Зиад-Илариос ничего не выражающим тоном. — Я не принадлежу к числу тех, кто порет своих сыновей. Но будь ты моим сыном, я призадумался бы об этом.
Сареван резко выпрямился. Зиад-Илариос смотрел на него сурово, но в его глазах сверкали искорки.
— Юноша, твоя выходка поставила меня в очень трудное положение. Я подумываю о том, чтобы немедленно вернуть тебя отцу…
— Вы не можете? — вскричал Сареван. Брови императора сдвинулись. Сейчас он особенно напоминал Хирела.
— Не надо указывать мне, что я могу делать, а чего не могу. Твой отец позволил моему сыну вернуться ко мне, хотя ему было бы очень выгодно держать мальчика в заложниках. И поэтому я в долгу перед ним. Я могу отплатить ему тем же. Или поступить по-другому. Не знаю, какая мне от тебя польза, ты только вносишь разлад в ряды моих придворных. Наверное, будет лучше, если ты умрешь или проведешь в цепях остаток жизни.
— Пусть так и будет, — твердо сказал Сареван. Зиад-Илариос долго смотрел на него. Несмотря на твердость намерений и то, что в течение многих дней он укреплял волю, Саревану с трудом удалось сидеть без движения, с бесстрастным лицом, смиренно положив руки на колени. Его сердце гулко билось, во рту пересохло, по спине ползла струйка холодного пота.
Император произнес те слова, которые так боялся услышать Сареван:
— Ты собираешься предать свою империю? — Нет! — вскричал Сареван слишком поспешно, слишком громко и слишком пронзительно, но тут же овладел собой. — Нет, властелин Асаниана. Никогда. Я намерен спасти ее. — Он протянул руки, показывая Зиад-Илариосу обе ладони. Одна из них была такой же, как у других людей, на другой пылало золотое пламя. — Я предлагаю вам себя. Как заложника. Как миротворца. Как щит, предохраняющий вас от моего отца и от войны.
— Ты так уверен, что он не сможет выиграть ее? — Я знаю, что он победит.
— Тогда почему? Вряд ли ты питаешь любовь к Асаниану. — Я знаю, чего будет стоить эта победа. — Император удивленно поднял брови. Сареван сглотнул. Ему казалось, что его горло наполнено песком. — У меня никогда не было такого дара предвидения, каким обладает моя мать. Но я видел то, что мой бог позволил мне видеть. Войну, властелин Асаниана. Кровавую войну. Обе империи будут разорены, лучшие воины погибнут, народы потеряют свою силу. — Сареван поднялся на ноги. — Я не допущу этого. Если я должен погибнуть, чтобы предотвратить это, то пусть я умру. Я не хочу быть императором в империи руин.
— В этом-то все и дело, — сказал Зиад-Илариос, смягчившийся после пылкого выступления Саревана. — Ты скорее станешь предателем, нежели смело встретишь приход того, что тебя так страшит. Даже в Асаниане мы имеем название этому. Мы зовем это трусостью.
— Старый лев, — промурлыкал Сареван. — Я молод, глуп и недостаточно храбр, но вы не можете испытывать мой характер, искажая правду. Мой отец позволил вашему сыну покинуть Эндрос, потому что у него не было стремления сохранить мир или склонности к хладнокровному убийству. Ему и не снилось, что я могу зайти так далеко.
— Ты веришь, что ради спасения моего государства я не допущу твоей смерти?
— Я верю, что Мирейн Ан-Ш'Эндор не решится вторгнуться в Асаниан, пока вы держите меня в заложниках. В конце концов, я его единственный сын. Его отец предопределил, что ему не суждено иметь другого.
— Но если война неизбежна, твоя смерть может вынудить его к поспешным действиям, и он отправится в поход недостаточно подготовленным. Тогда я получу преимущество.
— Когда я покинул Эндрос, он уже был готов. Возможно, я задержал его, сбежав и обманув его бдительность, но если я умру по вашему приказу, он обрушится на Асаниан сразу и беспощадно. — Сареван выпрямился и отступил назад, освобождая Зиад-Илариоса от тяжести своей тени. — Лорд император, я здесь по доброй воле и полностью осведомлен о последствиях. Отдаю себя в ваши руки. Я буду служить вам как принц или как раб, как гость или как узник, если только вы не потребуете, чтобы я предал свой народ.
