багровых доспехах, ныне кажется лишь слабым и уставшим от войны, от извечного поединка. Загнанный, оскалившийся, изнуренный. Кажется, что больше всего на свете он хочет просто отбросить вмиг отяжелевший меч, но… ему не дают, не отпускают его. Ведь кого же будут тогда величать злом, если не будет его, очередного глупца, что всего лишь был однажды обманут?
Ты опускаешь глаза, и что ты видишь? Гордые фигуры святых? Нет, лишь застывших в камне призраков, убийц и мучителей. Если собрать все жертвы тех, кого приютили своды храма, то наберется, пожалуй, не меньше чем на небольшой город. А священнослужитель, стоящий на лестнице и простирающий к тебе свои очищающие длани? Кто же он такой? Не больше чем жалкий торгаш-обманщик, пытающийся продать наивным глупцам то, чего у него и самого нет. То, что является самой большой ценностью каждого, – душу. И кто после этого честнее? Демон, что забирает ее в обмен на услугу, или же он, облаченный в белое с золотом, который пытается вас уверить, что вы ее случайно обронили, скажем, проткнув кому-нибудь глотку, но с легкостью можете вернуть, стоит лишь кое-что сделать…
«Опустись на колени, сын мой, положи меч – этот символ праведности – перед собой, сложи ладони и закрой глаза». Он требует рассказать ему все. Весьма настойчиво требует рассказать все по доброй воле…
И все говорят… Все и каждый. Но только не Дориан. Теперь нет. Теперь он заходит в храм, не видя перед собой ничего, кроме возвышающейся вдали статуи главного душегуба, что сжимает в руке самое правдивое доказательство его вины – орудие убийства… сотен тысяч убийств…
Раскаяние? Зачем оно? Разве оно поможет воскресить мертвого или же утешить вдову убитого? Сожаление? Вещь, призванная показать страждущим, насколько им больно, открыть им глаза, да так, чтобы от боли те вытекли из глазниц. Очищение? Не бывает такого. Любой сможет, если захочет, доказать тебе, что ты невиновен, что все произошло либо случайно, либо ты просто выполнял свой долг. Любой сможет доказать, кроме тебя самого, если ты не самодур и не лишенный памяти безумец.
Тот, кого раньше звали Дорианом Райкоком, брел по своей стезе праведности всю жизнь, пока не натолкнулся на стену лжи и предательства. Он был командором ордена Златоокого Льва, и словом конклава его готовились избрать Великим магистром. Но подлые интриги, запугивание и подкуп помогли другому человеку столкнуть его с пьедестала. Один из командоров, Джеймс Ричмонд, изворотливый змей, был провозглашен магистром, разными способами – ядом, мечом или словом – убрав всех ему неугодных. Тогда Дориан не смог совладать с собой и обнажил меч… на глазах у сотен людей… на глазах у послушников и конклава… Не сумев совладать со своей яростью, он убил новоизбранного магистра, как убил и всех его подельников в заговоре, треклятых командоров. Гонимый, он бежал, его преследовали, травили собаками, как зверя. Нигде ему не было пристанища, никто не желал предоставить ему укрытие. И тогда он оказался в тени стен Умбрельштада. Черная Цитадель гостеприимно раскрыла ему свои двери… Так он и стал тем, кого все знают сейчас под именем Дориана Сумеречного…
Он шагал по дороге на Гортен, оставив за спиной и Элагон, и многие мили пути… Вскоре он нашел то самое место. Оно располагалось на высоком обрыве над рекой.
Некромант остановился и поглядел на реку – ровная гладь серебристой воды простиралась внизу, являясь преградой между двумя обрывистыми берегами. Здесь он не найдет ничего, столь ему нужного. Пора отправляться в совсем другие места.
Дориан оказался на дороге, и это был уже не Гортенский тракт. Хоть некромант совершил всего лишь шаг, он находился уже не в обычном мире, далеко от родных земель, под чужими небесами, во враждебном краю. Серый запыленный тракт превратился в угрюмую, словно безысходность, дорогу, мощенную черным кирпичом, что тянулась вперед, насколько хватало глаз. По обе стороны от нее лежали угрюмые равнины, вдалеке виднелись пологие холмы, все поросло невзрачной пожухлой травой. Кое-где высились сгорбленные деревья, впившиеся узловатыми корнями в землю, их ветви не издавали ни единого шороха.
