уже месяц наблюдавшие схожие сцены закурили. При этом Курт гримасничал, пытаясь насмешить собравшихся в сторонке детишек.
– Зовут человека Клаус Нимер. За него награда полагается, – заученно произнес фон Вернер, – три имперских талера. Ну так что, папаша? Видел тут такого господина? Может, проезжал когда-то, а?
Появившийся при упоминании денег интерес на бородатом лице старосты медленно сменился разочарованным выражением. Глаза потухли. Он отрицательно покачал головой и ответил, что таких в деревне нету. Женщина продолжала с любопытством рассматривать портрет, и Мориц поинтересовался у нее.
– Не-а, – баба сокрушенно вздохнула. – Три талера за него дают… Что ж он натворил?
Не удостоив ее ответом, фон Вернер для очистки совести начал снова расспрашивать старосту. Но папаша Север только мотал головой и равнодушно говорил: «Нет, вашмилсть, не было таких».
– Может, сход созвать? – Мориц оглянулся на товарищей. – Вдруг кто из мужиков в поле или лесу видел?
– Слушай, сержант, – вынул трубку из тонкогубого рта Олень, – кончай зря время терять. Я жрать хочу. Эти бараны, – он сплюнул, – за пять грошей тебе родную мамашу притащат. Просто не видели они никогда нашего приятеля.
– Эт точно, – зевнул Курт. – Нечего тут делать. Едем, ребята, а то опять до вечера провозимся.
Помедлив, фон Вернер скатал портрет. Спрятал обратно в сумку. Невольный азарт, с которым он вначале вел поиски исчезнувшего должника, давно угас. Десятки деревень, несколько городов, которые они излазили вдоль и поперек, сотни опрошенных людей. И ничего. Не видели, не слышали, а если соблазнившись наградой «видели», то потом в конце концов выяснялось, что не того. «Бессмысленное занятие, – думал стрелок, – никого мы не найдем». Но каждый раз, отчитываясь мессиру, он чувствовал, что за внешним спокойствием, с которым тот слушает об очередной неудаче, скрывается ледяная решимость довести дело до конца, невзирая на расходы и потраченное без толку время. В такие мгновения наниматель казался Морицу воплощением древнего проклятия: однажды брошенное на человека, оно не могло быть снято. Никем и никогда.
– Ладно, – сержант потянул поводья, разворачивая серого в яблоках коня, – едем назад.
Когда они возвращались на Звездный тракт, Курт вспомнил о вилах старосты и пустился рассказывать, как служил у графа Туршского. Дело было почти десять лет назад во время крестьянских восстаний, охвативших Северные княжества. Взбунтовавшееся мужичье сожгло тогда множество поместий и монастырей. Рыцарские семьи от мала до велика с челядью вместе висели гроздьями на деревьях. Воды в колодцах нельзя было набрать: доверху трупы лежали. И многие вилами истыканы, а у других животы вспороты…
– У мужичков из оружия, – пыхтел трубочкой ветеран, – топоры да вилы. Дубины. Пик нормальных нету, так они свои косы переделывать наловчились. Панцирь не возьмет, а вот по ногам или лошади в брюхо – милое дело.
– Видал, – помрачнел Олень. – Товарищу моему по баронской дружине башку такой штуковиной снесли. Мы тогда в засаду попали. Ехали по Савернскому тракту, глядь, впереди завал. Оглянуться не успели, как целая туча сервов налетела. Навалились толпой…
– Во-во! – перебил Курт. – Точно. Воевать правильно мужики не умеют. В толпу собьются и прут со всех сторон. А мы их из аркебуз, потом в пики! Сколько народу положили, сел пожгли… Вначале за отдельными шайками гонялись, а потом его светлость понял, что мужик увертлив, не хуже угря. В деревню сотней заходим, все, как один, шапки с головы долой, от почтительности бородами по земле метут… Благодарствую, – рассказчик принял из рук Оленя флягу с водкой, основательно приложился. – Эх, хороша зараза, – крякнул Курт и продолжил:
– А стоит нашим ребятам от своих отстать или в малом количестве на разведку выйти, так все! Считай покойнички, – он быстро глотнул из горлышка, протянул Морицу, но тот отказался. – Так посекут, что мамаша не признает.
– Жечь надо было, – заметил Олень, пряча флягу. – Мы пару деревень спалили, скот перерезали, так сразу все и кончилось. После в одну пришли – сервы нам зачинщиков сами выдали. Веревками повязали и навстречу барону гонят, как баранов. Берите, што хошь с ними делайте, тока наши халупы не трогайте. Смехота, – стрелок сплюнул.
– Верно гришь, – подтвердил Курт. – Поначалу наш граф красным петухом баловаться запретил. «Что же, я свое имущество сам палить буду?» – говорил, а потом уразумел, по-другому не получится. Мы тогда стали каждое село рано утречком, еще петух не пропоет, окружать, все ходы-выходы, словно пакля, затыкали. А потом десяток рейтаров на полном скаку меж халуп проскачут да факелы горящие на крыши бросят. Ветер огонек раздует, и все! Было, скажем, село – Задупье, а стало – Горелая Жопа, – захохотал ветеран.
– А мужики как же? – поинтересовался не разделивший веселья Мориц. – С ними как?
– Как, как, – ворчливо ответил Курт, – Пожар разгуляется – не потушишь. Ну, они и побегут наружу, как жучки какие. А там мы! Ждем. Тут им и конец! Пикой такого ткнешь… – оборвав рассказ, стрелок привстал на стременах, куда-то всматриваясь. – Гляньте-ка, товарищи, что там впереди. Кажись, повозка опрокинулась.
– Точно, – подтвердил Олень. – Вроде бабы какие-то.
Разглядев на дороге перевернувшийся возок, лошадей, фон Вернер пришпорил коня. Обогнав приятелей, он первым подлетел к потерпевшему крушение экипажу. Стоявшая рядом с упряжкой, высокая черноволосая девица замахала руками и с деланным испугом закричала:
– Тьфу на вас, оголтелый! Чуть не задавил!
– Извини, – ответил стрелок.
Удостоив пышногрудую девицу лишь мимолетным взглядом, он тут же сосредоточил внимание на второй девушке, сидевшей у самой обочины. Миниатюрная, в богатом, совсем не дорожном платье и берете с перышком она походила на куклу, забытую ребенком во время прогулки. Одного взгляда на безмятежное, исполненное достоинства личико было достаточно, чтобы понять – перед ним девушка из благородного семейства. Золотистые тщательно завитые волосы прикрывала серебряная сетка с перламутровыми шариками жемчужин.
