Тринита огляделась. Солнце стояло высоко. Она смотрела на пустынные поля, на чахлый орешник по левую руку, на дорогу за ближним холмом.
– Ждите меня здесь, – произнесла она так, чтобы ее услышали все актеры. – Я вернусь после полудня.
Через несколько часов она была в Ореме. Она хорошо запомнила расположение домов в деревне, когда была здесь в прошлый раз, и потому направилась сразу у жилищу приходского священника. Никто не обратил на нее внимания. Сестра Тринита умела быть незаметной, да и не было ничего странного в фигуре бегинки на деревенской улице.
Подойдя к двери дома, окруженного садом и огородом, сестра Тринита ненадолго задержалась. осмотрела растения в саду, задумчиво кивнула. Затем постучала. Когда ей никто не ответил, сообразила, что в это время священник, должно быть, в церкви. Домоправительницы, он, по всей вероятности, не держит, а замок здесь, похоже, несложный.
Ставни в комнате были заперты, но в них были достаточные щели, чтобы разглядеть обстановку. Бегинка осмотрела расположение мебели в комнате, особо отметив, что здесь недавно тщательно вымыли пол. Шкаф у стены был заперт, она не стала к нему прикасаться. Еще в комнате был тяжелый дубовый стол, к которому придвинуто кресло с резной спинкой, и высокий пюпитр, покрытый белой тканью. Прямо под ним на стене висел какой-то предмет овальной формы, также завешенный холстиной. Сестра Тринита подошла к столу, провела пальцами по резьбе на спинке кресла. На столе не было ничего необычного – свеча в подсвечнике, белая чернильница, несколько перьев и перочинный же нож… но все эти предметы весьма заинтересовали бегинку… настолько, что она не рискнула до них дотрагиваться. Нагнулась и после долгих поисков обнаружила застрявший между ножкой и стенкой клок черной шерсти. Теперь сестра Тринита переместилась к пюпитру, но ее более интересовало, то, что над ним. Приподняв край холстины, она увидела большое зеркало.
– Кто позволил тебе войти?
Резкий пронзительный голос, казалось, ничуть не смутил бегинку. Она медленно повернулась к стоящему в дверях и посмотрела ему в лицо. Из-за неестественной бледности и изможденности трудно было определить, стар он, или просто старообразен. Голубые глаза, зрачки которых сузились в точки, горели яростью.
– Я спрашиваю разрешения только у высших.
– Разве я не выше тебя во всем, женщина? – надменно спросил он.
Она позволила себе улыбнуться.
– Нет. Иначе ты не убежал бы от того, что я начертила на земле.
Настала пауза. Если он станет отрицать, что вообще когда-либо видел ее… Однако он не пошел по этому пути.
– Я был удивлен, встретив начатки знаний, – губы его брезгливо сжались, – у такой, как ты.
– Вот именно. Истинный адепт контролирует свои чувства.
– Кто научил тебя подобным словам?
– Жизнь меня научила. И не строй из себя инквизитора, отец Авит. У тебя ведь гораздо больше оснований держать ответ перед инквизицией.
Она разжала кулак и дунула на то, что лежало на ладони. Завиток черной шерсти медленно поплыл на пол.
– Ты не выдашь меня! – крикнул он. – Один адепт не выдает другого!
– Вот ты и признал меня адептом, Авит. Вслух. В душе ты признал меня сразу. И за актеров ты принялся, когда убедился, что меня нет с ними.
Он, наконец, вошел в комнату, отодвинул кресло и сел.
– При чем тут актеры? – процедил он неохотно.
– При том. Мертвых уже не воскресишь, хоть это и слишком великая плата за твое оскорбленное самолюбие. Но я пришла предупредить тебя, чтобы ты оставил актеров в покое.
– Ах, вот оно что! – Он вскинул на нее яростный голубой взгляд. – Тебе пришлось по душе это сборище шлюх и блудодеев. Не зря говорят, будто дома бегинок – притоны свального греха и всяческих пороков! И ты – живой тому пример. Тебе мало развратничать у себя в общине, ты шляешься по дорогам, ища утех с бродягами, комедиантами и ворами. Может ты еще и посещаешь это гнездо еретичек у святой Клары?
– Не пытайся меня оскорбить, – с некоторой даже ленцой проговорила сестра Тринита. Когда я работаю в лечебнице при доках, или магдалинских приютах, я еще и не такое слышу. Тебе не сравниться.
– Тогда тебе следует оставаться там, с их язвами, обрубками, паршой и блевотиной. Место знающих – среди книг, а не в грязи и гное.
– И, чтобы доказать это, нужно убивать людей?
– О, боже, сколь узок женский ум! Заладила одно и то же, неспособна понять… Это не люди. И это не убийство. Это, если хочешь, очищение мира от грязи. Битва за чистоту.
– Каждый раз, когда я слышу, как говорят о чистоте, – с расстановкой произнесла сестра Тринита, – я чую запах крови.
– Никакой крови! – Его явно ужаснуло это слово. – Говорю тебе, – ты узко мыслишь. Если ты настолько искушена в Высшем Искусстве, как хочешь показать, то должна знать – достижение высоких степеней в магии совместно со служением Господу лишь в том случае, если адепт верен добру, а не злу. И я всю жизнь служу добру и не убоюсь никакого зла! И не потерплю его.
– Это комедианты-то – зло? Ну, да, конечно, они люди грешные, даже очень грешные. Но люди грешны по самой своей природе. И потому мы, будучи также людьми, не вправе осуждать других. И должны прощать их.
– Люди… даже если бы они были людьми, то давно превзошли отмеренные Спасителем «до семидежды
