Скоро он нашел интересную работу — проектный институт по разработке механизмов и машин с программным управлением для земляных и строительно-монтажных работ. Ему и нужно было сейчас что-то новое и необычное. Кроме того, у этого института было и еще одно преимущество — его здесь никто не знал.
Последний день, день прощания, прошел в приемном пункте стеклотары шикарно и грустно. Он купил две бутылки водки, Муза принесла домашних пирогов с легким, банку консервированных помидоров и банку огурцов домашнего посола. Старенький письменный столик застелили свежими газетами, нарезали хлеб и останкинскую колбасу, выложили остальные припасы. Хозяйка повесила на дверь табличку «Пункт закрыт по техническим причинам», после чего все расселись вокруг стола на ящиках.
— Ну, наливай, Алексеич! — сказала Муза уважительно.
Он разлил по четырем стаканам. Помолчали, потом старший из грузчиков, дядя Паша, сказал:
— Счастливого тебе пути, Боря, и новой жизни!
Тост был поддержан и незаметно, за хорошим разговором прикончили две бутылочки и сбегали за третьей.
На прощание Муза расплакалась как обыкновенная слабая баба, будто это не она командовала и напарником, и грузчиками, и непосредственно своим начальством. Она плакала и материлась, и глядела в зеркало на свое кирпично-красное лицо. И Морозов понял, что она не совсем равнодушна к нему и что он теряет хорошего друга. Так оборвалась его непростая жизнь люмпена и бича, ни за что не отвечающего, ни о чем не жалеющего.
Тем временем перед Борисом Алексеевичем во весь рост встали первые морально-этические проблемы. Александр был ребенком удивительно послушным и запоминал любое указание с трех раз. (Так и было задумано для отсеивания случайных установок. Любое распоряжение или аксиома должны были быть повторены не менее трех раз.) Обучить мальчишку простейшей истине, например: «чужое брать без спроса нельзя» — было несложно. Это случилось гораздо позднее, когда они начали гулять «как все нормальные люди».
— А у меня можно брать? — последовал на ближайшей прогулке недоуменный вопрос.
— А у тебя можно! — не задумываясь, ответил Морозов.
Немедленно хапучие человеческие детеныши растаскали все игрушки у растерявшегося компьютерного младенца, еще не вооруженного психологией.
После того как отец вернул все игрушки, поступило второе распоряжение:
— Игрушки давай поиграть только в обмен!
На следующей же прогулке все игрушки были обменены; у Саньки скопились самоходные автомобили с батарейками, роскошные автокраны и даже трехколесный велосипед. Все это было получено в цепи обменов, причем исходными игрушками были — лопатка, ведерко с нарисованным мишкой и небольшой резиновый мяч. Новый обладатель механических чудес не бегал, не играл, хотя правила игр и их необходимость были ему внушены и бегать он был обязан; он сидел около своих богатств и немедленно осуществлял любой выгодный для себя обмен. Борису Алексеевичу это не понравилось, и он отдал третье опрометчивое распоряжение:
— Александр, ты должен обмениваться равноценными вещами!
После этого возникло столько вопросов, что Морозову пришлось три вечера изобретать правовые нормы для младенцев от полутора до семи лет.
Он улыбнулся, вспомнив, сколько времени ушло на формулирование простых законов человеческого общежития, которые никогда и никто не удосужился уложить в стройную систему и издать что ли. Как же у нас вырабатывался этот кодекс людского общения? Он не помнил, чтобы кто-то из родителей развивал ему в детстве систему человеческих взаимоотношений. Как правило, папа покачает головой и скажет: «Нехорошо!», самое большое — шлепнут, за вопиющее безобразие могли выдрать. Здесь этот метод не годился — шлепать по пластмассовой попке можно было сколько угодно; он сгоряча однажды попробовал, отбил руку и все. Ребенок переждал экзекуцию и отошел, не поняв, что его наказали.
Тогда он пошел в «консультацию» с просьбой:
— Послушайте, надо это педагогическое место на ребятах делать помягче, иначе вы рискуете сделать их «родителей» инвалидами!
