— Пошел вон! — угрожающе прошипел Клод.
Сбир развязно поклонился и удалился.
Парень склонился над одним из тел, прикрытых мешковиной, тронул покойника за руку и тихо позвал.
— Он уже в лучшем мире… — начал было Клод, собираясь утешить, но на него посмотрели сощурившись близорукие глаза и он осекся.
— Да знаю я все, — голос паренька дрогнул, — Знаю, что мой отец в Бездне, а не смотрит на меня с небес.
— Зачем же ты его зовешь?
— Чтобы он слышал, что о нем жалеют и скорбят об утрате.
— Откуда ты знаешь сильванийские традиции?
— Я люблю читать. Как выразился этот сбир, я — «червячок».
— А как же вера в Создателя? Ты должен обращаться к нему с молитвой. А не следовать сильванийскому ритуалу, ведь ты же не эльф.
Парень молча откинул длинные волосы с одного уха и Клод увидел, что кончик едва заострен — четвертушник, или как их называли маги — квартикант.
— Ах вот оно что…
— В том то и дело, господин, — со вздохом ответил паренек, — Теперь мне тут будут вдвойне не рады. Вам, случайно, не нужен писарь?
— Пригодится. А сколько тебе лет?
— Четырнадцать, господин.
— Никогда бы не подумал, — Клод озадаченно провел пальцами по подбородку.
— Такое иногда бывает с квартикантами. Природа не всегда успешно сочетает эльфийское и человеческое в одном теле.
— Ты столько всего знаешь в свои годы, поразительно! Умеешь читать и писать.
— Мы с матерью жили в Сильвании некоторое время… потом, когда мать умерла, я перебрался сюда, к отцу. Я умею писать по-феларски и немного знаю сильванийские руны.
Паренек с надеждой посмотрел на Клода. Тот все еще пребывал в смущении, но в конце концов утвердительно кивнул и отошел, давая время закончить «последние слова». Служитель канцелярии, разумеется, не собирался оставлять здесь, среди крестьянской шушеры, такой самородок.
Глава 3
«Хорошенько подумай, прежде чем мстить самому, и дважды подумай, прежде чем породить такого же мстителя, как ты сам…»
Убийцы драконов долго шли по городу следом за Горттом. Гном не торопился, с трудом вспоминая дорогу, и спросить было не у кого. Заполненные горожанами улицы встречали отряд колючими взглядами. Торговцы отворачивались. Женщины прятали детей. Старики бросали короткие резкие фразы, от которых помощник капитана скрежетал зубами в бессильной злости, а Карнаж хранил упорное молчание, всякий раз устремляя на очередного бойкого на язык островитянина недобрый взгляд.
Новости в Тределе распространялись с такой же чудовищной скоростью, с какой тамошних воинов учили рубить мечем. Общее негодование не выплескивалось наружу в виде камней и палок только благодаря завидной на Материке сдержанности жителей острова Палец Демона. Однако то, что сдерживалось, не исчезало, а пряталось за видимой покорностью владыке или королевским соглашениям — не важно. Теперь по ночам на улицу могли показать нос из числа наемников только убежденные самоубийцы. Благо, если на этом все закончится. Но, если бы подопечные Тарда действительно верили в это, они бы не стали окружать своего главаря со всех сторон живой стеной, обнажив оружие.
Феникс, знакомый с нравами островитян, тоже не отличился оптимизмом суждений. Тем более зная об отношении к своей персоне. Здесь, среди низких домишек и таких же невысоких ростом жителей он выделялся так, как нигде более. Даже в Истании, стране халфлингов, в зюдрадзельском порту он мог замешаться в толпе приезжих полукровок или ларонийских эльфов. Но в Тределе… Многие взгляды были обращены на него. Даже больше чем на остальных наемников и моряков. Потому что это он свершил злодейство — никто, разумеется, не стал разбираться кто кого первым пытался отравить. Потому, что он слишком не похож на человека… Помощник капитана, хоть и был полуэльфом, но в чертах лица угадывались знакомые для островитян линии подбородка, бровей, скул как у чистокровных феларцев. Не говоря уже о росте и телосложении.
