незадолго до этого многие вернулись из Афганистана. Как говорится, попали из огня да в полымя.
Вертолетная группировка наращивалась стремительно. Так, утром 27 апреля вслед за двумя Ми-26 из 344-го ЦБПиПЛС (Торжок) в Певцы прибыли 3 Ми-26 и несколько Ми-24Р из 276-го ОБВП (Боровуха). На аэродроме Городня приземлились 3 Ми-6 из 367-го ОВП (Каунас), которые затем перебазировались в Малейки. На аэродром в Гончаровском были переброшены Ми-8 из Белоруссии и Ми-24Р из 119-й ОВЭ (Дубно). Прибыли даже вертолеты из 212-й ОВЭ авиации РВСН (Мозырь). В общей сложности в тот день в районе ЧАЭС удалось сосредоточить около 80 (по другим данным – 90) вертолетов. В следующие дни к ЛПК привлекли личный состав и технику других подразделений, а в целом в районе Чернобыля довелось работать вертолетчикам из 46 частей (см. таблицу на стр. 39).
В течение дня 27 апреля экипажи нескольких вертолетов выполнили полеты на радиационную разведку, видео- и фотосъемку разрушенного реактора. Однако главные усилия на начальном этапе ЛПК были сосредоточены на уменьшении выброса радиоактивных продуктов в атмосферу. Для этого решили засыпать разрушенный реактор веществами-поглотителями. На эту роль подходили песок, доломитовые глины, борная кислота, которыми стали наполнять мешки. По предварительным оценкам, предстояло сбросить около 50000 таких мешков.
Для выполнения этого задания требовалось провести большой объем подготовительных работ: изучить обстановку в районе реактора, пути поддета, способы сброса веществ, рациональные и безопасные высоты работы. Но чрезвычайная обстановка заставляла действовать быстро, и уже 27 апреля в 10.00 первые мешки полетели в дымившееся жерло реактора. Первыми их сбросили экипажи Ми-8, которые возглавляли п-ки Б. Нестеров, А. Серебряков и подп-к Ю. Яковлев. Б. Нестеров вспоминает: «Около открытой входной двери уложили максимальное количество мешков, которые должен был сбрасывать бортовой техник по моей команде. Сбрасывал он их визуально, на глазок; никакой прицельной аппаратуры для точного попадания в цель у нас не было, и все зависело от его глазомера и слетанности экипажа.
Выхожу на боевой курс, напоминаю бортовому технику о подсоединении страховочного пояса и приступаю к гашению поступательной скорости до 60-50 км/ч. При достижении скорости порядка 100 км/ч подаю команду: «Приготовиться к сбросу». По этой команде бортовой техник уходит со своего рабочего места и изготавливается к сбросу груза… На скорости 70-60 км/ч по команде «Сброс!» он самостоятельно прицеливается, и 2-3 мешка летят вниз; после чего докладывает: «Груз сброшен». Приступаю к разгону поступательной скорости и выполнению нового захода на цель. Здесь важное значение приобретает координация и плавность управления для успешной совместной работы летчика и оператора; ибо резкая работа педалями может привести к рысканью вертолета по курсу и возможному выбрасыванию оператора из грузовой кабины под действием центробежных сил».
