– Как-то всплыл эпизод с банком? – спросил он.
– Да, Марион дала им координаты той девушки. Кстати, – он поднял голову, его размытый взгляд смотрел куда-то в пустоту, – Генри, Фрэнсис, забыл сказать, она назвала полицейским и ваши имена.
– С какой стати? – всполошился Фрэнсис. – Зачем?
– Они хотели знать, с кем он дружил.
– Но почему обязательно я?
– Фрэнсис, успокойся.
Тем временем совсем стемнело. Небо окрасилось в сиреневый цвет, заснеженные улицы наполнились тихим неземным свечением. Генри включил лампу.
– Как ты думаешь, они примутся искать его еще сегодня?
– Искать они, без сомнения, будут. Другое дело где?
Несколько секунд никто не произносил ни слова. Чарльз задумчиво потряхивал кубики льда в стакане.
– Знаете, все-таки мы совершили ужасную вещь, – сказал он.
– У нас не было другого выхода, Чарльз, и мы уже не раз это обсуждали.
– Я все понимаю, но у меня из головы не идет мистер Коркоран. Помните, сколько праздников мы провели у него в доме… И еще, не знаю… Он так душевно разговаривал со мной по телефону.
– Мы все только выиграли.
– Точнее, почти все.
Генри язвительно улыбнулся:
– Ну, не скажи. ??????о? ?о?? ????? ??? ????.[98]
Буквально это означало, что в мире теней огромный бык стоит всего лишь грош, но я понял, что тем самым хотел сказать Генри, и невольно засмеялся. Расхожее верование древних гласило, что в преисподней все исключительно дешево.
Уходя, Генри предложил подвезти меня домой. Было поздно, и, когда мы остановились позади общежития, я спросил, не хочет ли он составить мне компанию и поужинать в Общинах?
По пути мы заглянули на почту – Генри решил заодно проверить свой ящик. Делал он это примерно раз в три недели, так что его ожидала целая пачка корреспонденции. Остановившись у мусорного ведра, он без особого интереса перебирал конверты, выкидывая нераспечатанным едва ли не каждый второй, но вдруг замер.
– Что такое?
Он рассмеялся:
– Посмотри у себя в ящике. Это анкета – Джулиану решили устроить проверку.
Когда мы пришли в столовую, она закрывалась и уборщицы уже начали мыть пол. Раздачу свернули, и я пошел на кухню попросить хлеба и арахисового масла, а Генри заварил себе чашку чая. Кроме нас, в главном зале никого не было. Мы сели за столик в углу, напротив собственных отражений в черном квадрате окна. Достав ручку, Генри принялся заполнять анкету.
Уминая сэндвич, я просмотрел свой экземпляр. Напротив каждого вопроса стояли цифры – от одного (неудовлетворительно) до пяти (отлично). Насколько, по Вашему мнению, данный преподаватель компетентен? …пунктуален? …охотно предоставляет помощь во внеурочное время? Генри незамедлительно обвел все пятерки, затем вписал в одну из граф число 19.
– А это что?
– Общее количество курсов, которые вел у меня Джулиан.
– Он вел у тебя девятнадцать курсов?
– Это с дополнительными занятиями и всем прочим, – недовольно ответил Генри.
В тишине слышался только скрип его ручки и громыхание посуды на кухне.
– Такие рассылают всем или только нам? – спросил я.
– Только нам.
– Чего ради, интересно?
– Полагаю, ради отчетности.
Он открыл последнюю страницу, оказавшуюся практически чистой.
Ручка Генри нерешительно замерла над бумагой, затем он сложил опросник и отодвинул его в сторону.
– Что, совсем ничего не напишешь? – спросил я.
Генри отпил чай:
– По-твоему, в природе существует способ донести до сознания декана, что среди нас обитает божество?
После ужина я вернулся к себе. Мысль о предстоящей ночи ужасала меня, но вовсе не потому, что я боялся визита полиции или меня мучила совесть, – все подобные предположения были бы здесь неверны. Напротив, к тому времени, за счет необъяснимых ресурсов подсознания, я вполне успешно выработал нечто вроде защитного механизма, который блокировал все, что было связано с убийством. Конечно, я так или иначе касался этой темы в нашем узком кругу, но в одиночку размышлял над ней редко.
Оставаясь один, я испытывал напасти другого рода: приступы нервозности, беспричинный страх, беспредельное отвращение к самому себе. Все глупости и жестокости, которые только числились за мной, всплывали в памяти с неправдоподобной четкостью. Бесполезно было мотать головой, пытаясь отогнать навязчивые мысли, – парад проступков и провинностей, возглавляемый невесть откуда взявшимися детскими воспоминаниями (мальчишка-инвалид, которого я дразнил, пасхальный цыпленок, которого я затискал до смерти), шествовал во всем своем язвящем великолепии.
Пытаясь отвлечься, я садился за греческий, но толку было чуть. Найдя в словаре нужное слово, я забывал его, стоило только оторвать взгляд от страницы; из головы разом улетучились все падежи и склонения.
Около полуночи я спустился позвонить близнецам. В трубке раздалось сонное «алло» Камиллы. Она была немного пьяна и уже собиралась ложиться.
– Расскажи мне что-нибудь забавное.
– Не знаю я ничего забавного.
– Ну тогда просто что-нибудь.
– Может, сказку? Как насчет «Золушки»? Или лучше «Три медведя»?
– Расскажи мне какой-нибудь случай из детства – когда ты была совсем маленькой.
И тогда она рассказала мне о своем единственном воспоминании об отце. Это было незадолго до автокатастрофы. Шел снег, Чарльз спал, а она стояла в кроватке и смотрела в окно. Отец, одетый в старый серый свитер, стоял во дворе и обстреливал снежками забор.
– По – моему, дело было ближе к вечеру. Не знаю, зачем он вышел во двор, помню только, что мне захотелось к нему так сильно, что я попыталась выбраться из кроватки. Тут пришла бабушка и подняла загородку, чтоб я не смогла вылезти, – я, конечно, заплакала. Потом там оказался дядя Хилари – это брат бабушки, он жил тогда вместе с нами – увидел, что я плачу, и пожалел меня. Порылся в карманах, нашел рулетку и дал мне ее поиграть.
– Рулетку?
– Ну да. Знаешь, такие, которые сматываются сами, если нажать на кнопку? Мы с Чарльзом потом все время из-за нее ссорились. Она до сих пор где-то дома валяется.
Около десяти утра меня разбудил стук в дверь.
На пороге я обнаружил Камиллу – судя по ее виду, одевалась она впопыхах. Пока я стоял, щурясь спросонья, она, не дождавшись приглашения, вошла и заперла дверь:
– Ты уже выходил на улицу?
По спине пробежал паучок тревоги, я присел на кровать:
– Нет. А что?
– Ума не приложу, что происходит. Чарльза и Генри вызвали в полицию. Где Фрэнсис, даже не
