— Старшина отделения — Булюкин Коля?
— Да, я уже выписывался, когда его назначили, всего неделю я при нем лежал, затем в Мазари- Шериф меня отправили, там наш отряд стоял.
— Я же в конце августа, в двадцатых числах с подружкой устроилась, поэтому мы с тобой друг друга не знаем.
— Подожди, сестренка, мой земляк после меня там лежал, так что колись как звать тебя, родная?
— Тебе с отчеством или как двадцать лет назад?
— Я сам отгадаю: Булюкина из-за тебя перед самым дембелем из госпиталя турнули на учебную базу КАМАЗ?
— Ты мне полотенце сначала кинь, чтобы тело прикрыть, а потом в «Поле чудес» играть будем.
— Ну, вообще-то грех такое тело прятать, а судя по тому, как язык у тебя подвешен, звать тебя, сестренка, Линка.
— Я, конечно, польщена, не думала, что вам в Афгане других забот не было, как госпитальных медсестер вспоминать и обсасывать их поведение. И не подозревала, что как героиня легенд и былин за столько лет, не смотря на развал государства, не потеряла своей актуальности.
— Чего ты не потеряла, так это ядовитости и привлекательности. Опять же таки трудно забыть двух девчат, которые в каскадовской форме с автоматами в Союзе на плацу под «Аббу» танцуют, а весь инфекционный госпиталь им рукоплещет. Считай весь контингент от Хайротона до Мазари-Шерифа про концерт наслышан был. Да и знакомый твой мне забыть это не дает. Ладно, будем считать, что разминка закончилась, и ты, наконец, обьяснишь, что здесь делаешь в такое время одна?
— Ну, предположим, не совсем одна, но мое пребывание здесь меня совсем не радует. Оказалась я в ненужном месте в ненужное время, в результате чего стала обладательницей совершенно ненужной мне информации и теперь должна доказывать, что я не верблюд.
— Подожди, машин здесь поблизости точно нету и к берегу ты одна пришла.
— Ну, и что, что одна, разведчик хренов, Санчо Панса мой в шалаше чьем-то спит, знает, что никуда я от него не сбегу.
— Если тебе нужно от кого избавиться — проблем нет, здесь и останется, только скажи.
— Ох, Афган, Афган, сроду человеческая жизнь у вас цены не имела, сильно вас чужая кровь испортила, уже сколько лет войны нет, а вы все воюете. Если б мне только от него надо было избавиться, я бы давно дома была, но к сожалению, ставкой в этой игре жизнь моих детей. И пока я не доберусь до Алтая к одному сибирскому мафиози, чтобы он разобрался с мафиози из моего города, покой мне будет только сниться. А проблема в том, что ждут нас, а вернее, моего спутника на всех погранпунктах, как его возьмут, так и мне — конец котенку наступит — или бандиты пристрелят, или власти за отсутствие документов и содействие преступнику посадят. Единственное, что меня может спасти, это доставить моего бандита к его начальнику, а для этого сначала нужно границу перейти.
— Так если по — простому — тебе нужно кордон перейти?
— Ну, если это так просто, то таки да.
— Это ни для кого и никогда проблемой не было в наших краях, а для своей знакомой, почти родственницы, сестренка, даже с большим нашим удовольствием, тем более, что помогать тебе будет твой старый хороший знакомый.
— Слушай, если ты серьезно, то я бегу за своим спутником.
— Беги, беги, я тебя здесь с ухой подожду.
Линка рванула с принтерской скоростью за Борисом, боясь, что афганец, имени которого она не удосужилась на радостях узнать, передумает. Бандит, уставший за эти дни не меньше Линки, это вам не привычные бандитские будни типа разборок, стрелок, кабаков с телками — спал как младенец. Совершенно бесцеремонно, неинтеллигентно, схватив Бориса за ноги, потащила его из шалаша. БТР принципиально не собирался просыпаться. Видя тщетность своих попыток, пошла на радикальные меры: стащив с себя купальник и переодевшись в сухую одежду, выжала мокрое белье прямо на «морду лица» своего партнера. Результат превзошел ожидания, парень вскочил как ошпаренный. Не давая разгореться ссоре, схватив вещи в одну руку, а свободной рукой вцепившись в Бориса, Линка потащила его к озеру, на бегу обьясняя ситуацию. К его чести, БТР сразу «просек», что к чему, и уже молча следовал за ней.
