— Дурного? — переспросил Джеймс, отрываясь от тарелки с хлопьями. — В нашем доме всего дурного — одна ты.
— К тому же у них есть прислуга, вдруг она в квартире? — нашелся Сэм.
— Нет, она уехала на праздники к себе в Ирландию, — сообщила Минди. — Мне сказал об этом Роберто.
— Хорошо, что Роберто не работает на службу национальной безопасности, — бросил Джеймс.
— Ты мне поможешь, Джеймс? — спросила Минди.
— Нет, не помогу! — отрезал Джеймс. — Не собираюсь ввязываться в незаконные дела. А ты, Сэм, лучше отдай матери ключи, иначе в доме не наступит мир.
Сэм нехотя подчинился. Минди тут же след простыл: она поехала на лифте в пентхаус.
По пути наверх она вспоминала, как ее не включили в число счастливчиков, приглашенных в квартиру миссис Хотон на чай. Ее даже на ежегодное празднование Рождества не звали. Несмотря на положение Минди в доме, миссис Хотон ее игнорировала — хотя, говоря по справедливости, когда семья Гуч сюда въехала, миссис Хотон уже было под девяносто лет и она почти не покидала квартиру. Лишь изредка спускалась с небес вниз, как ангел (или как какаянибудь греческая богиня), к обычным смертным. Она выходила из лифта в собольей накидке, вся в бриллиантах и в жемчугах — по слухам, она всегда носила только настоящие драгоценности, потому что уверенность в своей славе и безупречной репутации позволяла ей — может, и опрометчиво — не опасаться ограбления. Она гордо представала перед соседями, как генерал перед войском. Сиделка или горничная звонила вниз, предупредить, что ее величество спускается, и когда кабина лифта достигала нижнего этажа, миссис Хотон встречали самое меньше двое швейцаров, подручный и комендант. «Разрешите вам помочь, миссис Хотон!» С этими словами комендант вел ее под руку к старинному лимузину. По случаю выхода миссис Хотон Минди очень старалась оказаться рядом и, из принципа не желая никому кланяться, все же ловила себя на поклоне этой старухе.
«Миссис Хотон! — робко бормотала она и, не отдавая себе отчета, почтительно кивала. — Я Минди Гуч. Живу здесь и вхожу в домовый комитет».
Было понятно, что миссис Хотон понятия не имеет, кто это такая, однако она никогда не показывала своего недоумения.
«Да, моя дорогая! — восклицала она, словно признавала в Минди родственницу, с которой давно мечтала снова увидеться, даже дотрагивалась до ее руки. — Как поживаете?»
Но в нормальный разговор это никогда не выливалось: прежде чем Минди успевала придумать, что еще сказать, миссис Хотон направлялась к двери.
А теперь вместо обходительной миссис Хотон в триплексе поселился этот презренный Пол Райс. Минди впустила его в дом, поэтому считала себя вправе разгуливать по его квартире. Она подозревала, что Пол Райс вовлечен в какието незаконные, гнусные делишки. Ее долгом было защитить остальных жильцов.
Ей пришлось повозиться с ключами — электронными, что само по себе являлось нарушением правил дома. Наконец дверь открылась, и она буквально ввалилась в квартиру. Минди не разбиралась в искусстве («В этом городе нельзя разбираться во всем, иначе не будет времени чеголибо достигнуть», — написала она недавно в своем сетевом дневнике), поэтому не удостоила вниманием лесбийскую фотографию. В гостиной было мало мебели — то ли такова была концепция дизайна, то ли ее еще не закончили обставлять. Передвижная абстрактная композиция из папьемаше, изображавшая скорее всего автомобили, заслоняла камин. «Детские игрушки!» — подумала Минди, передернула плечами и отправилась в кухню. Но и там ее ждало разочарование: очередная кухня в стиле «хайтек» с мраморной столешницей и ресторанными кухонными принадлежностями. Она заглянула в комнату домработницы — безликое помещение с узкой кроватью и плазменным телевизором. На кровати громоздились подушки. Приподняв уголок пухового покрывала, Минди разглядела марку постельного белья — Pratesi. Это ее немного разозлило. Эти люди определенно любили транжирить деньги. У них с Джеймсом такое белье было уже десять лет, они приобрели его на распродаже в универмаге Bloomingdale’s. Минди поднялась наверх, миновала две пустые спальни, ванную. Вот и кабинет Аннализы. На книжной полке стояло несколько фотографий в рамках — вероятно, единственные во всей квартире предметы с личным отпечатком ее жильцов. На одной, большой и сентиментальной, красовались Аннализа и Пол в день их свадьбы. На Поле был смокинг, он выглядел более худым, чем теперь. Аннализа выходила замуж в маленькой бисерной тиаре с кружевной вуалью. Вид у них был счастливый — но кто выглядит подругому на собственной свадьбе? Тут же стояли снимки Пола и Аннализы на чьемто дне рождения, в бумажных колпаках; была еще фотография Пола и Аннализы с родителями — судя по всему, ее — перед таунхаусом в Джорджтауне; другие фотографии: Пол в байдарке, Аннализа на ступеньках площади Испании в Риме. Все выглядело до того банально, что Минди даже испытала разочарование.
