скалы.
Джуди беззвучно молилась сухими черными губами. Но она знала, что они не выживут. Ни она, ни Алексей, ни Муслим, ни афганские партизаны. Выжить в таком аду было немыслимо.
27
Половину следующего дня они проспали. Но это не был освежающий сон просто усталых людей. Это было тяжелое забытье, глубокий обморок. Так израненная штормом чайка камнем падает на спасительную кромку берега и лежит мертво, оглушенно – комок истерзанных перьев, который подмывают и волокут по песку пенистые волны прибоя…
В этом глухом забытье тело Джуди ощутило, что что-то тревожит его – не то царапает, не то щекочет шею. Рука бессознательно, рефлекторно, медленно-заторможенным жестом стряхнула это нечто с шеи. Но через несколько минут такое же царапанье-щекотанье ощутило ее плечо. Тело приказало глазам открыться. Глаза скосили зрачки к плечу. И в тот же миг мозг проснулся и приказал телу замереть.
По ее плечу медленно полз большой, величиной с ладонь, скорпион.
Джуди завороженно, не дыша, следила глазами за его неспешным движением. Рядом, в обморочном сне лежали в обнимку Алексей и Муслим. А вокруг, за расщелиной скалы сиял новый весенний день. В высоком небе парили над горами белые перистые облака и ослепительно-свежее солнце. Несильный ветер шевелил на крутых горных склонах скудную, но чистую траву, красно-бордовые лепестки горных маков, крохотные бело-зеленые лапки эдельвейсов. В стерильно-прозрачном воздухе летали большие белые бабочки и трещали цикады. По теплым камням проворно сновали ящерицы. Мир продолжал жить так, словно ничего не произошло прошлой ночью – не было никакой стрельбы, взрывов, смертей, убийств, огня, ада. Не было крови, горящих людских тел, взлетающих в воздух кусков человеческой плоти.
Солнечный, живительный, прозрачный весенний день стоял над миром.
По телу Джуди – от плеча через шею к другому плечу – медленно полз скорпион. Остановился перед пульсирующей на шее жилкой, рассмотрел ее внимательно, деловито переполз через нее и двинулся дальше. На втором плече его явно озадачила глубокая, с запекшейся кровью и грязью царапина. Он решил обойти ее. Обошел и, так же не спеша, медленно пополз с тела Джуди на землю.
И в ту же секунду Джуди вскочила, истошно крича:
– А-а-а-а!.. Аа-а-а-а!..
Этим криком можно было и мертвого поднять из могилы.
– А-а-а-а!..
Алексей ошалело вскочил на ноги.
– В чем дело?
– А-а-а-а! – кричала Джуди в истерике, прижавшись спиной к стене расщелины и показывая пальцем на ползущего по земле скорпиона.
Алексей нагнулся, пальцами взял скорпиона за высокую серую спину.
– Это же скорпион… – сказал он с явным недоумением.
– Да!.. Да!.. Скорпион!! Скорпион! – крикнула Джуди со слезами.
Алексей недоуменно пожал плечами, пошел со скорпионом к выходу из расщелины и выбросил его далеко за камни. Потом потянулся, почесал себе бок и удивленно оглянулся – Джуди, сидя на земле под стеной скалы, рыдала. Это был какой-то истерический плач – с неостановимым потоком слез, соплей, вздрагивающими плечами. Все, что она пережила прошедшей ночью, и все, что она пережила за время своих скитаний по России, выходило теперь из нее в этом плаче.
Алексей подошел к ней, присел рядом на корточках и стал гладить по голове.
– Ну хорошо… Ладно… Ну, подумаешь – скорпион! – говорил он негромко. – Ну, поплачь… поплачь…
Муслим, наконец, тоже проснулся, сел, протер грязными кулачками заспанные глаза, удивленно уставился на Джуди. Этот трехлетний мальчик, прошедший через советский интернат, был и так не по годам взрослым, а за эту ночь он повзрослел еще вдвое – какое-то новое, недетски скорбное выражение появилось теперь на его лице.
