Дым, поднимающийся от горящего города, застлал собой весь горизонт. По небу кружили смутные тени. Белесая на фоне антрацитового ночного неба полоса смрада простиралась от башен пылающего Элагона на юг по побережью океана. Горящие башни (чему там гореть- то? Голый камень) начинали постепенно уходить за горизонт. Ночь озарялась отблесками огня. Наверное, какая-нибудь суеверная старуха сказала бы, что это не к добру… Возможно. Если бы все и так не было хуже некуда.
Бесконечные ряды людей, спешно покинувших город, тянулись по берегу Илдера. Здесь были все: и мирные жители, несущие на своих сгорбленных спинах все самое ценное, и резервные полки пехоты и кавалерии, так и не вступившие вчера в бой, и длинная вереница телег с ранеными, стоны которых были отчетливо слышны в ночи. Плач по погибшим, мольбы за раненых и проклятия некромантам смешались воедино, и даже вор?ны-падальники старались не приближаться к каравану, ожидая, когда же последняя из телег отъедет на значительное расстояние, чтобы можно было вонзить свои клювы в сброшенные на обочину трупы, хоронить которые ни у кого не было ни времени, ни желания. Действительно – зачем, если все равно по их стопам пройдут некроманты и непременно соберут свою ужасную жатву: подобрав тела с земли или же откопав с глубины шести футов.
На ведущей телеге, в тени серого потрепанного навеса, умирал тысячник Граймл.
– Вот и все, парень, – еле слышно прохрипел он, его полуприкрытые обветренные губы и истресканное горло настолько пересохли, что их не могла размочить даже вода из фляги. – Пора и честь знать…
Столько крови, сколько он потерял сейчас, старик был уверен, он не терял за всю свою долгую службу. Было чудом, что он до сих пор оставался жив. И хоть бок и плечо были перевязаны, ему уже ничто не могло помочь.
Над все больше бледнеющим командиром склонился молодой сотник Сэмюель Бохун, старший сын благородного графа одного из северных уделов. Было странным, что он не имел рыцарского звания, как было положено по тем временам для всех дворян, а служил простым командиром в армии, но на то имелись свои причины. Главная – обет, данный отцу, что не примет шпор, пока не познает дух братства, причем не в каком-нибудь уютном ордене, а в простой армии, в бою. До вчерашнего дня, наслушавшись рассказов отца и песен менестрелей, парень полагал, что война – это красиво и романтично. Меч блестит в руке, и ты повергаешь врагов во славу Хранна, осененный знаменами и подбадриваемый гордыми звуками труб. Будь оно все проклято! Что ж, теперь он познал истину – увидел, что это такое, когда твои друзья умирают на твоих глазах, падая на землю с отсеченными головами, проткнутые мечами, еще не понимая, что их больше нет в живых. А ты вынужден не замечать всего этого, если хочешь жить, ты ступаешь, обагряя подошвы сапог их кровью. Мог ли ты знать, что больше никогда не будешь таким же, как вчера? Ты избежал гибели, счастливец, и даже ранения обошли тебя стороной – можешь радоваться, держа в руке иглу с нитью и зашивая шрамы на сердце, заштопывая разорванную на куски душу…
И сейчас слезы бессилия и обреченности текли по грязным щекам парня, оставляя за собой серые потеки, его руки остервенело, до боли в суставах, сжимали поясной ремень, а губы дрожали. Сын графа достойно исполнил свой обет, но почему-то не испытывал особой радости или облегчения по этому поводу.
– Не плачь, парень, свидимся еще… На пиру у Карнуса. Ха-ха. – Старик еще пытался шутить, выплевывая с каждым хрипом кровь из легких. – Теперь ты ведешь этих людей. Ты должен быть сильным, и знаешь, я горжусь тем, что дрался бок о бок с тобой, мальчик, очень горжусь. Сэр Миттернейл ранен и без сознания, он где-то здесь – найди его. Слушай внимательно… это очень… кхе-кхе… важно. Один некромант – он не… не вздумай… на… эхкхе… – Легкие старика вздыбились, но воздух даже не подумал течь в них, последний хрип сорвался с его губ, глаза застыли, глядя на рыдающего парня.
– Покойся с миром, великий воин, – сквозь слезы сказал солдат и закрыл ладонью глаза погибшего. Затем обернулся и что есть сил закричал в сторону смутно видневшегося позади Элагона: – Будьте вы все прокляты!!!