Теперь ее путь лежал в спальню — комнату с камином и встроенными книжными полками. Она полюбовалась большой кроватью под балдахином, но от простыней поморщилась — золотые, вот безвкусица! Затем перешла к туалетному столику и проявила интерес к флаконам духов на серебряном подносе. Наибольшее внимание привлек флакончик Joy — настоящие духи, а не туалетная вода, подаренная ей, Минди, Джеймсом и Сэмом на День матери несколько лет назад и так и стоявший нетронутым, потому что ей было не до таких девчоночьих глупостей, как духи. Другое дело — спальня другой женщины: здесь Минди аккуратно сняла крышечку и подушилась за ушами. Потом присела на край кровати и огляделась. Каково это — быть Аннализой Райс, никогда не переживать изза денег? Нет, за такие фантазии всегда приходится расплачиваться, и в данном случае этой расплатой был Пол Райс. Как может женщина жить с таким мужчиной? Джеймсом она, Минди, могла по крайней мере управлять. Да, он не совершенство, зато рядом с Джеймсом она могла быть самой собой, а это значит в жизни гораздо больше, чем постельное белье Pratesi.
Минди встала и широко распахнула дверь гардеробной, благо что она была приоткрыта. Там стоял огромный шкаф, в котором могли бы легко поместиться три комнаты Сэма. Вдоль одной стены тянулись бесконечные полки с сумочками, шарфами и поясами, на противоположной стене висели несчетные вешалки с одеждой, частично с сохранившимися ценниками. Минди пощупала кожаный пиджак за восемь тысяч восемьсот долларов и почувствовала, что впадает в ярость. Вот мелкий пример образа жизни богачей! Как тягаться с людьми, выбрасывающими почти девять тысяч на кожаный пиджак, который не собираются надевать?
Она уже собиралась покинуть гардеробную, когда ее взгляд упал на ношеные, потерявшие форму брючные костюмы на проволочных вешалках. Ага, подумала Минди, вот и одежда Аннализы из ее прошлой жизни! Только зачем она ее хранит? Как напоминание, откуда она вышла? Или, наоборот, она не исключает, что может туда возвратиться?
Минди махнула рукой: снова и снова она убеждалась, какие скучные люди эти богачи. Они с Джеймсом в сотни раз интереснее, пусть денег у них в сотни раз меньше. Она вышла из спальни и поднялась наверх, в бывший бальный зал. Сначала она оказалась в еще одном мраморном фойе с двумя высокими деревянными дверями. Двери оказались запертыми, но на то у Минди и были ключи, чтобы не пасовать перед замками. Распахнув двери, она замерла на пороге. В помещении было темновато, как при завешанных шторами окнах, хотя никаких штор Минди не увидела. Она шагнула внутрь и огляделась.
Так вот что произошло с прославленным бальным залом миссис Хотон! Наверное, она перевернулась в гробу. Ничего, кроме камина и потолка, от прежнего зала не осталось. Исчезли легендарные сцены из древнегреческих мифов на стенах — все было заштукатурено. Посередине комнаты громоздился пустой аквариум. Над камином висела черная железная рама. Минди подошла и привстала на цыпочки, чтобы изучить эту штуковину. Обнаружив цветные лампочки размером с сосновые шишки, она решила, что перед ней объемный проекционный экран, как в футуристическом шпионском кино. Непонятно, действует он или висит просто так, для виду. По бокам от камина стояли запертые шкафы, но от них у Минди ключей не было. Они припала ухом к дверце одного из шкафов и уловила неприятное гудение. «Черт возьми, — подумала она, — ничего интересного!» Сэм был прав, обычная квартира.
Досадуя, она присела за письменный стол Пола. Вращающееся кресло, обтянутое гладкой шоколадной замшей, было ультрасовременным, как и сам стол — длинный, полированный. На нем лежала пачка гостиничных бланков для записок, стояли серебряный стаканчик с шестью карандашами с ластиками и фотография в серебряной рамке, с которой хищно смотрел ирландский волкодав. Наверное, любимая собачка Пола в детстве. Нет, Пол — определенно полная задница, подумала Минди в приступе отвращения.