– Я не могу… Я не могу больше… – раскачивалась в плаче Джуди.
– Ты ее бил? – строго спросил Муслим у Алексея.
Когда они выбрались из расщелины, их внимание привлек ширококрылый, с длинной голой шеей гриф, который плавным крутым полукругом парил под ними внизу, опускаясь к горной дороге. Выставив вперед длинные сильные ноги с кривыми когтями, гриф спикировал точно на то место, где ночью стояла колонна грузовиков.
Всего несколько часов назад, в ночной темноте, во время боя, Алексею и Джуди казалось, что они убежали от дороги далеко, может быть, за километр. Теперь, днем, оказалось, что место боя от них – в двухстах метрах. Но сейчас там не было ни дороги, ни грузовиков, ни танков. В разорванной земле зияли огромные рваные воронки, полузасыпанные камнями взорванных бомбежкой скал, обгорелыми ошметками «Уралов», расплавленными и искореженными кусками танковой брони, стальных гусениц. По этому кладбищу спокойно расхаживали огромные грифы и клювами вытаскивали из-под камней и обгорелого металла куски человеческого мяса. Рядом с грифами промышляли серо-коричневые, со щетинистыми мордами шакалы. Один из шакалов, уперевшись всеми четырьмя лапами, зубами тащил из-под перевернутой башни танка человеческую ногу в обгорелом сапоге. В метре от него еще один гриф стоял лапами на теле сгоревшего танкиста, клювом вырывал из живота куски мяса, заглатывал их целиком.
– Бля-а-а!.. – простонал Алексей, схватил с земли тяжелый камень и что есть силы запустил им вниз.
Но ни грифы, ни шакалы никак не отреагировали на это, только один гриф, возле которого упал камень, нехотя чуть отпрыгнул в сторону, держа в клюве огромный кусок мяса. Наступив на него костистой лапой, он стал терзать мясо клювом…
– Что они кушают? Людей? – спросил Муслим.
– Пойдем отсюда! – Алексей дернул его за руку и широкими шагами зашагал, не оборачиваясь, вниз по сухому горному склону.
Джуди шла следом.
– Куда мы пойдем? – спросил на ходу мальчик.
– Не знаю! – нервно сказал Алексей. – Вниз. Там вода…
Только человеку, который никогда не был в настоящих горах, кажется, что спускаться с гор легко – иди себе вниз и все! Очень скоро Джуди обнаружила, что спускаться по каменистому, обветренному горному склону трудней, может быть, чем подниматься. И уж наверняка опасней. Сила инерции и кажущаяся легкость несут тебя вниз, тянут, заставляют бежать, но при малейшем неверном шаге ты рискуешь уже никогда не остановиться, либо вывернуть себе ногу, либо – в случае удачи – просто шлепнуться о землю задницей и так, спиной и задницей пропахав по мелким камням осыпи, удержаться на опасном склоне.
Алексей учил их спускаться не напрямую, а «змейкой», боком к горному склону, и ставить ноги не прямо перед собой, а «ступеньками», ребром. И идти не на прямых ногах, а на чуть согнутых, как лыжники, чтобы пружинило. И падать на бок до того, как тебя уже неудержимо понесет вниз… У Муслима это получалось легко, само собой, словно он не только родился в Афганистане, а и вырос среди этих гор. А для себя и Джуди Алексей выломал две палки – ветки первого же встреченного ими деревца, одиноко торчавшего из-под камней. Одну палку он дал Джуди и показал, как пользоваться ею – не опираться, а притормаживать ею о землю, держа ее, как весло.
Солнце нещадно палило их непокрытые головы. Вокруг, сколько видит глаз, стояли горы, поднимая в бездонное и уже безоблачное небо острые пики, накрытые слоистыми шапками ледников и снега. Сухая жара разогнала, казалось, все живое – даже птиц, ящериц и бабочек. Было совершенно непонятно, где же тут идет война и как тут вообще могут жить люди.
Но Алексей то и дело встревоженно поднимал голову к небу, оглядывал горизонт.
