как-то вечером я ей позвонил и предложил пойти в ресторан Дома кино, мой любимый. Но она отказалась, сказала, что хочет показать мне свой любимый ресторан на Рублевском шоссе. Я подхватил ее в условленном месте, и мы поехали в этот «Сосновый бор», который она называла «Еловая шишка». Надо сказать, что она большой мастер на трюки, которые должны поразить окружающих. Такая деталь: в ресторане она взяла нож, разрезала себе палец, открыла мою записную книжку, выдавила каплю крови на страницу и написала:
«Определите на досуге мою «группу», потому как петь – это мое кровное дело».
И поставила число и подпись. Не каждая девушка способна на такие фокусы, честно тебе скажу. Определить «гpyппy» мне пришлось той же ночью вечера в гостинице «Мосфильма», где я тогда жил. А утром, когда мы пошли завтракать, я ей сказал:
– Не знаю еще, как ты поешь, но артистка ты замечательная, это твоя самая сильная сторона, развей ее. Постарайся все свои песенки обыгрывать. Постарайся вообще превратить это все в театр.
Она говорит:
– Это как?
– Ну, смотри. – Я взял записную книжку и написал:
Она говорит:
– У меня же в руке только микрофон.
– Представь, что сейчас это микрофон, а через минуту это уже скипетр, который ты поднимаешь. А через секунду это бокал, из которого ты пьешь.
– Да, точно! – тут же подхватила она. – Вот в этой песне я так сделаю, а в этой так.
То есть она, как губка, все быстро впитывала, и это мне очень понравилось. А поскольку на сцене я ее еще не видел, то вскоре она меня пригласила на свой концерт. Но это только было так сказано: «на свой концерт». А на самом деле это был концерт оркестра армянской филармонии, там она пела две песни в середине второго отделения. На меня это произвело впечатление ужасное, потому что, во-первых, песни были армянские, а во-вторых, она была в каком-то кошмарном парчовом платье, и на ее колене была прикреплена большая искусственная бумажная роза. Я честно сказал ей о своих впечатлениях. Она говорит:
– Понимаешь, такая у меня ужасная ситуация. Я, с одной стороны, конечно, спела песенку «Арлекино» и стала более-менее известной. Но, с другой стороны, разругалась с «Веселыми ребятами», и ансамбля у меня своего нет. А выступать мне нужно с кем-то, я же не могу одна выйти на сцену. Поэтому я выступаю с оркестром армянской филармонии и больше того – руководитель этого оркестра мой жених. То есть я от него завишу, пою его репертуар и вообще одеваюсь, как армянская девушка.
Я говорю:
– Делай как знаешь, я тебе высказываю свое мнение.
– Да я сама так думаю. Но это ж надо, чтобы кто-то этим занялся – костюмами, репертуаром, оркестром…
Действительно, единственным светлым пятном в ее жизни в тот момент была ее творческая работа с Зацепиным и Дербеневым. В этом смысле ей страшно повезло. Потому что Александр Сергеевич Зацепин – удивительный мелодист, он написал музыку ко всем фильмам Гайдая и вообще массу шлягеров. Имел единственную в Советском Союзе частную студию звукозаписи, которую он оборудовал в своей квартире. А жил он, кстати, именно в том доме, где жила Елена Сергеевна с генералом Шиловским до своего брака с Михаилом Афанасьевичем Булгаковым. Так вот, Зацепин в своей квартире смонтировал собственную студию, купил за свои деньги оборудование, а муж его дочери был звукооператором. В гостиной у них стоял рояль, на окнах висели тяжелые шторы для звукоизоляции. То есть это была совершенно профессиональная студия звукозаписи, где можно было писать хоть вокал, хоть оркестр. Такие залы были в то время наперечет, во всем Советском Союзе – три или четыре, но там композиторы стояли в очереди, и киностудии бронировали время за полгода вперед, платили по часам за использование зала. А Зацепин не зависел ни от «Мосфильма», ни от фирмы «Мелодия», у него студия была своя и не было отбоя от договоров с «Таджикфильмом», «Казахфильмом», «Узбекфильмом» и прочими. Они с Дербеневым брались за любую работу, писали песни к фильмам, которые вообще смотреть было невозможно, и ухитрялись на этом жутком материале делать высококлассные песни. Например, была такая картина «Мудрый Ширак», кажется, киностудии «Узбекфильм» – это было зрелище еще то. Но от него осталась песня, которую пела вся страна: «Даром преподаватели время со мною тратили» – песня Ширака, который плохо учился. И она была записана в студии Зацепина.
