Маленький друг

наплывали, становились то громче, то тише, искаженные, булькающие, как в той игре, которой они с Харриет развлекались в бассейне, — опускали голову в воду и пытались что-то сказать, а потом, хохоча, угадывали, что было сказано. В то же время до него донесся какой-то странный звук — чирк, чирк, такой слабый, что сначала ему показалось, что у него просто звенит в ушах. Он опять открыл глаза. В окошке напротив что-то происходило — он видел грязно-белый змеиный живот, совершающий ритмичные движения подобно автомобильному дворнику — чирк, чирк, чирк… Что она делает? Хилли с болезненным любопытством уставился на рептилию. Только через несколько секунд он понял, что змея таким образом чешет живот о прутья решетки — видимо, ивовые прутья корзины были слишком грубы для этого.

Хилли снова закрыл глаза и попытался сосредоточиться. Как ему отсюда выбраться? Неужели придется провести под креслом всю ночь? У него уже начали затекать ноги, левую руку периодически пронзала боль. Задняя дверь блокирована, парадная заперта на замок. Окно в ванной? Возможно, если он сумеет до него добраться. В конце концов, он может спрыгнуть вниз или съехать по трубе — ему пришлось столько лазать по деревьям, что он не боялся таких спусков.

Тут в первый раз он вспомнил про Харриет. Что с ней? Он попытался представить себя на ее месте. Побежала ли она за помощью? Конечно, практически во всех случаях он скорее бы умер, чем впутал в свои дела отца, но в данных обстоятельствах страх перед отцом померк. Отец Хилли был невысокого роста, с небольшим животом и лысеющей головой, но годы, проведенные в ректорском кресле, придали ему такой авторитетный, даже величественный вид, что Хилли часто видел, как перед ним пасовали гораздо более крупные мужчины.

Харриет? Он представил себе белый телефонный аппарат в родительской спальне. Если бы отец знал, что происходит, он пришел бы сюда, вытащил за ухо Хилли из-под кресла и повел к машине, — порка и лекция о поведении были бы неизбежны, но по сравнению с ужасом его нынешнего положения это было ничто.

Как затекла шея, уже и головой не двинуть! А почему он решил, что Харриет жива? Он слышал ее крик, они могли задушить ее и бросить под крыльцо, возле корзины с коброй. Так что никто не знает, что я здесь… Все, больше так лежать невозможно, огненные уколы охватили уже все тело. Он тихонько выпрямил ноги, каждую секунду ожидая, что его схватит жуткий проповедник или его помощник. Однако ничего не произошло, и Хилли осторожно высвободил голову из-под кресла и тихонько осмотрелся. Корзины все также поблескивали в темноте. Из соседней комнаты через дверной проем на пол падал прямоугольник золотистого света.

Грубый голос сказал:

— Мне насрать на Иисуса, а на закон и подавно. — Неожиданно гигантская тень заслонила проем. Хилли нырнул обратно за кресло.

Еще один голос произнес капризно:

— Эти рептилии не имеют ничего общего с Богом. Мерзость, и больше ничего.

От двери донесся странный, высокий звук, то ли смех, то ли кашель, и Хилли замер — Фариш Ратклифф!

— Я скажу тебе, что надо сделать, — к облегчению Хилли, огромная тень отодвинулась от проема. Послышался стук, как будто кто-то открывал дверцу кухонного шкафчика. — Если они тебе так надоели, вывези их в лес и пристрели к чертям собачьим. Или сожги их, или выброси в воду, мне чихать.

Последовало напряженное молчание. Потом еще один голос, тоже мужской, но моложе, сказал:

— Змеи умеют плавать.

— Если в корзины камней накидать, никуда они не поплывут! — Раздался хруст, будто Фариш вгрызся во что-то. Он продолжал, громко жуя: — Слушай, Юджин, если не хочешь с ними возиться, давай я их всех сам пристрелю. Мой кольт всегда при мне. Спорю на десять баксов, что не промахнусь ни разу.

«Господи Иисусе!» — Хилли в панике огляделся. У него с собой пистолет! Да он застрелит Хилли, как только увидит его. Где же Харриет? Кто-нибудь, помогите!

Взгляд Хилли упал на корзину. Он протянул дрожащую руку и открыл защелку сетки, закрывающей боковое окошко.

