Моя столь убедительная экспрессия Людочку немного успокоила. Светка смотрела на меня с благодарностью и признательностью.
«Тьфу, дура чувствительная, – обругала я сама себя. – За каким чертом мне все это нужно?»
– Вот что, – заявила я им обеим, – довольно дешевых мелодрам. Пора и делом заняться. Я больше суток в этой городской жаре не выдержу. Поэтому хорошо бы сегодня все это и закончить.
Теперь и Светка, и Людочка смотрели на меня с большим недоверием.
– Хорошо бы, – сказала Людочка.
– Давайте-ка переберем всех возможных подозреваемых. Хотя я лично сомневаюсь, что в этой истории вообще есть какой-либо преступный умысел. И все же. Я могу сомневаться, но не могу ошибаться. Не имею права. Потому что речь идет о твоей жизни. – Я ткнула пальцем в Людочку. – Вот ты в первую очередь и думай, у кого может быть мотив, достаточный для того, чтобы тебя убить? Например, свести с тобой какие- то счеты.
Людочка задумалась, выпятив подбородок и трогая языком верхнюю губу. Потом неуверенно на меня посмотрела. Эдакая невинная овечка.
– У Лени? – сказала она. Я вздохнула.
– Хорошо, записываю, первый подозреваемый – Леня. Давайте перечислим всех, а потом уже будем думать над каждым в отдельности.
Людочка опять приняла ту же задумчивую позу размышляющей невинности.
Пока Людочка думала, Светка откровенно скучала, а я рассуждала о некоторых принципах своей работы, о ее, так сказать, аксиомах. Тех, о которых неплохо бы помнить мне в такой ситуации, как определение состава подозреваемых. Неплохо бы, конечно, познакомить с ними и Людочку, но это уже из области фантастики, по-моему. Пусть лучше пользуется своими мозгами.
Мне же нельзя забывать, что принцип презумпции невиновности хорош только для суда. Начиная расследование, я всегда придерживаюсь другого принципа – я подозреваю всех, кто хоть каким-то образом входил в контакт с фигурантами совершенного преступления. Если хотите, это мой личный принцип – принцип презумпции виновности. Пока я не докажу сама себе, что какой-то человек не причастен к преступлению, я не вычеркиваю его из своего списка подозреваемых. Впрочем, точно так же работают и работали все знаменитые сыщики во всем мире. Пусть это открытый мною велосипед, но это мой велосипед, и я умею на нем неплохо ездить.
Мотивов, рассуждая теоретически, в самом общем смысле этого понятия, может быть только два. Межличностный и материальный. В них укладывается все многообразие человеческих побуждений. Кроме них, возможны побуждения только маниакальные. Но нападение маньяка никак не мотивировано со стороны жизненных реалий объекта нападения. Маньяк при выборе жертвы руководствуется случаем. А случай слишком многолик, чтобы его можно было анализировать.
Ход моих мыслей прервала Людочка.
– Мой бывший муж, Сергей, – выпалила она, взволнованная своим открытием.
– Записываю, подозреваемый номер два – Сергей, – отозвалась я.
– И все, – уверенно сказала Людочка, – больше никого.
– Этого не может быть, – возразила я. – У каждого человека врагов гораздо больше, чем он о том подозревает. Нужно очень внимательно смотреть по сторонам, чтобы их увидеть. Враги чаще всего принимают вид самых нейтральных людей. Или даже близких людей. Они стараются втереться в доверие, понравиться, завязать хорошие отношения, завоевать твою любовь, а сами только ищут удобного случая, чтобы вонзить тебе нож в спину.
Светка смотрела на меня как на дуру. Ничего, слушай, слушай, тебе полезно.
– Ты хочешь сказать, – приставала я к Людочке, – что в твоей жизни нет ни одного такого скрытого врага? Что ты настолько проницательна, что всех своих друзей видишь насквозь? Что все они настолько прекрасные люди, что ни один из них даже втайне не помышляет о твоей смерти? Если бы это было и так, да ты бы у нас была гением, виртуозом человеческих отношений, мы бы молились на тебя и ежеминутно прибегали бы к твоему совету… Я все же надеюсь, что это не так. Что я хоть немного имею представление о том, как устроена жизнь. И в любом, самом близком, друге сидит иногда нарывающая заноза тайной страсти убийства. А мы слепо и безрассудно ему доверяем. Людочка! – возвысила я голос до патетики. А что уж там, ерничать так ерничать. – Оглянись внимательно вокруг себя, рассмотри еще раз своих друзей и близких. Неужели нет среди них ни одного, который бы не подтверждал разумное устройство жизни? Неужели же нет среди них ни одного, который желал бы тебе смерти?