На одном из возов с ранеными ехал, устало опустив голову, немолодой уже мужчина в золотистых доспехах. Похоже, он совсем недавно вышел из самой гущи боя: лицо в крови, голова перевязана, а блестящий латный нагрудник весь помят и изрублен. Спрятав лицо в ладони, мужчина тихо плакал. Слезы скатывались по рукам и падали в грязь разъезженной дороги. И вместе со слезами падали на землю расколотые надежды, несчастья и беды, которые он принес доверившимся ему людям.
О, как он был горд две недели назад, когда оборону Элагона доверили ему, а не этому выскочке из ордена Священного Пламени, Ильдиару де Ноту. Он стоял, преклонив колено, перед королем Инстрельдом V и уверял его, что не подведет Ронстрад, что на него смело можно положиться, что скорее небо обрушится на землю, чем Элагон будет захвачен. Чего он там еще наговорил… А о чем он думал в тот миг – это вообще не передать. О былом величии Златоокого Льва, о мести за предка, предательски убитого Пр?клятыми около Умбрельштадской крепости,[29] о собственной чести и славе. О чем угодно, но только не о том, что чувствует теперь…
Тогда, на совете в Асхиитаре, Гортенском королевском дворце, сэр Эвианн Миттернейл был преисполнен гордости и величия, но сейчас он с кривой усмешкой вспоминал все свои надежды, которые рухнули в один миг, рухнули с небес в пепел горящего города.
Теперь он понимал, что король направил его, а не графа де Нота защищать город только потому, что Элагон потерять можно, а столицу – нет. Правитель заранее допускал возможность поражения и сберег более ценного командира для обороны столицы. Мудро, дальновидно… От этих мыслей Эвианну становилось совсем тошно.
Когда стало точно известно, что руководить обороной будет именно он, сэр Миттернейл, Эвианн, прежде чем отправиться в Элагон, поехал в замок Лот-де-Лион, цитадель своего ордена, благо, было почти по пути. И там, под восторженные крики тысячи рыцарей и учеников, сказал с Мавзолея Льва речь. Смысл ее сводился к тому, что после того, как доблестные войска Ронстрада под его командованием защитят город от Пр?клятых, к ордену Златоокого Льва тут же вернется былая слава непобедимых воителей, повергающих врагов во славу короля и Хранна, и каждый житель благословенного Ронстрада снова захочет преломить хлеб со святыми паладинами ордена. И времена возвращения утерянного двести лет назад величия уже не за горами: надо только отбить нападение Пр?клятых на Элагон…
За спиной Эвианна под провисшим матерчатым навесом в повозке застонал раненый. Великий магистр обернулся и увидел лежащего на груде тряпья солдата. На изрубленном, покореженном доспехе еще был заметен знак пятого королевского полка. Этот полк перекрывал своими копьями выход на центральную площадь города, когда через ворота прорвалась кавалерия Пр?клятых. То, что этот воин еще жив, – большое чудо, там была страшная мясорубка. Хотя от того, что он выжил, никому легче не станет. У солдата не хватало левой руки и правой по локоть. Такие увечья хуже славной гибели в бою: если у этого воина есть семья, то он до конца своих дней обречен быть камнем на шее жены и детей, существовать беспомощным растением, моля небо о смерти. Если же семьи нет, калеку определят в дом призрения при каком-нибудь монастыре, и он проведет много лет в тесной каменной комнатке без окон наедине со своими мыслями, а о существовании людей ему будет напоминать только регулярно появляющаяся под дверью еда. В конце концов, он просто сойдет с ума. Эвианн думал о том, что именно он обрек этого человека на смерть заживо, и перед глазами проигравшего полководца снова встали крутые берега Илдера, где холодные мокрые камни у самой воды готовы принять любую горечь, которую принесет им беспокойная человеческая душа.
Вскоре горящие башни Элагона исчезли за горизонтом. На западе продолжал клубиться дым, но он становился все реже и реже. Видимо, пожары в городе заканчивались сами собой: просто сгорело все, что могло сгореть. Эвианн стеклянными глазами смотрел туда, на горизонт, где поднимались последние клубы дыма, и очень жалел, что не остался лежать, пронзенный чернооперенной стрелой, где-нибудь посреди горящего города. Это был бы, по крайней мере, достойный конец: командующий разбитым войском пал на поле боя, убитый врагом. Да получается совсем иначе: командующий умудрился потерять убитыми и ранеными двадцать тысяч, сдал врагу самый укрепленный город королевства и теперь, получив легкое ранение в голову, возвращается на телеге, везущей изувеченных солдат, в столицу. Эвианн снова спрятал лицо в ладони.
