Как вспоминал Н. Антошкин, это выглядело следующим образом: «Летчик при заходе на цель выдерживает машину точно по направлению, то есть летит строго по линии боевого пути. Авианаводчик, наблюдая за вертолетом, ведет его по дальности до определенного рубежа. Когда вертолет подходит к рубежу, дает по радиосвязи предварительную команду приготовиться, а как только его пересекает – команду «Сброс». Груз отцепляется и падает в цель. Каждый день в зависимости от ветра рассчитывалось положение рубежа сброса. Утром экипаж-разведчик делал пробный бросок, а авианаводчик по ориентирам фиксировал дальность».
На одной из видеозаписей хриплый, усталый голос невидимого нам человека кричит: «На трубу! На трубу. До объекта сто метров, пятьдесят, тридцать, сброс! Давай! Передержал», – и далее уже крутые русские выражения. Груз падает внутрь энергоблока, и здание сотрясается от удара, как при настоящей бомбежке.
Как вспоминает Л.В. Мимка, каждый день в 06.00 он, его помощник и связист занимали позицию под бетонным козырьком на техническом этаже гостиницы «Полесье» и находились там до 21 часа. Из защитного снаряжения использовали только плащ химзащиты, шлемофон и респиратор. В его зону ответственности входил полет вертолетов с начала боевого пути до выхода из зоны аварийного сброса грузов. По вертикали он отвечал за высоты полета от уровня земли до 1500 м. При «тампонировании» реактора очень важным было не попасть в располагавшуюся по курсу полета до него работавшую подстанцию, т.к. обесточивание оставшихся энергоблоков могло привести к весьма плачевным результатам. Для аварийного сброса грузов была предусмотрена специальная зона, находившаяся за энергоблоками АЭС. Точность попаданий фиксировали с борта специально выделенного для этой цели вертолета, который находился выше машин, «бомбивших» аварийный энергоблок. Эти фотоматериалы позволяли проводить анализ и находить способы для увеличения эффективности действий.
Работали вертолетчики с нарастающей интенсивностью. Если 27 апреля было выполнено 93 сброса (150 т веществ), то 28 числа – уже 1863* (около 300 т), а на следующий день в «жерло» реактора отправили 750 т. Однако тут выяснилось, что под слоем песка в разрушенном реакторе начала расти температура, что могло привести к повторному взрыву еще большей мощности. Поэтому было решено заменить песок материалами с небольшой температурой плавления, способными охладить ядерное топливо: свинцом и ружейною дробью. Их первые партии в срочном порядке доставила из Борисполя группа вертолетов Ми-6. Свинец поступал в брусках, иногда весом по 40-50 кг, с острыми краями и «заусеницами», которые резали парашютную ткань, к тому же наполненный «чушками» парашют угрожающе раскачивался во время полета. В конечном итоге ликвидаторы выработали технологию наполнения болванками куполов и способ их подцепки, обеспечившие приемлемый уровень безопасности полетов: их стали привязывать к предварительно обрезанным парашютным стропам, а парашют цеплять к узлу крепления верхней частью. Теперь, при взгляде со стороны, казалось, что вертолеты несли свинцовые гроздья. К каждому парашюту удавалось подцепить 1100-1400 кг свинца. Ми-8 мог перевозить по 3 такие «упаковки», а Ми-26 – и по 15. Уже 30 апреля удалось сбросить 1500 т, а 1 мая вес сброшенных грузов составил 1900 т.
В общей сложности к тому времени вертолетчики совершили 1113 вылетов. Предпринимаемые меры возымели действие. По данным со спутников, 30 апреля радиоактивный шлейф из разрушенного реактора практически исчез. К 11 часам 1 мая удалось погасить горящее пятно внутри реактора. В 19 часов руководитель правительственной комиссии сообщил о необходимости сократить сброс вдвое, т.к. появилось опасение, что не выдержат бетонные конструкции, на которые опирался реактор, и он провалится в бассейн-барбатер, что грозило новым взрывом. На следующий день работы проводили уже с меньшей интенсивностью.
