– Это в самом деле ты? – хрипло спросил Гонтар.
– А у вас много друзей в общине бегинок? – голос сестры Триниты был мягким и успокаивающим, какой только приходилось слышать недужным. – И, кстати, что случилось? Почему вы не на ярмарке?
Страх, кажется, пошел на спад, но не исчез. Сестра Тринита обвела группу актеров взглядом: Гонтара, с обреченным видом выступившего вперед, Никласа, вцепившегося в дубинку, Герта, державшего клячу под узцы, Анну и Соном, прижавшихся к повозке… Неожиданно к сестре Трините подскочила Мет, словно собираясь ударить ее, но только закричала:
– Ты! Ты бросила нас! Ты бросила нас, и мы умираем! – Не договорив, она захлебнулась рыданием, и эхом ответил ей плач ребенка в повозке.
– Но вы все были здоровы… недоуменно пробормотала бегинка и снова вперилась взглядом в собравшихся. – А где Иза и Сеппи?
Рот Гонтара искривился.
– Мы были здоровы. Мы и сейчас здоровы… Ты спросила, почему мы здесь? Нынче ночью мы похоронили Сеппи.
– В поле?
– А что делать? – горько произнес Герт. – Все равно на кладбище нам путь заказан.
– Значит, Иза – тоже?
Герт кивнул.
– Мы должны были спешно уходить из Бартлета после смерти Сеппи, – объяснил Гонтар, – покуда власти не решили, будто у нас чума или что, и не взялись за нас.
– А на самом деле?
– Он убил их колдовством, – прошептала Мет.
Сестра Тринита выпрямилась во весь свой немаленький рост.
– Он? – осведомилась сухо.
– Тот поп из Орема, – ответил Гонтар. – Ты должна помнить.
Бегинка протянула руку и коснулась плеча Мет. Комедиантка, только что вроде бы собиравшаяся сестру Триниту бить, вцепилась в эту руку, как в якорь спасения.
– Рассказывайте, как было.
Они загалдели разом, будто возможность выговориться принесла им некоторое облегчение. Потом Гонтар, используя остатки авторитета, велел всем заткнуться. А затем, кое-что скумекав, приказал снова отправляться в путь – чем дальше они будут отсюда, тем лучше. А сестре он все расскажет по дороге.
– Значит, так. Притащились мы в Бартлет. Там все как всегда. И первый день все было по делу. Расположились мы, играем. Тоже как всегда. Ладно, мы не праведники. Но скажи, – с неожиданным отчаянием выкрикнул он, – мы хоть когда-нибудь продавали себя за праведников? Мы – не святые, мы – фарсеры. Ну, несли мы похабень, задницы заголяли. Но чтоб за это убивать?! – Голос его осекся, и после некоторой паузы Гонтар продолжал. – Он заявился на следующий день. Видно, шел за нами следом. И попробовал учинить то же, что и в Ореме. Так ведь ярмарка – это ярмарка, а не его приход, там толпу не больно разгонишь. Его только осмеяли да забросали всякой пакостью. Ну, и мы тоже руку приложили… Тогда он сказал… как это… что мера наших грехов переполнила чашу терпения, что мы прокляты и за неделю все умрем. Мы только поржали… и в ту ночь ничего не было. А на следующую… – На сей раз замолчал он надолго. Потускнел, ссутулился, и обычное актерское «за словом в карман не лезет» его оставило. – Оно пришло, сестра. Я не могу тебе объяснить, что это было. По правде сказать, мы старались не смотреть… а убежать не могли, ноги стали как каменные. А когда оно ушло, Иза была уже мертва. Короче, мы решили убраться оттуда, пока слухи не поползли. А ночью – опять, и теперь – Сеппи. Двое убитых. Ты пойми, сестра, я не трус. И видов навидался всяких. И пороли меня не раз, и у позорного столба стоял, и к галерам как-то приговорили, да Бог отвел, королевское помилование вышло… но такого ужаса, такого…
– Хорошо, я тебе верю, – негромко произнесла бегинка. – Но если было так, почему ты сказал, что Иза с Сеппи убиты? Они могли умереть от страха.
– Потому что ни один покойник, умер ли он от страха, от раны или от болезни, так не выглядит! Господи Иисусе, у них был такой вид, будто они лет двадцать в земле пролежали! Это… которое налетело, просто забирало у них жизнь… и кровь… и плоть… и силу! Двое суток и двое убитых… а до конца недели… вся надежда – удрать подальше.
В эту минуту его позвал Никлас, и Гонтар быстро отошел, очевидно, стыдясь, что он вожак, настолько обнаружил свою слабость. Если, конечно, понятие стыда было ему известно.
К бегинке тихо, почти неслышно приблизилась Анна. До этой минуты она не произнесла ни слова, и сестра Тринита едва не вздрогнула, когда за ее плечом раздался голос комедиантки.
– Помоги нам.
– О чем ты?
– Ты знаешь. У меня бабку сожгли за колдовство. Может, я и не обладаю Силой, но различить тех, у кого есть Сила, могу.
Бегинка ничего не ответила.
– Она есть в нем, в этом священнике. Но она есть и в тебе, это я сразу заметила.
Сестра Тринита продолжала отмалчиваться.
– Я не знаю, у кого из вас больше могущества. Может быть, у него. Но нам некого больше просить. Никто не станет защищать актеров. Никто не поверит, будто священник – колдун, а мы – невинны.
В застрявшей повозке громко заплакал ребенок – младенец Мет, оставленный там матерью. Сестра