Инквизиторы Фелара считали за бесовские «штучки» не только рыжие волосы, но даже заостренные уши, хоть маги и ученые мужи сорвали глотки, объясняя, что эльфийская кровь в потомках смешанных браков так же сильна как и человеческая. Островитянские же мистики определяли касание руки демонов в смертном по-другому: удлиненные руки и ноги по отношению к корпусу и «особенные» глаза. В тредельских обителях колдунов на стенах встречались изображения существ с длинными руками, ногами и огромными злыми глазами — йома, так их называли. Считалось, что в глубокой древности они обитали в проклятых лесах, где бесследно пропадала любая живая тварь. Правда, в еще более глубокой древности, «йома» собирали в своих рядах в сознании островитян куда больше разнообразных демонических тварей. Все изменилось, когда, расширяя свои княжества, правители наткнулись на пресловутые «проклятые леса» и приняли бой с загадочными обитателями. Победа досталась дорогой ценой, ведь противник мог забирать жизнь у человека простым прикосновением руки, а некоторые даже умели летать. Таким образом, простая экспансия претерпела метаморфозу в героическую борьбу лордов против «истинных» йома, перешедших из абстракции разношерстных «сил зла» ко вполне конкретному образу, но так и оставшись древним эпосом в анналах истории. Точно так же, как и вытеснение племен «диких дьянов» в хрониках Материка. Только Восемь Народов, едва прибыв с островов, не успели придумать какого-нибудь зловещего названия своему противнику, ведь у них оказалось много других дел. Например, возделывать поля на пепелищах «проклятых лесов», строить крепости и всячески укреплять границы захваченных территорий.
Карнаж шел, отделившись от сбившихся в кучу наемников и моряков, вынув меч и прижав лезвие обратным хватом к предплечью. В левой руке он вертел в пальцах перед носом заточенную метательную пластину. Зная, как легко правителю Тределя дать волю колдунам и мистикам, чтобы снова вместо «ран'дьянец» употреблялось куда более привычное жителям слово — «йома», «ловец удачи» посчитал вполне уместным показать, что у него тоже есть «клыки» и очень острые.
На город спускались вечерние сумерки, когда наемники оказались, по заверениям Гортта, недалеко от искомого места. Моряки и убийцы драконов поутихли в своем недовольном ворчании, лишь только после поворота в очередной переулок впереди показалась крыша довольно крупного здания среди тех хибар, что окружали их со всех сторон в той части Тределя, где теснилась островитянская беднота.
На этих улицах не хотелось оставаться ночью даже странствующему монаху, что уж говорить о голодных и злых от оказанного им приема наемниках. Карнаж шел теперь позади Тарда и его соратников. Из окон на тесные улочки падал тусклый свет, в котором поблескивало сжимаемое в руках оружие. Убийцы драконов со стороны походили на эдакого ежа, что с сопением и звяканьем таких своих иголок топотал кучей ног к будущему жилищу. До чутких ушей полукровки долетали приглушенные тонкими стенками хибар разговоры островитян. Некоторые оказывались слышны так хорошо, что можно было разобрать о чем судачили после дневных трудов эти бедняки. Как ни странно, но редко кто заговаривал о приезжих. Карнаж отдал должное Гортту, ведь гном увел отряд туда, где кого бы то ни было меньше всего могли интересовать дела и события богатых районов Тределя, резонно почитаемые здесь привилегией торговцев, воителей и ремесленников. Крестьянам от рождения был уготован на острове Палей Демона иной удел, не важно на каком берегу Саины или в какой части этого куска земли посреди морей они родились.
— Ну вот мы и пришли, — устало объявил Гортт, громко задубасив кулаком в дверь.
— Кого там еще черти принесли?! — донеслось из-за дверей.
Карнаж подумал, что он ослышался, но последующее ворчание и ругань на незваных гостей оказались тоже на фивландском. Где только не встретишь этих неугомонных гномов из какой-то новой швигебургской породы отчаянных путешественников, что так неожиданно расплодилась за прошедшую четверть века!
— Открывай! Мы сюда перлись не за тем, чтобы лясы точить с тобой, когда кишка кишке шиш показывает! — потребовал Гортт и пнул хлипкую на вид дверь мыском своего сапога.
— Мало ли какая дрянь тут шастает! Чего теперь, всем открывать что ли? — возразил незримый за дверью страж.