О другой методике сброса, которую использовали вертолетчики на начальном этапе «тампонирования» реактора, вспоминал участник ликвидации катастрофы на ЧАЭС Е. Игнатенко. «Штурман вывел машину на цель с применением прицела для бомбометания, после чего подал команду «Давай». Шесть мешков были уложены предварительно на один из концов доски перед открытой дверью в борту. Двое других членов экипажа
взялись за свободный конец доски и начали его приподнимать, пытаясь сдвинуть мешки одним махом в открытую дверь. Каждый мешок весил килограммов 50, т. е. всего было около 300 кг. Ребят было двое, им было тяжеловато. Я бросился им на помощь. Наконец мешки неохотно поползли вниз. Проследив за их полетом, я увидел стопроцентное непопадание. Это меня сильно расстроило, т.к. решение поставленной задачи отодвигалось на неопределенное время, а из раскаленного жерла активной зоны на моих глазах сизым столбом продолжали рваться вверх «Кюри» и «Рентгены», реальное присутствие которых мне удалось сразу же зафиксировать с помощью собственного дозиметра. Так как мы не могли уклониться от этого столба и вынуждены были лететь сквозь него, по показаниям своего дозиметра я заметил, что за этот полет мною получена доза, в четыре раза превышающая ту, которую я получал за каждый из предыдущих полетов, хотя над реактором мы были гораздо меньше времени. Обычно полет «стоил» 1-2 рентген. Этот обошелся в 6…»
Было очевидно, что такими способами забрасывать реактор придется очень долго. Чтобы ускорить процесс, местные «кулибины» создали опрокидывающиеся ящики и подвесные ковши, но и это не решило проблему радикально. А вот предложенная подп-ком Ю. Яковлевым методика сброса грузов с помощью парашютов от многокупольных систем оказалась очень эффективной. Вскоре со всех близлежащих воздушно-десантных и летных частей были доставлены парашюты различных типов (всего 18923 штуки, из которых 9354 затем сбросят в реактор), а в Чернигове, Чернобыле и Киеве срочно наладили выпуск специальных зацепов (т.н. «изделие № 6»), позволявших подвешивать под вертолет больше, чем 1-2 парашюта.
Новая методика позволяла сбрасывать за один заход с Ми-8 до 3 т грузов, с Ми-6 – до 8 т, а с Ми-26 – до 15 т. По воспоминаниям Героя Российской Федерации п-ка В. Алимова, технология работы с парашютами была следующая: «Засыпали в мешки слои песка, затем несколько свинцовых болванок, далее снова слои песка и т.д. Затем расстилался парашют, предварительно отрезали парашютную систему с ранцем. Отрезали одну стропу. Расстилали парашют, складывали туда эти тяжелейшие, по 100 кг мешки с песком и свинцом, и чтобы этот гигантский мешок не болтался в полете, его обвязывали этой стропой. Подлетал очередной вертолет от реактора, садился. Рабочий подлезал под брюхо вертолета, передавал борттехнику в люк связанный «конец» парашюта с мешками. Тот прикреплял за ДП-63 (замок внешней подвески). После этого производили взлет на реактор».
Со временем экипажи усовершенствовали методику сброса груза: теперь они отцепляли только два конца парашюта, и он оставался на вертолете для последующего использования. Также стали практиковать подцепку парашютов на висении, что позволяло ускорить процесс. Как вспоминает генерал Н.П. Крюков, такие методы противоречили элементарным мерам безопасности, и он дал указание производить подцепку только после посадки вертолетов и остановки винтов. Однако это указание выполняли далеко не всегда, стремясь как можно быстрее «запечатать» реактор.
С раннего утра до позднего вечера над ЧАЭС кружилась вертолетная «карусель»: в воздухе одновременно находились до 30-40 винтокрылых машин. При этом использовался боевой порядок «поток одиночных вертолетов» с интервалами между ними, как правило, в 2 минуты. Сброс грузов в реактор выполнялся на скоростях 100-120 км/ч с высоты в 200 м. Кроме высокого уровня радиации, задача усложнялась тем, что в районе энергоблока находилась 140-метровая труба, а вертолет «проваливался» над разрушенным реактором на 20-30 м, т.к. из-за высокой температуры резко падала тяга двигателей.
Руководство полетами непосредственно в районе сброса грузов первоначально осуществлялось с крыши припятьского горкома партии, а затем – с крыши гостиницы «Полесье», расположенной в полутора километрах от реактора. В первые дни ЛПК его вели генерал Н. Антошкин, п-ки Б. Нестеров (28-30 апреля) и Л. Мимка (30 апреля – 2 мая 2* ). Из-за большого количества вертолетов, находившихся в воздухе, управление полетами в районе площадок загрузки осуществлялось на одной частоте, а на боевом курсе – на другой. При этом руководитель выброски работал на одной из них, а вторую – прослушивал.
