– Хм, ну попробуй.
Я перебрал несколько разных формулировок и в итоге решил, что, если хочу получить однозначный ответ, лучше прибегнуть к самой простой:
– Как ты считаешь, Чарльз и Камилла спят друг с другом?
Фрэнсис как раз глубоко затянулся и, услышав вопрос, поперхнулся дымом.
– Так что?
Но он только кашлял.
– С чего ты взял? – давясь, выговорил он наконец.
Я рассказал об утренней сцене. Он слушал, потирая слезящиеся глаза.
– Это ничего не значит. Он, наверно, просто еще не совсем протрезвел.
– Ты мне не ответил.
Он отложил сигарету в пепельницу:
– Ладно. Если хочешь мое мнение: да, я считаю, иногда спят.
Повисло молчание.
– Не думаю, что это случается часто, – продолжил он. – Впрочем, не знаю. В свое время Банни утверждал, что как-то раз застал их за этим.
Я удивился еще больше.
– Я не в курсе деталей – говорю со слов Генри, это ему он все рассказал. Видимо, у него был ключ, а ты же помнишь его манеру вламываться без стука… Стоп, мне показалось или ты о чем-то подумал?
– О чем я должен был подумать? – ответил я, изобразив искреннее недоумение, хотя промелькнувшая тревожная фантазия впервые посетила меня еще на заре знакомства с близнецами. Я объяснял ее проекцией собственного желания, винил свой извращенный ум и больное воображение, – ведь он ее брат, они так похожи… Как бы то ни было, мысль о них в постели вызывала, помимо предсказуемых чувств – потрясения, зависти, стыда, – еще одно, куда более острое ощущение.
Фрэнсис не сводил с меня глаз, и внезапно я понял: он отлично понимает, что у меня на уме.
– Они очень ревнуют друг друга, – сказал он. – Он ее – гораздо сильнее, чем она его. Раньше все их нежные прозвища и шутливые препирательства казались мне этакими очаровательными отголосками совместных детских игр; даже Джулиан частенько поддразнивал их на этот счет… Но я – единственный ребенок, Генри – тоже, что мы можем обо всем этом знать? Помню, мы с ним говорили, как, наверное, было бы весело, будь у нас в семьях сестры. – Он усмехнулся. – Да уж, похоже, то еще веселье. То есть я вовсе не считаю, что это так уж дурно с моральной точки зрения, но оказывается, братско-сестринские отношения вовсе не столь просты и беззаботны, как хотелось бы думать. Они могут выливаться в отвратительные формы. Прошлой осенью, когда мы…
Он не закончил фразы и некоторое время молча курил, досадливо морщась.
– Так что произошло?
– Конкретно? Не могу сказать. Я мало что помню, хотя общий настрой, конечно, ясен… – Он покачал головой. – После той ночи все стало понятно. До этого в принципе все тоже догадывались, но такого от Чарльза никто не ожидал…
Он уставился в пространство, потом встряхнулся и достал очередную сигарету:
– Не знаю. Вряд ли этому можно найти объяснение. Хотя, с другой стороны, все, может быть, очень просто: они ведь всегда жили вместе, всегда были близки. И все-таки… Знаешь, я далек от ханжества, но подобная ревность меня поражает. Одно могу сказать в защиту Камиллы: она гораздо спокойнее относится к таким вещам. Впрочем, возможно, у нее нет другого выхода.
– К каким – таким вещам?
– К тому, что Чарльз спит с другими.
– С кем?!
Фрэнсис отхлебнул виски:
– Со мной, например. Не удивляйся. Если б ты пил столько, сколько он, я бы, скорее всего, и с тобой уже переспал.
Наверное, его высокомерно-циничный тон покоробил бы меня, не улови я в нем легкую меланхоличную нотку. Прикончив виски, Фрэнсис поставил стакан на стол и продолжил:
– Это было всего раза три или четыре. Впервые – когда я учился на втором курсе, а он на первом. Мы сидели поздно вечером у меня – пьянствовали, как водится. Шел дождь, расходиться не хотелось… Развеселая выдалась ночка, но посмотрел бы ты на нас наутро за завтраком.