— Я тебе щас за «дрянь» бороду-то вырву и в зад затолкаю! Совсем зажрался, скотина, на харчах островитянских?! Сородичей уже признавать не хочешь!?
— Молоты Швигебурга! — рявкнул голос за дверью, сопроводив восклицание клацаньем металлической задвижки на маленьком зарешеченном оконце двери, — Ты кто вообще?!
— Гном в плаще! — по обыкновению на полез за словом в карман Гортт, — Открывай, тебе говорят! Свои.
— Свои-свои… — пробубнил страж, открывая засов, — Поди разбери, где «свои», когда каждый день среди этих островитянских рож… Тьфу ты, пропасть!
Через открытую дверь наемники и моряки проникли в узкий, едва освещенный парой чахлых факелов коридор. Гортт и Карнаж не сговариваясь отстранили Тарда назад и пошли впереди. Бритва сперва растерялся, но все же огрызнулся парой смачных выражений на подобную опеку. Рыжебородый гном и «ловец удачи» значительно опередили своих спутников и первыми вышли из темноты в яркий свет общей залы.
Гортт растянулся в довольной улыбке, в то время как у Феникса от удивления отвисла челюсть, доставив бородатому приятелю еще больше радости. «Ловец удачи» почитал себя знатоком Тределя. По крайней той его части в бедных кварталах, где всегда найдется перекупщик с тугим кошельком или ростовщик, уверенно ведущий свои дела, но опасающийся даже собственной тени, ведь правители острова давно поместили его нехитрое ремесло под строжайший запрет, а также местечек, где можно было обогреть кости, пропустить рисовой водки и сыграть в островитянские фишки[4] на деньги. Пусть даже эта азартная игра была под еще более строгим запретом, чем ростовщичество. Но Карнаж был ошарашен тем, что увидел в общей зале — за стенами островитянской на вид постройки притаился настоящий пиратский вертеп, выдержанный в духе феларских кабаков тех славных времен, когда моря бороздили целые эскадры[5] под черным флагом.
Несколько непривычно было видеть то, как отголоски тех времен перемешались здесь, в глубине Тределя, с островитянскими традиционными постоялыми дворами. На стене возле камина висел вырезанный из дерева щит, где красовался отпечаток вымазанной в саже руки. Черная Рука — знак старейшего пиратского братства четырех островов. Феникс потер усталые глаза и еще раз обратил свой взор на эту насмешку над своим самомнением как знающего укромные места наемника. Нет, тот самый «герб» и без прикрас и наперекор всем канонам геральдики, но не просто мазня бесхитростного художника, а со смыслом. Четыре пальца, по числу четырех обитаемых островов вблизи Материка: указательный — Палец Демона, от того значения, которое ему приписывали феларские святоши, сиречь «перст зла указывающий на мир Света»; безымянный — остров Четырех Копыт, так как такое название ему дали люди, а кентавры издревле почитали невозможным называть как бы то ни было свои земли, то бишь дар Творца; мизинец — остров Отчаяния, так как там очень редко оседали действительно стоящие представители морского братства, под чьим началом имелось более двух судов, скорее неудачники с одной хлипкой посудиной, неизвестно каким чудом еще державшейся на плаву и столь же скверной командой из беглых каторжников; наконец, средний палец — остров Туманов, где в кабаках Джирилингла собирались самые отъявленные головорезы, среди которых нередко попадались и те, кому посчастливилось отхватить себе феларский патент на грабеж и уничтожение имперских судов. Средний палец выбрали в качестве символа, происходившего от довольно грубого жеста человекоящеров, и он был адресован всему Материку в целом, так как, не смотря на усилия канцелярий и объединенных флотилий Зарана, Сильвании и Феларов, пиратство так и не удалось изжить полностью, и его корни еще крепко держались за берег острова Туманов. Пятый же палец, большой, оставался символом времен, когда только зарождалось пиратство и первые его представители укрывались на покинутых островах Восьми, где никто не додумался бы их искать, так как после первых войн, еще до переселения на Материк, от колыбели народов мало что осталось. Собственно, это и оказалось главной причиной массового переселения под эгидой орденов стихий, как утверждали многие скептики из
