БЕСПОЩАДНАЯ БОЙНЯ ВОСТОЧНОГО ФРОНТА

* Выдающиеся пехотинцы (англ.).

Один солдат из подразделения Вольфзанге­ра — герой появившейся еще в 1994 книги на анг­лийском языке под заголовком Infantry Aces*. Ав­тор книги Франц Куровский выводит в ней некоего Франца Шмитца, кавалера рыцарского креста. Он рисует картину подразделения, в котором смелые, самоотверженные и добродушные солдаты отсту­пают только в случае атаки многократно превосхо­дящего их врага. Солдат Шмитц связывает по ходу сражения пленного русского, укладывает его в окоп, а затем хватает оружие и снова идет в атаку.

Это картина, которая была жива еще десятиле­тиями в частях западно-немецкого послевоенного общества, считалась вполне реальной. Вольфзан­гер, который принимал участие в тех же сражениях, представляет нам совсем другую картину. Он де­монстрирует военные преступления, издевательст­ва над пленными и гражданским населением. Он описывает свою роту, где по меньшей мере каждый думает только о себе и при каждом пьянстве оцени­вает только свои шансы на то, чтобы остаться жи­вым. Товарищество Вольфзангер понимает всего лишь как общность цели. Храбрость рассматривает лишь как способ для измотанных солдат залить свой страх водкой перед вечным ожиданием смер­ти. Сочувствие к врагу проявляется лишь в единич­ных случаях и в исключительных ситуациях. Это правдивое изображение войны, но оно и через 60 лет после ее окончания служит материалом для раз­ногласий и споров.

*Оруэлл Джордж (наст, имя Эрик Блэр (1903— 1950) — английский писатель и публицист, автор сатиры «Ферма зверей».

О десятилетиях соприкосновения с национал-социализмом можно сказать, руководствуясь из­вестным изречением Джорджа Оруэлла*: «Тот, кто контролирует прошлое, определяет также и буду­щее». Прошлое вермахта — и вместе с тем оценка всего сопутствовавшего ему поколения — было с самого начала источником противоречий полити­ческих интересов. Считается, что оно имеет значе­ние для всех прошедших войну. А также и для сле­дующего поколения, которое ожесточенно обвиня­ло своих отцов. Оно не особенно беспокоилось об объективной оценке, повсюду ему мерещились ос­татки фашизма и в связи с этим упускало шанс вес­ти спокойный разговор со своими стариками. Раз­личные непримиримые школы историков давали вермахту прямо противоположные оценки, скорее всего, вызываемые желанием придать ему ту или иную политическую подоплеку. А это делало согла­шение большей частью невозможным. После окон­чания конфронтации двух блоков положение частич­но изменилось, и споры уже не стали столь ожесто­ченными. Это зависело также от того, что военное поколение постепенно умолкает, а новое поколение историков поднимает уже другие вопросы. В част­ности, они касаются реальной жизни людей на вой­не. О трезвом взгляде внуков на войну говорит се­годня молодой автор Таня Дюкере. Она пытается сделать более отчетливым то, что долго оставалось расплывчатым. Можно сказать, что книга Вилли Вольфзангера и излагает этот самый трезвый взгляд на вещи, не пытаясь распределить эти разноречи­вые взгляды по ящикам и категориям.

Но повторение старых конфликтов не может слу­жить причиной для вольного обращения с историей. Новое течение в немецкой общественности, конста­тирует Ханс-Ульрих Велер, также стоит по отноше­нию к военным проблемам на довольно рискованных позициях. Историк критикует «модный культ жерт­венности» и спрашивает, какая группа немецких солдат после многочисленных смертей в бомбо-штурмовой войне в следующую кампанию рискнула бы выдвинуться на первый план. «Или после гибели экипажей подводных лодок с более чем 40 ООО уто­нувшими матросами? Или узнав о кровавой пошли­не вермахта, который потерял 20 июля 1944 года больше половины военных после неудачного поку­шения на Гитлера? Предупреждение о возможности возникновения новых конфликтов звучит в книге Вилли Вольфзангера. И главным образом благодаря его правдивому и добросовестному обращению с текстами. Правда, прочтение его военной книги не дает прогнозов относительно дальнейших возмож­ностей повторения «кровавой пошлины», которую взимал вермахт. Ведь нет никаких гарантий, что та­кие попытки могут частично возобновляться. Споры о роли вермахта в современной Германии не утиха­ют и бывают довольно болезненны, так как не дана его окончательная оценка. Общественная реакция на выставку истории вермахта в середине девяно­стых годов (иногда не совсем корректная) говорит о том, что эта дискуссия продолжается с большими эмоциями. Она касается как понимания роли вер­махта военным поколением, так и конфликта с от­цами сыновей послевоенного времени.

