Не ошибка ли слова, Что сказали люди мне? Ты ведь говорил: “Будет длинной, без конца, Яшмовая нить…” 3335
Человек, ушедший в путь, Что отмечен был давно Яшмовым копьем, Распростертыми вокруг Шел полями, по горам, Реки он переходил И вступил на путь морской, Там где чудище-кита ловят На глубоком дне. И опасный переход — Страшный Переход-Богов — Там, где ветер каждый раз С дикой силою шумит, И встающая волна Необычно высока, Страшный путь, что прегражден Непрерывною волной, Чье жалея сердце, он Напролом пройти спешил. 3336
Возле моря, где слышны Крики жалобные птиц, За высокими горами, Что скрывают край родной, На зеленом изголовье Из морских прибрежных трав, Словно бабочка летя Прямо на огонь, Здесь, на дальнем берегу, Возле моря, где порой Ловят чудище-кита, Он лежит без чувств, без дум Спящий человек. Может, есть отец и мать, И любимое дитя, И прелестная жена, Словно вешняя трава, Может быть, он им хотел Передать любви слова, Что на сердце у него? Если спросишь: “Где твой дом?” — Дома он не назовет. Если спросишь: “Как зовут?” — Имени не скажет он. Словно малое дитя Плачущее, он в ответ Не промолвит ничего. Как ни думай, ни тоскуй, Но печальная судьба — Здесь, на этом свете жить! 3337–3338
Каэси-ута
3337
И отец, и мать, И жена, и дети там, Верно, ждут, когда придет, Неотступно глядя вдаль… Вот она, печаль людей! 3338
Между распростертых гор Горною дорогою пойду. Если дует ветер на морях, Волны, заграждая путь, встают,— По пути морскому не пойду. 3339
Песня, сложенная при виде мертвого тела Цуки в звании обито на берегу в Камисима в стране Бинго
Вышел он в далекий путь, Что отмечен был давно Яшмовым копьем. Распростертыми вокруг Шел полями, по горам,
