на роль Деспины, была уверена, что он предложит мне петь Феррандо. Но тот колебался и наконец сказал ей, что я не принадлежу к числу серьезных исполнителей, поскольку слишком уж часто пою в сарсуэле, да и вообще не гожусь для этой партии. Марта, однако, была очень настойчива и уговорила-таки его. Спектакль получился великолепный. После показа его в Мехико мы возили сокращенный вариант оперы в Пуэблу и другие города. (Среди прочих номеров был купирован дуэт Дорабеллы и Гульельмо, что, конечно, привело к нарушению логики развития их любовной истории. Через несколько спектаклей в адрес баритона посыпались упреки, что на сцене происходит-де что-то не то. «Ха! — сказал он возмущенно.— Я оказался единственным рогоносцем в этом урезанном варианте».) Спектакль был сложен для меня не только потому, что я впервые играл в моцартовской опере, но также из-за диапазона партии и трудных виртуозных пассажей. Трио в конце первой сцены, арию «Любовное пламя» и дуэт с Фьорди-лиджи я пел особенно неровно. До сих пор у меня сохранилась тетрадь арий Моцарта с пометками, сделанными для меня в определенных местах Мартой. Ей я даже больше обязан удачным исполнением роли, чем самому себе. Именно благодаря Марте я получил эту партию и только с ее помощью смог ее выучить.
Нас все чаще стала посещать мысль о том, чтобы пожениться. Ситуация складывалась непросто: как большинство родителей, отец и мать Марты желали для своих детей только самого лучшего, а мою репутацию можно было считать безупречной с большой натяжкой. Мать Марты, женщина неординарная, целиком посвятила свою жизнь трем дочерям. (Одна из сестер, Перла, живет сейчас в Барселоне, а другая, Аида,— в Вашингтоне. Перла и ее муж Агустин Росильо уже имели тогда дочь Ребеку, то ли трех, то ли четырех лет. Ребека сильно рассердилась, увидев, что я, уходя из квартиры Орнеласов, на прощание целую Марту. Все рассмеялись, когда она наскочила на меня с криком: «Не задуши ее!»)
Картина станет более полной, если добавить, что у госпожи Орнелас было больное сердце и она стремилась успеть сделать все возможное для своих детей, предчувствуя, наверное, что долго не проживет. Она была человеком активным, с сильной волей и не внимала советам врачей, укладывавших ее в постель. Она хотела как можно дольше жить полной, насыщенной жизнью. В общем, госпожа Орнелас мне очень нравилась. Думаю, что и она постепенно пришла к мысли, что при моих недостатках я, по большому счету, не так уж и плох. Но Марте казалось очень трудным делом убедить родителей, что я для нее подходящая партия и что я искренне люблю ее.
Временами, когда мы с Мартой сидели в автомобиле, болтая и предаваясь мечтам о будущем, она вдруг спохватывалась: «Боже мой! Наверное, уже далеко за полночь!» Я смотрел на часы: «Да нет, всего лишь четверть одиннадцатого». «Хорошенькое дело,— не унималась она.— Пусти, я пойду». Я поддразнивал ее: «Если ты думала, что уже поздняя ночь, так зачем так суетиться, когда всего лишь четверть одиннадцатого?» Однако для Марты главным было во что бы то ни стало уберечь от волнений мать.
Чтобы произвести на госпожу Орнелас хорошее впечатление, я нашел один прием, связанный с музыкой. На площади Гарибальди в Мехико собираются группы музыкантов, надеющихся получить работу. Вы найдете здесь небольшие инструментальные ансамбли, в состав которых входят скрипка, труба, гитара, мандолина. Их называют «mariachis»—«свадебными» (от французского «mariage» — «свадьба»), потому что обычно эти музыканты играют на свадьбах и других семейных торжествах. Если у вас собираются гости и вы хотите, чтобы в доме звучала музыка, надо пойти на площадь Гарибальди и пригласить ансамбль того состава, какой вам нужен. Я нанимал на определенный вечер нескольких музыкантов, предупреждая их, что сам, возможно, буду петь. Они, правда, удивлялись, когда слышали мой оперный голос.
Семейство Орнелас проживало на третьем этаже многоквартирного дома. Не только они, но и другие его обитатели при звуках серенады направлялись к окнам. Случалось, находились и недовольные, которые однажды даже вызвали полицию. «Что вам не нравится? — спросили жалобщиков полицейские.— У вас тут прекрасное дармовое представление с участием артиста Национальной оперы». Я пел не только для Марты, но и для ее матери. Я приходил под их окна в дни рождения и при любом другом удобном случае. Госпожа Орнелас была большой поклонницей самого знаменитого исполнителя мексиканской музыки Хорхе Негрете, поэтому в ее честь я старался исполнять песни из его репертуара, чем постепенно смягчил ее сопротивление, хотя это было и нелегко.