Над головой простирался затянутый пурпурными грозовыми тучами небосвод. Воздух был тяжелым, давящим. Порывы черного ветра носились в безумных танцах, рассеивая вокруг себя жар и щедро осыпая землю пеплом.
Дориан стер со лба каплю дождя. На пальце остался багровый след. Даже дождь здесь оказался кровавым – чего еще было ожидать от страны Смерти?
Спустя несколько мгновений зарядил ливень. В небесах ударила белая, как кость, ветвистая молния. Багровые струи дождя стекали по волосам и лицу, разнося кругом назойливый приторный запах. На губах оставался соленый привкус.
Некромант стоял на обрыве – это было то самое, нужное ему, место, он не мог ошибиться: на самом краю в землю был воткнут старый, изъеденный ржавчиной меч, торчащий здесь уже, наверное, добрую сотню лет. Внизу протекала черная река, поблескивающая в некоторых местах блеклой пленкой. Кипящая смола исходила дымом и жаром, ее поверхность пузырилась, а от зловония нещадно резало легкие. Капли кровавого дождя, стучащие по воде, оставляли за собой круги, расходящиеся невероятно медленно и лениво.
Долго ждать чернокнижнику не пришлось: цепляясь руками за уступы и камни, на дорогу из обрыва выбралась дерганая фигура. Смола постепенно стекала с нее, обнажая белую кожу, которая сразу покрывалась кровавыми разводами ливня. Вскоре стало ясно, что это человек, но он совершенно точно не был жив – волосы обесцветились, кожа стала походить на растрескавшуюся за века фреску.
– Какая встреча, – проговорил мертвец, глядя блеклыми, ничего не выражающими глазами на человека в сумеречной накидке. – Не ждал, что именно вы будете меня сопровождать по моей дороге, сэр Райкок.
– Я здесь не для этого, сэр Миттернейл. Я пришел поговорить с вами.
– Для чего же, позвольте узнать?
– Я должен спросить у вас.
– Долго же вы шли. Я, как вы, наверное, уже заметили, не в лучшей форме. – Мертвец, казалось, должен был сейчас расхохотаться собственной шутке, но губы его так и не передали ничего, кроме усталости и отрешенности.
– Зачем вы это сделали? Зачем покончили с собой?
– Чувство вины – одна из главных причин у большинства самоубийц. Вы что-то хотите сказать мне? Может, признаться в чем-то, сэр Райкок?
– Я хотел лишь, чтобы вы выжили. Я был вынужден отколоть угол от подоконника в ратуше и сбросить его вам на голову – если бы вы остались в городе, вас бы убили… – словно исповедуясь, скороговоркой ответил Дориан.
– Значит, это вам я обязан тем, что погиб, как трус, а не как герой?
– Я лишь пытался вас уберечь.
– У вас получилось.
Не говоря больше ни слова, он обошел некроманта и направился по дороге, вымощенной черным кирпичом. Дориан догнал погибшего и зашагал подле него.
– Что вы хотели мне рассказать, Великий магистр? – спросил некромант.
– Разве я что-то хотел? – равнодушно поинтересовался мертвец. – Это вы тут устраиваете для себя исповедь.
– Двадцать долгих лет вы пытались со мной встретиться, открыть мне некую тайну, а теперь не помните?
– Значит, мне нужно было умереть, чтобы вы удосужились прийти и перекинуться со мной парой слов, сэр Дориан?
Некромант промолчал, глядя в землю. Его спутник бросил на него взгляд и спросил:
– Вы знаете, сэр рыцарь, почему выжили при осаде Элагона? Почему вы остались в живых, отчего здравствуете после всего того ужаса, что пришелся на вашу очень насыщенную смертями жизнь?
– Я полагаю, темное мастерство – весьма полезная вещь… – не зная, что ответить, предположил Дориан, глядя перед собой. Багровые капли впивались в черный кирпич дороги, на кровавых лужах расходились круги, будто на обычной воде.
Эвианн Миттернейл невесело усмехнулся – на самом деле на его лице не дрогнул ни один мускул, но можно было предположить, что подобный ответ не может вызвать у покойника ничего, кроме насмешки.