Он криво улыбнулся:
– Помнишь ночь после смерти Банни? Когда Чарльз побеспокоил нас с тобой в самый неподходящий момент?
Я уже знал, что за этим последует.
– Вы ушли от меня вместе.
– Да. Он был очень пьян. Слишком пьян, если понимаешь. Что оказалось для него весьма кстати: на следующий день он притворился, будто ничего не помнит. Чарльз вообще подвержен загадочным приступам амнезии после ночи у меня в гостях. – Фрэнсис покосился на меня. – Делает вид, что ничего не было, и, главное, ждет, что я ему подыграю. Сомневаюсь, чтобы им двигало чувство вины, – по-моему, ему просто все равно, и вот эта его беспечная манера как раз меня и бесит.
Не знаю, что заставило меня ляпнуть:
– Он тебе очень нравится, да?
Я испугался, что Фрэнсис вспылит, но он и глазом не моргнул.
– Не знаю, – холодно произнес он, вытягивая из пачки сигарету пожелтевшими от курения пальцами. – Надо полагать, нравится. Мы старые друзья. Естественно, я не тешу себя иллюзией, что между нами есть что-то большее. Но я с ним неплохо позабавился, а вот ты вряд ли можешь утверждать то же самое насчет Камиллы.
Банни назвал бы это «предупредительным в голову». Я силился подыскать достойный ответ, но тщетно.
Фрэнсис, явно очень довольный тем, что ему удалось отыграться, не спешил закреплять преимущество. Он лениво откинулся в кресле, и вечернее солнце охватило его шевелюру пылающим нимбом.
– Печально, но факт: боюсь, и ему, и ей плевать на всех, кроме себя любимого и соответственно себя любимой. Они привыкли выступать единым фронтом, но, признаться, я вовсе не уверен, что они так уж пекутся друг о друге. Совершенно очевидно, что им доставляет извращенное удовольствие морочить людям голову… да-да, именно так, – повысил он голос в ответ на мой протестующий возглас. – Она, например, морочит голову тебе – я наблюдал это не раз. То же самое и в отношении Генри. Ты ведь знаешь, что он по ней с ума сходил, и, насколько я понимаю, с тех пор ничего не изменилось.
Что касается Чарльза… Вообще-то ему нравятся девушки, я гожусь, только когда он напьется. Но странное дело: стоит мне только проявить твердость, сказать себе «все, хватит!», как он тут как тут – такой ласковый, такой понимающий, ну просто душка… И я снова и снова наступаю на те же грабли.
Он помолчал.
– В нашей семье красавцев не водится – все больше этакие жерди, кожа да кости, нос крючком. Может быть, поэтому я склонен считать красоту проявлением исключительных внутренних достоинств, с которыми она на самом-то деле не имеет ничего общего. Я гляжу на изящно очерченный рот или глаза с поволокой и воображаю, что нашел родственную душу, начинаю мечтать о глубоком взаимном чувстве… Совершенно при этом не замечая, что целая стая уродов увивается вокруг той же персоны просто потому, что их околдовали те же глаза.
Он яростно смял окурок:
– Камилла, если б ей было позволено, вела бы себя так же, как Чарльз, но он держит ее в ежовых рукавицах. Ситуация – хуже не придумаешь. Он не отпускает ее от себя ни на шаг, а финансы его, к слову сказать, поют романсы… – то есть это совершенно не важно, – поспешно прибавил он, сообразив, с кем разговаривает, – но он-то обращает на это болезненное внимание. Очень гордится своей семьей, очень хорошо сознает, что сам тем не менее превращается в пьянчугу. Пожалуй, есть даже что-то римское в том, как ревностно он блюдет честь сестры. Банни и близко не подходил к Камилле, боялся даже взглянуть на нее. Само собой, он заявлял, что она не в его вкусе, но, подозреваю, внутренний голос ему нашептывал, что