Примерно в то же время Марта, я и наш общий хороший друг, баритон Франко Иглесиас организовали камерную оперную труппу и начали гастролировать по Мексике. В нашей афише стояло два названия: «Секрет Сусанны» Вольфа-Феррари и «Телефон» Менотти. Обе оперы написаны для сопрано и баритона. Декорации представляли обычную жилую комнату, интерьер которой с небольшими изменениями годился для обоих спектаклей. Здесь же было и фортепиано, за ним сидел я, аккомпанируя Марте и Франко, а под конец все мы втроем заключали вечер исполнением различных дуэтов и арий. Ставили мы также меноттиевскую оперу «Амелия на балу», где пели все вместе, давали, кроме того, программу венской музыки с номерами из хорошо известных оперетт. Организовывали поездки наши распорядители Эрнесто и Кончита де Кесада. Сейчас это может показаться странным, но тогда мы получали удовольствие от ночных переездов на автобусах, которые прибывали на место в 6 часов утра, сытных завтраков — обычно из ранчерос (яйца с помидорами и красным перцем) и жареной фасоли — и от приготовлений к спектаклям. Гастроли, к счастью для меня, проходили благополучно. Я боялся, что родители не отпустят Марту в это путешествие, но они все-таки доверили ее мне, и, слава богу, все шло хорошо.
История о том, как я сделал Марте предложение, требует небольшого отступления от основной линии моего рассказа. Эрнестина Гарфиас, обладавшая прекрасным колоратурным сопрано и исполнявшая главную роль в испанской опере «Марина» с труппой моих родителей, в один из сезонов начала испытывать трудности из-за болезни горла. Мои родители отправили ее к известному врачу-отоларингологу Фумагалло, который, кстати, был их другом и жил в Монтеррее. Фумагалло тут же влюбился сначала в миндалины Эрнестины, а потом и в нее самое (со всеми вытекающими отсюда последствиями) и женился на ней. Тогда же до меня дошли слухи, что они обосновались в Куэрнаваке, чудесном городке неподалеку от Мехико, но ниже по высоте над уровнем моря. (Многие жители столицы, страдающие сердечными заболеваниями, перебираются туда, поскольку Мехико расположен на высоте примерно 2400 метров над уровнем моря.) Дорога в Куэрнаваку не дальняя, из Мехико она идет вниз, поэтому на обратном пути надо ехать все время в гору. Мы с Мартой частенько навещали семейство Фумагалло по выходным. Однажды воскресным днем, когда мы купались у них в бассейне, я сказал Марте: «Послушай, я думаю, мы теперь уже можем пожениться». Она согласилась. Но надо было получить еще и разрешение родителей.
Мать Марты поняла наконец, что дочь ее сделала окончательный выбор. Госпожа Орнелас и ее муж дали согласие на нашу свадьбу, которая состоялась 1 августа 1962 года. После бракосочетания мы выехали на новеньком автомобиле Марты — розовом «воксхолле» — в Акапулько, традиционно считающееся в Мексике райским местечком для проведения медового месяца. Но там мы смогли провести лишь несколько дней. Уже 10 августа я должен был впервые участвовать как солист в исполнении Девятой симфонии Бетховена. Происходило это в Мехико под управлением Луиса Эрреры де ла Фуэнте.
По инициативе Марты мы побывали у профессионального фотографа и послали снимки чете Кесада. (Эрнесто, чей отец был главой концертного агентства «Даниель» в Испании, занимался мексиканскими делами этой фирмы, а в ведении двух его братьев находились ее филиалы в Буэнос-Айресе и Каракасе.) Исполнительский опыт Марты был богаче моего, поэтому она сразу же стала помогать мне советами, что с чрезвычайной пользой для меня продолжается до сего времени.
Вскоре на телевидении была осуществлена постановка сериала из пяти сарсуэл и оперетт, которую финансировала фирма косметики «Макс Фэктор». Я участвовал в «Марине» с Эрнестиной Гарфиас и Франко Иглесиасом и, кроме того, выступал в спектаклях «Граф Люксембург» (с Мартой и моим отцом), «Луиза Фернанда» и «Фру-Фру из Табарина» (с Эрнестиной, моей матерью и Франко), «Веселая вдова» (с Мартой, Эрнестиной и Франко). Я слышал, что сохранились пленки с записью этих постановок, и мне очень хочется когда-нибудь их посмотреть.
После смерти известного мексиканского музыкального критика Хосе Моралеса Эстевы решено было основать стипендию его имени. Для сбора средств стипендиального фонда устраивались спектакли, в одном из которых я впервые спел Каварадосси в 1961 году. Второй раз я выступил в этой партии в феврале 1962 года, а в марте в первый раз спел Рудольфа в «Богеме». 31 июля 1962 года, за день до нашей с Мартой свадьбы, позвонил мой друг Мигель Агилар и сказал, что я стал первым певцом, удостоенным этой стипендии. Надо признаться, для меня это означало большую поддержку. Мы с Мартой сразу же пустились строить планы, как использовать деньги: поехать ли в Италию для учебы или отправиться в Нью-Йорк? Но я, находившийся всегда в гуще театральной жизни, уже тогда придерживался мнения (и верю в это до сих