Минди поставила фотографию на место и взяла бланки. Их явно позаимствовали из бангкокского отеля «Времена года». Верхний листок остался чист, следующие два были исписаны математическими формулами, в которых Минди ничего не смыслила. На четвертом листке она наткнулась на карандашную строчку маленькими печатными буквами: «Мы нувориши».
Что правда, то правда. И задницы при этом. Она забрала пачку с собой: пусть, вернувшись из поездки, Пол Райс хватится своих бумажек. Пусть знает, что в его квартире побывали гости. Это будет ее маленькое послание ему.
Ее квартира выглядела по сравнению с полупустым жилищем Райсов настоящей свалкой. Райсы живут как в гостиничном номере, решила она, садясь за свой сетевой дневник. «Сегодня я сделала очередное открытие: я всего этого не хочу!» — записала она с наслаждением.
«Не думай — делай!» — напомнил себе Филипп. С женщинами это была единственная возможная философия. Если слишком много о них думать, если рассуждать об отношениях и об их смысле, то жди беды. Ктото (обычно женщина) будет разочарован, хотя мужчина (обычно) в этом не виноват. Что поделать мужчине, любителю женщин и секса? Утром он наконец капитулировал и попросил Лолу переехать к нему.
И тут же понял, что это, возможно, ошибка. Но слова уже были произнесены, назад их не возьмешь. Лола подпрыгнула, полезла обниматься.
— Ну, ну… — бормотал он, гладя ее по спине. — Мы же не женимся, просто поживем вместе. Поэкспериментируем.
— Мы будем такими счастливыми! — прошептала она и стала искать в своем чемодане купальник. Найдя, обернула бедра миниатюрным парео и потащила его на пляж.
И вот теперь она пощенячьи резвилась в волнах и, озираясь на него, манила к ней присоединиться.
— Еще рано! — отозвался он с шезлонга.
— Уже одиннадцать часов, глупенький! — не отставала она и обрызгала его.
— Мне не нравится влага до обеда, — шутливо защищался он.
— А как же утренний душ? — игриво спрашивала она.
— Это разные вещи. — И он со снисходительной улыбкой возвращается к штудированию журнала The Econоmist.
Лола воспринимает все слишком буквально, подумал он. Хотя какая разница? «Не думай», — напомнил он себе еще раз. Она переедет к нему. Если из этого выйдет толк — отлично, если нет — они разъедутся. Большое дело! Перелистывая страницы, он обратил внимание на распад корпорации «Тайм Уорнер». Положив журнал на песок, он закрыл глаза. Ему необходим отдых. С Лолой решено, теперь — отдыхать.
Такая перспектива выглядела маловероятной двумя днями раньше, когда он встречал Лолу в аэропорту Барбадоса. В отличие от шумных отпускников в яркой одежде она не веселилась, а потерянно сидела на чемодане на колесиках Louis Vuitton в больших темных очках, с упавшими на лицо прядями волос. Когда он подошел, она встала и сняла очки. Глаза у нее были опухшие.
— Мне не следовало приезжать, — проговорила она. — Я не знала, как поступить. Хотела тебе позвонить, но зачем портить тебе Рождество? Зачем тебя огорчать? Все равно ничего нельзя было поделать. Все так грустно!
— Ктото умер? — брякнул он.
— Если бы! Мои родители обанкротились. Теперь мне придется уехать из НьюЙорка.
Филипп не мог понять, как вышло, что ее родители лишились всех средств. Разве у них нет сбережений? По его впечатлению, мамаша и папаша Фэбрикан, хоть и не хватали звезд с неба, были людьми простыми и практичными и ни за что не ввязались бы в какойнибудь скандал. Особенно Битель: слишком болтливая, слишком приверженная своему узкому кругу, слишком большая любительница осуждать других, но при этом совершенно не способная сама угодить в предосудительное положение. Однако Лола утверждала, что невозможное всетаки случилось. Ей придется расстаться с НьюЙорком, она еще не думала, куда податься, знает только, что не станет жить с родителями. А самое худшее — то, что теперь она не сможет на него работать.
Он сразу смекнул, куда она клонит. Достаточно было одного его слова, чтобы решить все ее проблемы. Забота о Лоле не станет для него финансовым бременем: денег у него полно, детей нет. Но правильно ли будет так поступить? Инстинкт подсказывал отрицательный ответ. Пока что он не несет за нее ответственности, но будет нести, если она к нему переедет.
Въехав в отель «Коттонхаус» на острове Мастик, они без промедления занялись любовью, но когда он уже собирался кончать, она вдруг зарыдала, отворачиваясь, словно не хотела, чтобы он это видел.
— Чтото не так? — поинтересовался он у Лолы, забросившей ему на плечи ноги.