«Так, это их немного задержит», — подумал он, перекатываясь назад за кресло. Одна из змей бросилась на него, как только он протянул руку, и забрызгала ядом ладонь, но не укусила. Хилли тщательно вытер мокрую кисть о шорты, пытаясь вспомнить, были ли у него на этой руке свежие порезы или царапины.

Какое-то время змеи лежали, не особо шевелясь, видимо, еще не понимая, что путь к свободе открыт. Потом самая юркая змейка высунула голову в образовавшуюся дыру и быстро выскользнула наружу. Это послужило сигналом остальным змеям, — наваливаясь друг на друга, они дружно полезли в дыру и сразу же расползлись по всей комнате.

Мокрый от пота Хилли встал на четвереньки и, стараясь не производить шума, пополз в противоположный угол, который находился рядом с дверью. Для этого ему пришлось пересечь освещенный дверной проем. Боясь поднять голову, чтобы не привлечь внимания расположившихся на кухне мужчин лишним движением, он дополз до угла и в изнеможении привалился к стене. Что он будет делать, если кто- нибудь из них решит опять зайти в комнату и включить свет? Тогда его обнаружат сразу же…

Неужели он действительно выпустил змей? С его наблюдательного пункта были видны две змеи — обе неподвижно лежали на полу, еще одна, энергично виляя по полу, устремилась к свету. Мгновение назад план казался хорошим, теперь же Хилли в очередной раз обмер: а вдруг они поползут к нему? Он произнес про себя быструю молитву: «Пожалуйста, милый Боже, сделай так, чтобы они ко мне не приближались…» Окрасом змеи были похожи на гадюк, только поярче, а у той, что так нагло направлялась в соседнюю комнату, на хвосте виднелись характерные ромбы гремучки.

А где же остальные? Хилли нервно огляделся, но в темноте нельзя было ничего разобрать. Так, что теперь? Надо как-то пробраться в ванную, — из окна этой комнаты не спрыгнуть, он переполошит всех, пока будет поднимать присохшие рамы. Хилли сел на корточки и стал ждать.

Когда фары осветили подъезд к дому, Харриет, не думая, юркнула под крыльцо, прямо к корзине с коброй. Кобра злобно стеганула корзину хвостом. В нескольких сантиметрах от лица девочки прокатились колеса, от порыва ветра пригнулась выгоревшая трава.

Харриет лежала лицом в пыли, явственно ощущая где-то поблизости сильный, тошнотворный запах разлагающейся плоти. Все дома в Александрии строились на сваях из опасения наводнений, поэтому под ними оставалось свободное пространство, но высота фундамента была не более тридцати сантиметров, поэтому пошевелиться Харриет не могла.

Кобра, которой совсем не понравилось, что ее переворачивают с боку на бок, всем телом билась о прутья корзины — жуткие, мощные удары, которые Харриет хорошо чувствовала сквозь ивовые прутья. Но больше всего Харриет угнетала не близость кобры и даже не мерзкий запах, а пыль, которая уже залезла ей и в нос и в уши, — все тело немилосердно чесалось. Она зажала нос и рот ладонями, стараясь не чихнуть. Красноватый свет от задних фар проникал под дом, освещая высохшие загогулины, оставленные в пыли дождевыми червями, и холмики песчаных муравейников.

Затем свет погас, хлопнула дверца машины. Чей-то голос произнес:

— … вот от чего загорелся тот бронетранспортер! Хорошо, — сказал я ему, — а они велели мне лечь лицом прямо в грязь, — я буду честен с вами, сэр, можете меня арестовать прямо сейчас, да только вот на того придурка у вас зуб должен быть побольше… Ха! Посмотрели бы вы, с какой скоростью он побежал.

— А что ему оставалось делать?

— Верно, больше нечего. — Неприятный смех.

Мимо нее протопали ноги, поднялись на крыльцо. На щиколотку опустился комар, осторожно потыкался хоботком — не чувствуя сопротивления, впился в ногу. Харриет задрожала, но поборола искушение прихлопнуть его. Еще один укусил за икру. Огненные муравьи? Этого еще не хватало!

— Ну и вот, — продолжал удаляющийся голос, — когда он пришел домой, его уже ждали все и уж поверь мне, выколотили из него всю правду…

Голоса стихли, но Харриет еще какое-то время продолжала лежать на боку, совершенно