Рильке и Клавдия и вновь и вновь предавался мучи­тельно-сладкой тоске о мирной жизни, о книгах и музыке.

Я собирал мох и лишайники, болотные цветы и засохшую листву. Осы и мухи вились вокруг, шерш­ни шумели, как мародеры на дорогах, вечером ко­мары водили хороводы, согласно своему таинст­венному закону. Сосны, буки, ели, березы и редкие дубы распустили кроны, обеспечивая себе жизнен­ное пространство. Ольха, рябина и клены боролись за свет. Лещины, ивы, крушина и кусты шиповника обрамляли поляны и дороги. По обочинам разрас­тались папоротник, малина и камыши. Мох, луговые травы и лишайники покрывали землю. Выдры шны­ ряли в болотной траве, муравьи путешествовали своими невидимыми путями среди опавших иголок, прошлогодней гниющей листвы и торфяников. Пах­ло гнилью, смолой и разогретой на солнце листвой. Слабый ветер колыхал листву, кустики ягод и мох на стволах деревьев. В тени можно было найти сморч­ки. Повсюду были разбросаны их черные споры, а на поваленных деревьях выросла губка. Я находил в кустарнике мох, усеянный мухами, а под ним де­лали свою работу жуки-могильщики. Отвращение охватывало меня.

Около часа я лежал на траве и, предаваясь меч­таниям, смотрел вслед одинокому мотыльку, на­блюдал за тем, как солнечный свет играет в ветвях, прислушивался к голосам леса, вспоминал о прове­денном в детстве лете и колдовстве немецких ле­сов. Здесь же я не ощущал никакой жизнерадостно­сти, безмятежной красоты и опьянения от красот природы. Все