— Почему ты так уверен, что я не избавлюсь от тебя и не восстану против твоего отца? Ведь мой сын не находится в его власти.
— В этом, — спокойно произнес Сареван, — я полагаюсь на вашу честь. И на размеры армии моего отца. Император встал.
— Асукирел, — сказал он. — Рассуди. Оставить мне его? Или приговорить к смерти? Или отправить обратно к отцу?
Хирел медлил с ответом. Как понял Сареван, причиной этого было не удивление. По всей видимости, он был готов принять на себя бремя этого решения, но оно оказалось тяжелым. Может быть, слишком тяжелым для его плеч, какими бы крепкими они ни становились. Наконец он сказал:
— Его гибель была бы мудрым решением, если думать о предстоящих годах и о том, что он неизбежно превратится в нашего врага, но он ясно дал нам понять, как опасен подобный шаг. Если мы отправим его в Эндрос, то только в цепях, иначе он не поедет. Я считаю, что мы должны оставить его здесь. Таким образом мы выиграем время и сорвем планы его отца.
— А позже вы всегда успеете убить меня, — заметил Сареван. Он напыщенно поклонился. — Я к вашим услугам, мой господин. Чего вы ждете от меня?
— Уважения, — ответил Зиад-Илариос, сверкнув глазами, в которых скрывался смех. — А теперь, — сказал он, — я хотел бы поговорить с моим сыном. Мой капитан проводит тебя в удобные покои.
Покои действительно оказались удобными: анфилада комнат, достойных принца, с рабами, готовыми исполнить любое желание, с большой ванной и собственным садом. Халид, проводив туда Саревана, не стал задерживаться. Сареван не пытался остановить его. Он не находил тактичного способа поинтересоваться у капитана гвардии, не собирался ли он убить своих подопечных.
Когда Халид ушел, Сареван обернулся к Зха'дану с такой яростью, что зхил'ари отпрянул назад. Его рука легла на рукоять меча, но он не выдернул его из ножен.
— Истина, — выпалил Сареван. — В чем же заключается истина?
— Я не думаю, что она вообще существует, — предположил Зха'дан.
Сареван мерил комнату шагами, останавливался, снова шагал.
— Это был Халид, и он смеялся над нами. Если он человек императора, то почему замыслил убить нас? Если заговора не было, то почему Аранос сказал нам обратное? В какую паутину мы попались?
— Не знаю, — сказал Зха'дан. — Мне не удается читать мысли этих людей, даже когда мне кажется, что могу. Они скрывают свои мысли в потайных уголках разума. Сареван резко остановился. Внезапно он рассмеялся. — Меч и змея! Что делает меч, когда змея сворачивается в кольцо для удара? Зха'дан поймал искорку его смеха. — Он бьет первым.
— Резко, уверенно и прямо в сердце. Мы еще покорим эту империю, брат мой дикарь.
Они ухмыльнулись, глядя друг на друга. Это было явной бравадой, но она подняла их настроение.
Когда Хирел нашел их, они все еще скалили зубы. Вместе с диким котом они уютной компанией устроились на горе бело-золотых подушек, являвшихся официальной постелью Высокого принца Асаниана. Он остановился, окруженный толпой рабов и прихлебателей, разинувших рты от возмущения. Сареван наблюдал за тем, как Хирел вспоминает, с кем он ссорился, а с кем — нет и почему. А потом он увидел, как Хирела охватывает приступ опасного веселья.
— Добрый вечер, мои барсы, — обратился он к ним на своем прекрасном, богатом оттенками высоком асанианском языке. — Разве вам не понравились ваши комнаты?
— Добрый вечер, брат принц, — сказал Сареван. — Наши комнаты нам пришлись по вкусу. Но у нас появилось желание все тут исследовать. Я вижу, ты снова занял свое место.
— Это было неизбежно. Ведь это мое место. — Хирел поднял палец. Его свита рассеялась, хотя и не без разочарования. Однако здешнее раболепие заслуживало всяческого одобрения: никто не осмелился поспорить с капризом принца.