Афганец никуда не пропал, без излишней суетливости кивнул подошедшим и предложил по миске супа. Уже пристроившись на дровах с тарелкой ухи, Линка поинтересовалась:
— Тебя как звать, братишка?
— А я все ждал, когда вспомнишь об имени, правда, земеля о тебе говорил, что ко всем людям ты с добром относишься. По нынешним — то временам такое доверие уникальным кажется, ведь за дурочку тебя не примешь. Борис, насторожившийся при первых же словах, открыто полез за оружием, но воткнувшийся в рюкзак армейский нож рядом с рукой заставил отдернуть пальцы.
— Сидеть, а то второй полетит в тебя. Если б не эта женщина, тебя уже в живых не было, так что ты на нее молись. А что разговоры такие веду, так это от удивления, что такие люди еще у нас остались, а я другу своему не верил. Василием меня зовут, ешьте спокойно.
Линку, превратившуюся во время этой сцены в соляной столп, отпустило, и она принялась хлебать дальше уху. Василий остановил ее, налив в три стаканчика водки. Беря стакан в руки, утвердительно кивнула вопросительно смотревшему на нее Борису.
— Давай первую за тех, кто там навсегда остался.
Молча, не чокаясь, опрокинули в себя стопки, а Василий уже разлил по второй:
— Ну, за нее — за удачу.
— За него — за успех, — закончила Линка тост, выпивая следующую чарку.
— Еще одну за наше будущее, и собираемся, моторка у меня в камышах спрятана.
По — быстренькому закончив нежданный завтрак, прибрав за собой, уселись в катер и понеслись вверх по Осколу.
Через несколько часов они причалили около какой-то конторы, где на пристани на воде качалось множество моторных лодок. Василий, не вставая из-за руля, гаркнул в сторону дома:
— Колян, с тебя причитается, смотри, кого я тебе привез!
Линка, всю дорогу настраивавшаяся на знакомого, с удивлением всматривалась в шедшего к ним. Щупленький мужчина небольшого роста лет сорока, а может, и моложе, не вызывал в тщетно вызываемой памяти никаких воспоминаний. Николай же, идущий сначала совершенно спокойно, вдруг споткнулся и осел на тумбу для швартовки тросов:
— Не может быть, это действительно ты, я не сплю…
Линка честно пыталась вспомнить стоящего перед ней мужчину, ведь от него, если верить словам Василия, зависела их переправка через границу, но память была стерильной.
Мужик, видя по ее глазам неузнавание, усмехнулся:
— Не мучайся, как всегда, до безобразия правдива, нет, чтобы притвориться, тем более что и имя мое знаешь. Ничего я для тебя двадцать лет назад не значил, вот ты меня и вспомнить не можешь, а я ведь тебе в любви объяснился, в письме, правда. Так не решился.
Мучительно припоминая, в действительности, какое-то письмо, Линка перешла в наступление:
— А я тебе на письмо ответила и честно предупредила, что любить тебя не смогу, так как после первого года работы в госпитале, похоронив больше половины своих друзей-афганцев, запретила себе к кому — то привязываться душой, иначе жить мне придется в психушке, а звать тебя Коля Шулейко, но лицо не вспоминается.
— Линочка, удивительно, что ты мою фамилию вообще вспомнила, ведь ты постоянно толпой была окружена. Я тебя не упрекаю, ты мое самое светлое пятно из того времени, только мысли о тебе не дали мне с ума сойти среди афганского кошмара, просто себе не верю, что опять тебя наяву вижу, дотронуться до тебя могу. И время тебя не тронуло, совсем такая же, только еще больше женской красотой расцвела.
Линка любила своего мужа и изменять ему не собиралась, но согласитесь, какая женщина не растает от сообщения, что двадцать лет пошли ей на пользу, что стоящий напротив нее бывший ухажер не видит ни морщин ее, ни полноты ее, что для него остается она озорной хохотушкой из прошлого? Поднявшись на причал, обняла Линка свою молодость, потому что и кто бы, ни говорили в газетах и книгах про этих ребят,