— Драть детей вообще нельзя! — наставительно сказала ему дежурная воспитательница, та, у которой мордочка покруглее и глазки серые. — Вообще нельзя, а наших, извините, просто нелепо! Вот вам список рекомендованной литературы, особенно советую эту книгу… «Тысяча вопросов ребенка». Она вам облегчит жизнь.
Позже, уже когда дети пошли в школу и он начал встречаться с другими родителями, Морозов столкнулся с забавным феноменом. Чем более распущенным и неуправляемым был ребенок, тем большую педагогическую библиотечку имели его родители. В одной семье, с которой он познакомился три года спустя, ребенок шести лет бил мать ногами, норовя дотянуться до ее головы, а отцу пускал птичек в лицо и подкладывал ему кнопки на стулья. Так вот в этой семье были две полки педагогической литературы и полка с книгами на этические и моральные темы. Морозов часто размышлял, что же является причиной, а что следствием — крайняя ли невоспитанность ребенка служит причиной создания таких домашних библиотек или слепая вера в чужой разум приводит к таким печальным педагогическим результатам. Теперь, по прошествии многих лет, он понял, что и то, и то — следствие нежелания родителей думать и неумения любить.
Тогда он рекомендуемые книги не купил, забыл о них, и, наверное, так было правильнее…
Корабельное время летит быстро. Вот и обед. Есть действительно хотелось. На подносе, выдвинувшемся из стенки, истекал паром и запахами горячий обед. После обеда, с согласия соседа, он выкурил две сигареты подряд («надо бы сократить курение хотя бы здесь») и решил пройтись по кораблю. Махина оказалась довольно тесной внутри — никаких плавательных бассейнов или теннисных кортов — все компактненько, каждый квадратный сантиметр на счету. Да, оранжерея. Но совмещенная с холлом, за стеклом. Да, холл с настольными играми. Десять квадратных метров. Больше всего был спортивный зал, во время тренировок убирались стенки и зал объединялся с холлом.
А Санька так спортом и не занялся. Сначала было сказано, что необходимые двигательные упражнения для физической координации он получает в спортзале детского сада, он тогда уже был в детсаде общего назначения, и в повседневной жизни. А потом, в школе, занятия спортом привели к анекдотической ситуации. Но и в самом начале помешал, кажется, единственный несчастный случай с Санькой.
В первый же год, когда его отдали в детский сад с обычными детьми, он вдруг пожаловался:
— Они дерутся.
— Кто дерется, сынок?
— Ребята в детском саду, — лаконично сообщил он.
— Тебе что, больно? — удивился Борис Алексеевич.
— Нет. Но в голове шарики заскакивают, — научно обосновал ребенок. — А потом, бьют слабых и трусов, — он явно ожидал санкций.
— Дай сдачи, — несколько рассеянно отозвался отец, как и во многих других случаях не беспокоясь о последствиях. — Только сдачу можно давать мальчишкам, девочкам нельзя! Понял?
Дополнительных вопросов или комментариев не последовало и ребенок ушел. Однако месяца через два на Морозова буквально кинулась мать одного из мальчиков.
— Ваш ребенок дерется… — орала она. — Предметами… кубиками или еще чем… Если вы его не уймете, я сама уйму… Вы посмотрите, он же весь в синяках! — Она безжалостно вертела своего сына, демонстрируя то один, то другой бок. На боках да и на лице ребенка были кровоподтеки.
— И моего избил! — вдруг с обидой сказала вторая мама.
— И моего! Бандит какой-то!
— Ну, какой он бандит? — сказала вдруг молодая хорошенькая мама. — Он парень справедливый. Сам не лезет, только сдачи дает. И девчонок вовсе никогда не бьет, мне моя Леночка говорила.
— Девочек не бьет! — как эхо отозвались две мамы.
— Я приму меры! — постарался успокоить разъяренных родительниц Борис Алексеевич. — Надеюсь, это не повторится!