Во время дискуссии 1997 года в бундестаге, ка­сающейся выставки истории вермахта, отчетливо прослеживалась глубокая пропасть между отцами и сыновьями. Старые солдаты, в частности политик ХДС Альфред Дреггер, встречались с представите­лями студенческого социалистического движения во главе с Йошкой Фишером. Соглашение было не­возможно, даже попытка делового обмена аргумен­тами не привела ни к чему. Бывший уличный борец бросил экс-офицеру Дреггеру обвинение: «Вы об­ливаете нас здесь грязью». Его привели в ярость слова Дреггера о солдате вермахта, который «по­ложил на плаху свою жизнь во благо страны и был вынужден переносить страшные страдания». Вто­рая часть этой фразы, может быть, и правильна, но что касается первой, то здесь скорее всего содер­жится оправдание безумной идеологии. Ибо солда­ты рисковали своими жизнями отнюдь не для стра­ны, а во имя этой идеологии. Подобное различие во взглядах надолго сохранилось в общественном соз­нании.

В своей речи Дреггер указывал на то, что сол­даты вермахта не могли по своему усмотрению изменять методы ведения войны, так же как и их противники. По этим словам можно было предпола­гать, что Советский Союз вел бы такую же страш­ную войну. Эти заявления исследователь антисе­митизма Вольфганг Бенц называет «искаженными воспоминаниями». Они способствуют тому, что в восприятии ряда наших современников война рас­сматривается не как агрессия против Советского Союза, а как явление хоть и роковое, но необходи­мое. Он требует «прощания с оправдывающими се­бя легендами».

До сегодняшнего дня многие бывшие воен­ные вермахта пытаются доказать, что они не толь­ко не были преступниками, но их нельзя рассмат­ривать и как соучастников преступления. И они действительно имели после войны много причин считать себя реабилитированными. Как у нацис­тов, так и у части населения укоренилось представ­ление, которое оправдывало бы войну. Это нена­висть к большевизму, которая разжигалась во вре­мя холодной войны. На Западе внезапно стали испытывать нужду в союзниках и видели в них сво­их старых врагов — национал-социалистов. Теперь они придумывали публичные извинения для немец­ких солдат. Типично для этого, например, заявле­ние генерала Дуайта Д. Эйзенхауэра, который стал высказываться совсем иначе в 1951 году: «Я вовсе не полагаю, что немецкий солдат потерял свою честь как таковую. Никто не отрицает, что отдель­ные индивидуумы совершали позорные действия на войне. Но вина за это падает только на их самих, а отнюдь не на большую часть немецких солдат и офицеров». Это был бальзам для души проиграв­шей войну нации, которая хотела сконцентриро­ваться на восстановлении былого могущества и забыть свое прошлое. Немцев теперь многие ви­дели в большинстве случаев как некую народную массу, одурманенную преступной кликой. За пре­ступления режима, прежде всего за уничтожение евреев, нацисты и их приспешники были ответст­венны, но не народ в целом. Это различие между народом и нацистами никогда не могло бы прозву­чать в системе такой массовой организации, как вермахт, так как половина мужского населения со­стояла в ней.

Речь не идет об общем осуждении всего поко­ления, а о роли некоторых личностей и организаций в этой войне. Ясно, что для отделения зерен от пле­вел надо брать за основу такой фактор, как закон­ность, которая и определяет поведение человека в тоталитарных системах и тотальной войне. И вме­сте с тем возникает вопрос: имел ли одиночка аль­тернативу участия в преступлениях этой войны? Су­ды вермахта вынесли 30 ООО смертных приговоров, большую часть против дезертиров. 15 ООО было при­ведено в исполнение. «Человек стал приравненным к кусочку стали. Для властей это был только один винтик из общей массы, только единица, способная носить оружие, послушное тело служителя маши­ны, — сетует несчастный солдат Вольфзангер. — Мы не хотели этого. Но мы уповали больше на слу­чай в бою, надеялись на смерть, которая будет одобрена законом». Тем, которые рисковал своей жизнью ради «смерти, одобренной законом», на много столетий было отказано в признании.