К 6 мая выбросы из реактора уменьшились в несколько сот раз. Но «тампонирование» продолжалось. Согласно данным, которые правительство СССР подало в МАГАТЭ, с 27 апреля по 10 мая было выполнено более 1800 вертолето-вылетов, в ходе которых на реактор удалось сбросить 1800 т песка и глины, 2400 т свинца, 800 т доломита и 40 т карбида бора. 12 мая во время очередного облета ЧАЭС было обнаружено пламенеющее пятно, что свидетельствовало о высокотемпературном пожаре. Пришлось сбросить еще 80 т свинца, и это стало последним крупным сбросом веществ на 4-й энергоблок.
Предпринимались попытки применять и другие вещества. Как вспоминает п-к Б. Нестеров: «В процессе работы над реактором поступила задача на проведение нового эксперимента: облить кратер жидкостью особого состава, которая должна была превратиться в пленку и резко ослабить излучение. Говорили, что стоимость этой жидкости была поистине золотой… Поручили выполнение этой задачи экипажу вертолета Ми-26, который и распылил ее над объектом. Однако ожидаемого эффекта не получилось: идея оказалась на практике туфтой».
Правительственная комиссия в своем отчете от 2 мая указала: «Отметить высокую организацию работ, проведенных ВВС в период с 27 апреля по 2 мая на Чернобыльской атомной электростанции, самоотверженность, проявленную личным составом, высокие личные качества и инициативу генерал-майора Н.Т. Антошкина». Он непосредственно руководил действиями авиации по 5 мая (его сменил генерал-майор авиации Феоктистов, а того в свою очередь – генерал-лейтенант авиации Недзелюк). За время пребывания в районе ЛПК он получил значительную дозу облучения и похудел на 11 кг. Но здоровье не подвело, и генерал продолжил службу. 24 декабря 1986 г. Н.Т. Антошкин был удостоен звания Героя Советского Союза, а в своей военной карьере дошел до заместителя командующего ВВС РФ и звания генерал-полковника.
3 мая 1986 г., выступая с телеобращением к советскому народу, М.С. Горбачев сказал: «Мы не забудем подвига вертолетчиков… Отметить героев, наградить как следует всех, проявивших себя…» Действительность оказалась далекой от этих намерений. По бюрократической традиции, награждения производили по спущенным «разнарядкам», в результате ордена и медали не всегда находили достойных. Порой они доставались людям, видевшим ЧАЭС только на фотографиях в своих больших кабинетах, или специально прибывшим из Москвы, дабы пролететь на вертолете вблизи станции всего один раз ради наград и льгот.
Продолжение следует
Александр Чечин, Николай Околелов/ Харьков Фото предоставили авторы
Фокке-Вульф 4-го поколения
В июне 1961 г. созданная при штабе NATO научно-исследовательская организация AGARD (Advisory Group for Aeronautical Research and Development) выпустила требования NBMR-3 к тактическому истребителю-бомбардировщику (носителю ядерного оружия) и разведчику, предназначенному для замены находившихся на вооружении самолетов G.91R, F-104G и Mirage III. Важнейшим условием требований являлось обеспечение возможности применения самолета с грунтовых ВПП длиной не более 200 м. Это вписывалось в стратегию NATO, которая, в частности, предусматривала на случай конфликта с СССР рассредоточение боевой авиации по небольшим аэродромам в расчете уберечь ее основные силы от уничтожения несколькими точными ядерными ударами. Замысел аналитиков был прост – при большом количестве потенциальных целей у противника просто бомб не хватит. Даже если ему удастся уничтожить несколько аэродромов, общие потери будут относительно небольшими.
После выпуска требований объявили о начале конкурса, на который различные европейские фирмы представили более 20 проектов. Хотя в NBMR-3 не указывалась необходимость вертикального взлета и посадки, многие разработчики такую возможность постарались предусмотреть. При этом их взгляды на облик