А в то время записать песню, иметь фонограмму – это было практически самое главное. Если имелась фонограмма, то ее можно было воткнуть на телевидение, поставить в кино, на радио, где-то раскручивать. Конечно, за это вымогались взятки. Особенно дорогими были новогодний «Огонек» и «Огонек» к 8 Марта. Место там «стоило» до десяти тысяч рублей. То есть две цены автомобиля «Жигули» нужно было отдать, чтобы твою песню поставили в эфир. И эти деньги платили композиторы и авторы. Хотя народ, конечно, думает, что кто на сцене рот открывает, тот и главный. А на самом деле главные те, кто сочинил. Ведь благодаря такой раскрутке их песня становилась популярной, ее заказывали в ресторанах, а каждый ресторан по тем временам был обязан ежедневно писать рапортичку об исполнении песен, ВААП за этим очень строго следило. И за каждое исполнение песни в ресторане композитору и автору текстов шло по 17 копеек. Всего-то! Но помноженное на количество ресторанов в СССР это давало приличные деньги.
Например, один мой знакомый композитор получал примерно четыре автомобиля. В день! Это был доход с одного дня исполнения одной популярной песни! А певцу-исполнителю с этого не обламывалось ничего, кроме его морды на телеэкране, то есть точно по пословице «кому вершки, а кому корешки». Ставка той же, например, Лугачевой была что-то около семи рублей за выступление. Даже если она собирала Дворец спорта «Лужники». А народ был уверен, что весь сбор идет исполнителю, что она с большим мешком денег уходит домой…
Это к твоей теме «О жизни миллионеров». Однако вернемся к нашим баранам.
Тайные романы не могут быть тайными бесконечно, все тайное становится явным. На одну из наших встреч Алла пришла с квадратными глазами:
– Слушай, мой армянин меня подозревает, дикий скандал, кавказская ревность! Ты должен меня спасти, ты должен что-то придумать!
Как обычно у женщин: «Ты должен, и все!»
А надо сказать, что в этот момент не только она собиралась выйти замуж за руководителя армянского оркестра, но и я собирался жениться на одной артистке, которая живет теперь в Нью-Йорке. Мы уже подали заявление в загс – так же, как Алла и ее армянин. Но поскольку она сказала «спаси меня», то я должен был спасать любимую девушку. Я сказал:
– Бери своего жениха и приходи к Дербеневу.
Они в назначенное время пришли к Дербеневу, а я уже сидел там со своей Машей. Я познакомил жениха Лугачевой со своей невестой, мы с ней сидели в обнимку, а Лугачева повисла на своем женихе. Потом мы расположились друг напротив друга в кухне, за столом. А рядом сидели подыхающие от смеха Дербенев и его очаровательная жена Вера, которые все знали и наблюдали этот концерт. Я и Лугачева были в ударе и разыгрывали любовь к своим суженым по полной программе. Все как бы замялось, ее жених успокоился, однако после этой истории стало совершенно ясно, что ни у меня, ни у нее дело с женитьбой дальше не пойдет. И во время одного из следующих свиданий она говорит:
– Да ну их на хрен, наших женихов и невест, давай жить вмеcте!
Я говорю:
– Ну, давай.
– Только знаешь, я не могу жить у тебя в гостинице. Приезжай ко мне.
– Это куда?