Моя парадоксальная логика окончательно ее запутала. Поскольку человек любой риторический призыв принимает сначала к реальному действию, Людочка оглянулась и, не увидев вокруг себя, естественно, никого, кроме Светки, уставилась на нее.
– Ага! – вскричала я все так же патетически. – Вот она! Вот тайная недоброжелательница, вынашивающая в груди планы мести и коварства…
– Ты чё несешь-то? – оборвала меня Светка. – Совсем, что ль, перегрелась?
– Да нет, не перегрелась, дорогие мои, – сказала я своим нормальным тоном. – Только что же вы сидите, как две курицы с вареными мозгами? Нет у них подозреваемых, видите ли! Да так нас всех троих к концу дня на тот свет отправят. И что ты, кстати, обозлилась? Почему бы тебя не зачислить в подозреваемые? У тебя что, мотива нет? Сейчас я тебе придумаю…
– Ну, знаешь, – обозлилась Светка, – я тебе придумаю. Я тебе такое придумаю…
– Уже придумала, – не сдавалась я. – Вот например. Ты, допустим, давно от нее устала и хочешь расстаться с ней. – Я показала пальцем на Людочку как на посторонний предмет. – Но не знаешь, как это сделать, чтобы ее не обидеть. Из чувства врожденной деликатности, а ведь ты же у нас человек деликатный, ты не можешь с ней расстаться просто так и продолжаешь поддерживать с ней отношения. И настолько уже ими тяготишься, что готова убить ее, лишь бы только с нею развязаться. Что, скажешь – столь уж неправдоподобная версия?
Мне было наплевать, что она мне ответит. Главное, все, что я хотела сказать, – прозвучало. А имеющий уши пусть услышит. Умный поймет без объяснений, а дураку и совсем знать не надо.
Людочка смотрела на нас в изумлении. Она, видно, понимала, что между мной и Светкой что-то происходит. Но что именно?
Светка наклонила голову вперед и теребила свою челку. Это у нее жест, означающий крайнее раздражение. Она не кричит и не дергается, голос не повышает, только выставляет вперед лоб и челку теребит.
Но тут Светка перестала свою челку теребить, посмотрела на меня спокойно и уверенно. И даже улыбнулась. Мне улыбнулась. Не надо мной, а мне улыбнулась. Значит, что-то придумала.
– Итак, пишу в список третьего, – сказала я ехидно. – Света.
– Тогда уж пиши туда же и четвертого, – подхватила Светка.
– Кого же? – спросила я.
– Таню. Иванову. По прозвищу Ведьма, – столь же ехидно ответила она.
– А мотивы? – не сдавалась я, хотя чувствовала, что проиграла эту стычку.
– Танюша, – ласково спросила Светка, – тебе объяснить твои мотивы?
– Пожалуй, не надо, – сдалась я. – Только я отказываюсь ловить сама себя.
– И не надо, – разрешила Светка. – Ты просто чистосердечно признайся, и все. Нам этого будет вполне достаточно…
– Девчонки, так вы что, шутите, что ль? – перебила ее Людочка.
Она уставилась на нас с недоумением, граничащим с подозрением.
Мы о ней как-то подзабыли, и она осталась на обочине, что ее, естественно, не устраивало.
– Люда, все в порядке, – успокоила ее Светка. – Мы уже все выяснили.
– Тогда давайте продолжим, – буркнула Людочка, недовольная своей обочиной.
– А что продолжать? – спросила я. Настроение у меня было неплохое.
– А вот впиши туда… – разозлилась Людочка. – Козла этого… Председателя кооператива. Валентина Петровича. Который без штанов тут сидел.
Я все-таки ее порядком разозлила, она готова была теперь подозревать весь свет.
– Вписала, – я все еще веселилась.
