По мере удаления от маяка определяться стал труднее, ориентиром служили каменные банки. Курс был проложен по северной части банки Преображения по глубинам 8–10 метров. Через семь с половиной часов подводного хода подошли к этой банке и буквально переползли через нее на киле. После такого «определения» своего места легли на новый курс. Вскоре удалось взять пеленг Гогландских высот. Пошли вторые сутки как мы оторвались от катеров. Ни одного задевания за минреп, ни одного корабля противника.
Ночью можно было бы всплыть, постоять без хода и провентилировать отсеки. Но для вентиляции нужна энергия, а ее следовало экономить. Для всплытия придется расходовать сжатый воздух, запас его тоже ограничен. Чтобы подзарядить аккумуляторную батарею надо пустить дизели, но их шум слышен за несколько миль, и нас наверняка обнаружат...
У тяжело раненного Галиенко начался бред. Его перенесли в пятый отсек, на койку фельдшера.
Надо идти вперед, без остановки, только вперед.
Прошла еще половина суток — продолжаем идти не всплывая. Свободные от вахты лежат на койках. В отсеки добавляем последний кислород. Дышим через патроны регенерации, подсоединив к ним трубки [178] противогазов. В каждом отсеке оставлено по одной лампочке Электробатарея почти полностью разряжена, винты едва вращаются, ход около двух узлов. На глубине 25 метров прошли минное поле, о котором я знал еще до боевого похода, и всплыли под перископ. Море штормит, лодку стало покачивать. На малом ходу ее не удержать на перископной глубине, а большего дать не можем. Наш островной пост хорошо виден. Несмотря на то что было светло и до точки, где обычно назначается встреча с нашими катерами, еще не дошли, пришлось всплывать.
19 сентября, в 12 часов 32 минуты, после полутора суток подводного хода, мы всплыли в трех милях от острова Лавенсари. Заметили нас быстро. Через несколько минут мы уже обменялись опознавательными сигналами с вышедшими нам навстречу «морскими охотниками». Командир звена старший лейтенант И.П. Чернышев радостно прокричал слова приветствия. Месяц тому назад он выводил «Лембит» в море, срок нашего возвращения истек, и катерники уже не надеялись встретить нас. Полным ходом под дизелями мы пошли в бухту острова Лавенсари в кильватер МО-303 под командованием А.З. Патокина.
На рейде к борту лодки подошел на катере командир дивизиона капитан 3 ранга В.А. Полещук. Он поздравил нас с благополучным возвращением, сказал, что до наступления темноты нам придется лечь на грунт: на бухту часто налетает авиация противника. На борт катера перешел комиссар Иванов, и катер умчался в глубь бухты под прикрытие.
Комдив Полещук и комиссар Иванов тотчас сообщили командованию о нашем благополучном возвращении и боевом успехе.
Нам пришлось отойти на большие глубины и лечь на грунт. В отсеках произвели приборку. Все побрились, наш доморощенный парикмахер Гриценко кое-кому подстриг слишком длинные волосы, — словом, готовились будто к увольнению в город. Удалось подремонтировать камбуз. Из остатков продуктов кок Козлов приготовил горячий ужин. [179]
С наступлением темноты подошли к гостеприимному пирсу острова. Снова мы дышим чудесным ароматом соснового бора!
Базовые врачи, осмотрев пострадавших, пришли к выводу, что фельдшер Д.Г. Куличкин лечил правильно и скоро подводники придут в полную норму. Только Ф.Н. Галиенко решили срочно отправить в Кронштадтский госпиталь на быстроходном тральщике.
На лодку пришли комдив Полещук, батальонный комиссар Амурский и капитан-лейтенант Лукьяненко. В штабе, не получая от нас сообщений, не знали что и думать. А тут еще фашистское радио передало о потоплении советской подводной лодки в районе нашей позиции. Автономность «Лембита» давно была исчерпана. Но надежду наши товарищи не теряли. Когда сигнальщики с наблюдательной вышки доложили о перископе, замеченном вне района встречи наших лодок, решили, что это может быть вражеская субмарина.
К месту, указанному сигнальщиками, немедленно помчались с глубинными бомбами наши «морские охотники». Но тут лодка внезапно всплыла.