«Для нас, солдат, даже и речи не шло о каких-то колебаниях и переживаниях, — вспоминает в по­следнее десятилетие послевоенного года журна­лист Ханс-Адольф Якобсен, бывший лейтенант вер­махта. — Больше занимали проблемы семьи, страх за нее. Все другое было уже вторичным». Якобсен вспоминает многочисленные истории из быта сво­его подразделения, которые напоминают и другие книги ветеранов вермахта, появившиеся в середине девяностых годов. Он цитировал их высказывания во вступлении к своей книге. Такие, например: «Мы на передовых позициях смело исполняли свой по­четный долг. Вели борьбу с противником так, как нам, солдатам, было это приказано. Но за нами проходили карательные колонны Гитлера, и за это мы не несем никакой ответственности». Попытки разделить ответственность за войну, возложив ее на солдатский долг, а не на национал-социалистов, продолжаются до сих пор. Они не соответствуют объективному положению дел и основываются на субъективных воспоминаниях, которые зачастую искажают историю.

«Если мы попытаемся найти общую связь по­литики и методов ведения войны, — пишет далее Якобсен, — мы — и я в том числе — должны будем подтвердить, что являлись соучастниками преступ­ления (...), хотели того или нет, но прикрывали дей­ствия зондеркоманд СС».

Игнац Бубис, ныне покойный президент глав­ного еврейского совета Германии, вспоминал че­рез полвека эпизод из своей жизни. В 1942 году он жил в гетто Деблин на Висле: «Когда в конце сен­тября это гетто прикрыли и всех евреев выгнали, летчики немецкой авиации стреляли в убегающих. Они, правда, непосредственно не участвовали в расстрелах в пределах гетто — этим занимались СД, СС и отряды полиции, — однако делали все для того, чтобы евреи не могли убежать. Были и такие солдаты, которые втихаря совали нам хлеб или си­гареты. Позднее, когда нас отправили работать на авиационную базу, были и офицеры, стремившиеся нам помочь. Втайне от СС через вновь пригоняемых на базу на принудительный труд рабочих передава­ли нам некоторые продукты. И поддерживали нас таким образом до июля 1944 года. Но это были только единицы».

По этому отрывку из книги Бубиса можно су­дить и о причинах двойственности суждений в во­енных записках Вольфзангера. Как солдат вермах­та, он не возражает против убийств мирных жите­лей. Но есть у него и другая правда. Вольфзангер презирает систему, которая заставила его слепо следовать приказам. Война разрушала его жизнь, в то время как он был готов разрушать жизни других. Это субъективная диалектика противоречит слиш­ком простому выводу об ответственности Вольф­зангера за соучастии в преступлении.

«Покаяние» Вольфзангера, написанное вне ка­кого-либо определенного интервала времени, на­много более объективно рассматривает проблемы дифференциации ответственности, чем это делают участники политических дискуссий. Автор, свобод­ный от влияний послевоенных споров и десятиле­тий политической борьбы, довольно здраво рассуж­дает о характере поведения солдат вермахта на войне. Но многое из того, что он написал, вряд ли можно было бы опубликовать сегодня. Это сказыва­ется и в его словаре, и в заносчивой «цыганской» манере повествования. Он описывает грабежи на­селения без особого протеста, используя при этом нацистское определение «экспроприация». Его суж­дения о других народах обусловлены чувством культурного превосходства. Рассуждения Вольф­зангера о русских женщинах вполне соответствуют существующим в то время в Германии взглядам. Он описывает то, что испытал, и то, о чем думал. Мно­гое в его книге нельзя назвать достаточно коррект­ным. Уже избранное им название главы «Русские приключения» может привести к недоразумениям. В самом деле, многие его рассуждения не сходят­ся. Здесь перед нами предстает личность человека, воспитанного в системе гитлерюгенда, солдата на­ционал-социалистской Германии, но не являющего­ся нацистом по своей натуре и убеждениям. Вольф­зангер никакой не нацист. Он скорее пацифист, ко­торый воюет в конечном счете за ненавистную ему идеологию и против людей, к которым не испы­тывает зла. Он страдает на этой войне, но одно­временно она заполняет его душу. Изображенные им страдания людей показывает варварскую сущ­ность войны. Но одновременно из его книги мы уз­наем о той машине уничтожения, которая практику­ет варварскую форму обращения с людьми. Против нее невозможно что-либо сделать мирными сред­ствами.

Сегодня Вилли Вольфзангеру было бы более 80 лет. Смерть застала его в молодом, 23-летнем возрасте. Никто не знает, где он захоронен. Но то, что Вольфзангер оставил после себя, актуаль­но еще и сегодня. В хартии Объединенных наций, написанной с большим пафосом после окончания Второй мировой войны, сказано, что народы новой

всемирной организации твердо решили «сохранить будущее поколение от ужасов войны». К сожале­нию, это не удалось. Наоборот. Сегодня гораздо чаще, чем во времена конфронтации между Запа­дом и Востоком, военная сила выступает как внеш­неполитический инструмент. Войны продолжаются на большей части земли и в мирное время. Книга Вольфзангера — это напоминание о том, что надо быть бдительными.