– Я тоже. В Логарской долине ранен…
– Ну-ка, вали отсюда! – тут же подошел к Алексею крепкий, в высокой меховой шапке мужик. – Много здесь таких умных! Давай, давай, проваливай!
– Ты чего, батя, возникаешь?! Не видишь, друга встретил! – миролюбиво улыбнулся ему Алексей. – Поговорить нельзя?
– Знаем мы ваши «поговорить»! Без очереди лезть! – мужик вызывающе придвинулся к Алексею вплотную. – Вали отсюда!
– Остынь! – тихо сказал ему Алексей. – Не делай хипиш! Ухожу я! – Он сунул солдату в руку пятерку и отошел.
Минут через десять солдат подошел к ним и, улыбаясь, протянул две тарелки, на которых стояли стаканы с чаем и немного еды.
– Ни хрена нет. Только яйца вареные. Да вот консервы, треска в томате. Осторожно, чай горячий.
– Спасибо, друг! – Алексей взял у него тарелки и одну протянул Джуди.
Она надкусила очищенное яйцо, жевала без аппетита. С удивлением смотрела на Алексея, который в такую рань жадно ел хлеб, яйца, куски темной консервированной рыбы.
– Зачем мы здесь вышли? – спросила она.
– Мне надо в одно место, – сухо бросил он.
– А потом? – она глотнула жидкий, чуть подслащенный чай.
– А потом – посмотрим! – он, как всегда, был немногословен.
– Может быть, ты мне расскажешь, почему мы едем в другую сторону от границы? – разозлилась она.
– Не ори! – он раздраженно посмотрел на нее. – Если мне удастся сделать, что я задумал, тогда…
– Что тогда?
– Тогда я буду точно знать, куда мы едем! И хватит спрашивать меня! Я сам ни хера не знаю! – Он залпом выпил чай, рукой вытер рот.
– А когда же в баню?
– Сейчас поищем. Почему не ешь?
– Я не хочу, – она зло отложила кусок черного хлеба. Алексей завернул остатки хлеба в бумагу, сунул себе в карман.
– Идем. И застегнись. Не хватает еще, чтобы ты простудилась!
Когда они вышли на улицу, уже начало светать. На площади у вокзала, за снежными сугробами стоял пустой троллейбус с заиндевелыми окнами. Алексей и Джуди быстро вошли в него, сели поближе к двери.
– Эй, молодежь! – окликнул их водитель. – А платить кто будет-то? Пушкин?!
– Заплачу, не волнуйся! – Алексей подошел к кассе-автомату. Бросил 10 копеек, повернулся к водителю: – Где у вас тут ближайшая баня?
– Баня-то? Садись, я скажу, когда выходить-то. На улице Разина.
– Далеко отсюда?
– Остановок пять. Сиди, я не забуду.
Алексей вернулся к Джуди, но сел не рядом, а на соседнее сиденье. Это неприятно укололо ее. «Почему он все время держится на расстоянии? – обиженно подумала она. – Даже когда за руку берет, всегда словно судорога по лицу пробегает! Господи, скорее бы уже убраться из этой страны!..»
Двери троллейбуса закрылись не до конца – наледь на подножке мешала, и поэтому в приоткрытые двери задувало поземкой. Обогнув кургузый памятник Ленину, троллейбус выкатил с привокзальной площади, медленно двинулся вверх по заснеженной улице. За окном поплыли темные пятиэтажные дома с зажженными кое-где огнями, голые редкие деревья, одинокие прохожие, высокие сугробы серого слежавшегося снега.
Через улицу пробежала стая бездомных собак. Остановившись у большого сугроба возле «Продмага», собаки стали яростно разрывать снег в поисках пищи. Одна из них вдруг метнулась к проходившему по тротуару мальчишке со школьным ранцем за спиной и надкушенным пирожком в руке. Собака, подпрыгнув, выхватила у мальчишки пирожок и тут же сглотнула его целиком. Мальчишка заплакал. Джуди тоскливо посмотрела им вслед…
– Молодежь! На выход! – громко сказал водитель. – Улица Разина.
Алексей пошел вперед к выходу. Водитель объяснял:
– Пойдете прямо-то, там аптека. Завернете за угол, и через два дома – баня.
– Спасибо, папаша! – Алексей спрыгнул со ступеньки и, не оборачиваясь к Джуди, пошел по улице.
Двухэтажное покосившееся здание с большой, расколотой посередине вывеской «Баня» они нашли сразу.
В полутемном сыром коридоре, за деревянным барьером раздевалки стояла маленькая пухлая старушка в темной длинной юбке и плюшевом жакете. Она внимательно посмотрела на вошедших.
– Уже открылись, мамаша? – Алексей протянул ей трешку и кивнул на Джуди. – Вот она хочет помыться. Можно?
– Отчего же нельзя-то?! Можно. Мы открыты с шести часов, – добродушно шамкая беззубым ртом, ответила старуха. – Семьдесят пять копеек.
– А полотенце у вас есть? Я заплачу.
– Вообще-то не полагается. Но у меня свои-то есть. За рубль могу поделиться, – старуха хитро улыбнулась.
– Поделись, мамаша, поделись!
Старуха отсчитала сдачу, протянула Алексею.
– Да не надо, мамаша, оставь себе! Выпьешь за мое здоровье! – отвел ее руку с деньгами Алексей. – Иди лучше, покажи ей, как там у вас пользоваться.
– Это можно, это пожалуйста! – радостно засуетилась старуха и вышла из-за барьера.
Она провела Джуди по узкому темному коридору, открыла дверь с табличкой «Женская», ввела девушку в просторную, слабо освещенную комнату с длинными деревянными лавками по бокам. Над лавками были металлические крючки с чьей-то женской одеждой.
– Вот здеся раздевайся-то, милая! А потом пойдешь в ту дверь-то. Там и шайки увидишь. Мыло-то у тебя есть? Мочалка?
– Нет. Но мне ничего не нужно. Только горячую воду… – слегка задыхаясь от тяжелого влажного воздуха, сказала Джуди.
– Как же это без мыла-то?! Вот тебе кусок, – старуха протянула ей большой кусок темно-коричневого, пахнущего псиной мыла. – Да чего ты кривишься-то?! Оно хорошее, «Хозяйское», отмоет так, что как новая будешь! Это ничего, что уже пользованное-то, на мыле микробов нету-ть.
Джуди повертела в руках потрескавшийся, с чьими-то присохшими черными волосами кусок мыла, брезгливо отложила в сторону.
– Спасибо, – выдавила она из себя.
Старуха молча села на скамейку, жалостливо посмотрела на раздевающуюся Джуди.
– Сколько отсидела-то? Лет пять?
– Где отсидела? – удивилась Джуди.
– Знамо где! В лагере. Не на курорте ж!
Джуди удивленно посмотрела на нее:
– Я не сидела в лагере. Почему вы так подумали?
– Да ладно! Я ж вижу – одни косточки торчат. Лицо хорошее, а сама худющая. Такие только во время войны были. Не сидела она-то! – усмехнулась старуха, явно не веря. – А волосы на голове тебе где выбрили-то? Тела никакого, одни кости, а – «не сидела»!..
Джуди стыдливо отвернулась от нее. Повесив свое белье на металлический крючок, направилась в душевую.