— Мы, наблюдая за морем с берега, — говорил Полещук, — сразу узнали неповторимый силуэт «Лембита». Наши катерники тоже узнали его и полным ходом пошли навстречу.
Осматривая на лодке повреждения, Полещук, Амурский и Лукьяненко поражались, как экипаж смог выстоять и на одной группе аккумуляторных батарей привести лодку на базу.
Я вкратце доложил комдиву о походе. На форсирование Финского залива в восточном направлении — с момента входа на фарватер противника до всплытия у острова Лавенсари — мы затратили 83 часа 32 минуты, причем всего 9 часов 18 минут в надводном положении, и ни разу не ложились на грунт, Выход лодки в море и возвращение на базу показали, что заверения фашистского командования о непроходимости Финского залива несостоятельны. Урон, нанесенный нами и другими нашими подводными лодками [180] транспортному флоту противника, был весьма ощутимым. Это подтверждалось и официальным докладом фашистского морского командования гитлеровской ставке в декабре 1942 года. В нем говорилось, что «каждая подводная лодка, прорвавшая блокаду, представляет опасность для всего Балтийского моря и ставит под угрозу движение транспортов, которых уже не хватает для перевозок»[5].
Кронштадт встречает оркестром
Ранним утром 22 сентября на третьем пирсе Купеческой гавани Кронштадта выстроился личный состав бригады подводных лодок. Когда с «Лембита» подали первый швартов, грянул оркестр. После моего рапорта командованию состоялся краткий митинг. Бригадный комиссар С.А. Красников поздравил нас с победой и благополучным возвращением из боевого похода. Наш секретарь парторганизации С. А. Моисеев и я заверили, что экипаж лодки примет все меры к быстрейшему исправлению полученных повреждений и продолжит боевой счет возмездия.
Митинг окончен, под звуки марша экипаж сходит на берег и попадает в объятия друзей. Мы дома!
Лучший лекарь после боевого похода — баня: она успокаивает нервы и дает отдых мышцам.
За праздничный стол, накрытый в командной кают-компании, весь экипаж лодки сел в отличном настроении. В этот день обычный режим был нарушен. После обеда смотрели кино. На базе собралось уже несколько экипажей лодок, возвратившихся с моря. Разговорам о боевых походах, казалось, не будет конца. Но в положенный час был дан отбой. Впервые за долгое время мы спокойно заснули на твердой кронштадтской земле.
На другой день лодку посетили начальник штаба флота Ю.Ф. Ралль, начальник штаба бригады подводных [181] лодок Л.А. Курников и военком бригады С.А. Красников. Они внимательно осмотрели повреждения, полученные в походе, беседовали с личным составом. Л.А. Курников приказал готовить лодку к переходу в Ленинград и побыстрее написать донесение о походе.
Подготовить лодку к переходу было проще, чем написать донесение. Ведь в этом походе произошло столько необычных событий. Пришлось взяться за перо. Через два дня донесение было написано: один экземпляр на имя командующего флотом вице-адмирала В.Ф. Трибуца и один командиру бригады подводных лодок капитану 1 ранга А.М. Стеценко[6]. В официальном донесении обо всем, о чем думаешь, не напишешь, а мысли уходили в глубь веков...
Еще весной, изучая историю лодки, я разыскал в Публичной библиотеке поэму, воспевающую народного героя Лембита. Ее написал в 1866 году Ф.Р. Крейцвальд. Просмотрел и другие исторические, материалы.
В сентябре 1217 года на берегу реки Палы произошла битва шести тысяч эстов под предводительством Лембита с немецкими псами-рыцарями. Главный отряд рыцарей был разгромлен, командир отряда убит. Рыцари обратились в бегство, лембитовцы преследовали их. Но неожиданно немецкие рыцари получили подкрепление и перешли в контратаку. Начался длительный неравный бой. В это время на помощь эстам шли из Новгорода русские ратные люди. По бездорожью, через густые леса и болотные топи продвижение русских было медленным, и помощь их запоздала.
Эсты, собранные Лембитом из разных древних эстонских городов, бились с сильным противником. Закованные в латы, немецкие рыцари начали их теснить. [182] Лембит воодушевлял героических защитников родины и вместе с ними дрался с врагом, пока не был убит. С тех пор прошло 725 лет. В сентябре 1942 года экипаж подводной лодки, носящей имя легендарного народного героя древних эстов, вступил в бой с немецко-фашистскими захватчиками и вышел победителем.
