– Да, – вразнобой ответили стрелки, – слышали.
– Хорошо. Люди вы опытные, и я предлагаю годовой контракт, – продолжил Хлонге. – Условия обычные: шесть гульденов в четыре недели, плюс еда за мой счет. Лошади также мои, оружие… Кроме того, я уплачиваю ваш штраф, беру на себя обязательство погасить долги, которые вы наделали. А это почти тридцать шесть талеров, – мессир неодобрительно покачал головой, – ну, да ладно. И самое главное, делаю так, что в случае согласия ваш тюремный срок заканчивается завтра.
Мессир помолчал, чтобы переждать поток горячих и неуклюжих благодарностей.
– Вижу, что довольны, – начал он снова. – Служба будет не сильно обременительной. Господина фон Вернера я назначаю сержантом, так что все служебные вопросы – через него. Вам уже говорили, но повторюсь. Я ищу одного человека, он взял у меня в долг большую сумму денег и исчез. Не знаю, вор ли он, но я должен найти его. Потом вам покажут портрет… А так как он может быть где угодно в империи, нам придется немало поездить, – мессир Хлонге замолчал и обвел стрелков пристальным взглядом – солдаты преданно таращили глаза. – Хорошо, – хлопнув себя по коленям, он решительно поднялся. – Завтра, господа стрелки, вас отпустят, а сегодня вечером придет нотариус, и вы подпишете контракты. После чего в честь нашего знакомства получите отличный ужин с вином. До встречи. Идемте, господин сержант.
Не слушая слов благодарности, Хлонге прошел мимо раздавшихся в стороны солдат. Подмигнув товарищам, Мориц поспешил за ним. Попрощавшись с начальником тюрьмы, они покинули мрачное здание и пошли вдоль канала.
– Послужной список ваших приятелей, – нарушил молчание Хлонге, – выглядит внушительнее, чем их физиономии. Скажу честно, я ожидал большего.
Незаметно покраснев, Мориц высказался в том смысле, что тюрьма никого не красит. Его товарищи были угнетены печальной перспективой провести в застенке еще три недели…
– Ладно, – оборвал мессир, – надеюсь, Шрун не зря рекомендовал вас. Насколько я знаю, покойный Герцог к себе в полк слабаков не брал. А раз прошли через те ужасы, о которых рассказывают, – Хлонге недоверчиво взглянул на молодого человека, – значит, вы – хорошие солдаты.
– Не пожалеете, мессир, – выдавил из себя фон Вернер.
– Возможно, – сухо заметил наниматель. – Тем более, что новый поход в Заморье нам не грозит, хотя придется попутешествовать.
Часть вторая
Баронесса и «Медвежий замок»
Снова деревушка – маленькая и нищая. Вторая с утра и, бог его знает, которая за месяц, прошедший с того дня, когда отряд мессира оставил Дамбург. Все те же низкие, бревенчатые срубы и амбары под покатыми крышами из почерневшей соломы. Колодезные журавли, зеленеющие огороды, покосившиеся плетни, из-за которых полуголые детишки провожают блестящими глазенками вооруженных всадников. Первым на сером в яблоках жеребце трусит фон Вернер, за ним Олень с Куртом. Всю ночь шел дождь, и лошадиные копыта сочно чавкают в размокшем черноземе.
– Эй, красавица, – придерживая лошадь, окликнул Мориц появившуюся на пороге хаты крестьянку, – где тут ваш староста живет?
– А зачем вам? – не сходя с места, ответила вопросом женщина. – Кто такие будете?
– Совсем страх потеряли, – немедленно заворчал Олень. – Ты нам зубы не заговаривай! Отвечай, если спрашивают.
– Тихо, – поморщился фон Вернер и снова обратился к молодке:
– Дело у нас к старосте. Так где его дом?
– Туда езжайте, – женщина махнула рукой вправо. – Проедете вон те домишки… Да вон он сам бежит! – оборвала она объяснения. – Видать услышал, что чужие объявились.
Действительно, откуда-то из-за сараев к стрелкам торопился маленький бородатый мужичок в серой рубахе, подпоясанной веревкой, и закатанных до колен штанах. На правом плече он, словно алебарду, нес вилы с приставшим к зубьям сеном. Подойдя к ограде, женщина окликнула старосту:
– Папаша Север!
Но мужик только отмахнулся. Остановившись шагах в десяти от всадников, он торопливо согнулся пополам, будто живот схватило.
– Ты – староста деревни? – тронув коня с места, фон Вернер навис над съежившимся крестьянином. – Как зовут?
– Севером кличут, ваш милсть, – карие глаза настороженно глядели из-под густых бровей. – Ага, староста, вашмилсть. Если к нам на постой, вашмилсть, то у нас плохо…
Неожиданной скороговоркой мужик заныл о том, что хлеба в селе нет, бурака нет, у коров брюхи повздувало, молоко пропало…
– В каждой семье детишки заразой болеют, – не давая и слова вставить, вел он свою заунывную «песню». – Тока вчера у Хвоста младшой мальчонка помер: кровавым поносом изошел, бедняга, – глаза папаши Севера чувственно увлажнились. – А наши бабки грят, зараза на любого перескочить может…
– Закрой пасть, дурак, – Олень погрозил хлыстом. – Вот я тебя!
– Слушай, папаша, – начал Мориц, – мы не квартирьеры. Останавливаться у вас не собираемся, – он вытащил из висевшей через плечо сумки скатанный в трубку рисунок. – Смотри сюда, – стрелок развернул перед физиономией мужика бумагу: тщательно нарисованный портрет пожилого мужчины с бородкой и усиками. – Скажи, ты когда-нибудь видел такого человека? В деревню не приезжал?
В глазах старосты зажегся огонек любопытства. Близоруко щурясь, он стал изучать рисунок. Следившая за разговором молодка вышла к всадникам и тоже уставилась на бумагу. Достав трубки, Олень с Куртом, вот