Когда «Лембит» был в составе эстонского флота, на передней части рубки крепилась эмблема лодки, своеобразный герб с золотым трезубцем — символом морского бога Нептуна, с надписью «LEMBIT» — и словами девиза лодки: «Будь достоин своего имени». Думаю, что советские подводники с честью пронесли имя Лембита через все испытания этого нелегкого похода. Мы не сомневались, что в недалеком будущем с помощью русского народа Эстония, как и вся советская земля, будет очищена от гитлеровских оккупантов. Командование высоко оценило наши действия. Командир бригады подводных лодок А.М. Стеценко представил весь экипаж «Лембита» к награждению орденами. На лодке побывали корреспонденты газет «Смена», «Дозор», «Красный флот», «Ленинградская правда». Целый день 4 октября кинооператоры Ленинградской студии кинохроники Фомин, Пирогов и Тизов производили съемки в отсеках лодки. Они засняли исковерканную взрывом радиорубку, разорванные трубы шахт батарейной вентиляции и многие другие поврежденные места. На кинопленке был запечатлен весь экипаж лодки, выстроенный в первом отсеке.
Снова в Ленинграде
В ночь на 5 октября мы благополучно прошли в Ленинград и опять ошвартовались у Летнего сада. Осень уже сильно тронула деревья. Вся земля была засыпана листьями. Особенно выделялись золотистые кленовые листья. Мы с удовольствием прошлись по этому шуршащему пахучему ковру. [183]
До решения вопроса о ремонте перебрались в свои прежние помещения на плавбазе «Иртыш». Моего соседа по каюте А.А. Крона на «Иртыше» не оказалось. Новый редактор «Дозора» А.Я. Брук сказал мне, что еще в августе Крон получил новое срочное задание, живет на берегу, на частной квартире, и вместе с В.В. Вишневским и В.Б. Азаровым «что-то сочиняет». Это «что-то» воплотилось в либретто оперетты, но об этом я узнал несколько позже.
После долгого нахождения в море и жизни на лодке мне очень хотелось побыть на берегу или просто в какой-либо другой, неслужебной обстановке.
За Кировским мостом, у Мраморного дворца, стоял турбоэлектроход «Вячеслав Молотов». Сообщив дежурному по лодке о местопребывании, я отправился на этот лайнер проведать друзей. К моей радости, главным механиком на нем по-прежнему был Александр Алексеевич Терентьев, а капитана Н.А. Хабалова, принимавшего судно в Амстердаме, сменил мой давний друг и учитель Генрих Павлович Бютнер. Еще в 1930 году я плавал под его началом на небольшом грузо-пассажирском пароходе «Юшар» на линии Ленинград-Штетин-Гамбург-Копенгаген- Ленинград; вместе мы были на приемке судов в Роттердаме, он был ранен, когда в Английском канале воздушный пират бомбил и обстрелял наши суда. После выздоровления Генриха Павловича назначили на «Вячеслав Молотов». В войну он вступил уже опытным и обстрелянным капитаном.
Мы обнялись и расцеловались.
— Ну, как там, в подводном царстве, рассказывай! — шутливо сказал Генрих Павлович.
Мы собрались в уютной каюте «деда», как называют на торговых судах старших механиков. Здесь было теплее, чем в капитанской каюте, находившейся в надстройке. Больше часа длился мой рассказ о боевом походе, из которого мы только что вернулись.
— Хлебнули вы лиха, Михалыч, — сказал «дед». Он из уважения частенько так меня называл, хотя был старше меня на пять лет. [184]
Старый капитан в продолжение моего рассказа сидел молча и непрерывно курил.
— Спасибо подводникам-балтийцам, — сказал он, — только они сейчас и воюют на море. Был бы я помоложе, пошел бы проситься в подводный флот.
— Вам работы и так хватит. Рассказали бы и вы, друзья, о своих боевых делах.
— В начале августа я получил приказ срочно взять полный запас топлива и следовать в Таллин, — начал Генрих Павлович. — У нас пятьсот пассажирских мест, в Таллине приняли
