— Скажешь тоже… Кстати, зря ты так навалилась на мою невесту. Она… ну, словом, совсем не такая, какой иногда кажется. Знаешь, как она на самом деле переживала за меня… И сейчас, я уверен, на душе у нее кошки скребут.
— Ну, ладно, ладно. Я и правда очень за вас рада. Беги, она ждет. Только помни: насчет того, что вы должны молчать об этом разговоре, я говорила вполне серьезно!
Рубиньш уже пожал мне руку на прощание, но вдруг остановился.
— Слушай, насчет этой пленки, про которую ты говорила… Ты же на самом деле не станешь использовать ее против Вероники?
Я от души расхохоталась.
— Об этом можешь не беспокоиться. Вы оба просто попались на пустой крючок! Дубровина пришла на ту встречу с другой сумочкой, понимаешь? Стоило ей хоть немного пошевелить мозгами…
Глава 12
«Женщины вообще не понимают, что за слабые, пугливые создания эти мужчины».
С этим утверждением магических косточек (на языке цифр — 6 + 21 + 25) согласится процентов девяносто сильной половины человечества — то есть женской. А уж представительницы мужских профессий — как моя, например, — проголосуют за него обеими руками. Мы, женщины, давно научились не рассчитывать на мужское плечо (свое надежнее) и на мужскую храбрость (в нас мужества больше). Мы давно все умеем лучше них: писать книжки и играть в хоккей, стрелять и обороняться без оружия, совершать преступления и ловить преступников, управлять машинами, заводами и фирмами и целыми государствами. Мы смеемся над мужчинами, рассказываем про них анекдоты; разговаривая с подругой, понимающе закатываем глаза: ну что, мол, ты от него хочешь — это же мужчина… Мы на полном серьезе бросили в мир лозунг «Берегите мужчин!». Мы жалеем их, холим и нежим, тратим на них нами же заработанные деньги, мы сдуваем с них пылинки, бережно протираем тряпочкой и ставим под стекло — подальше от жизненных сквозняков, которые могут неожиданно распахнуть окошко и превратить нашу драгоценную вазу в груду жалких осколков.
Но, может быть, только одна женщина из миллиона скажет: «А на фига мне, собственно, такая бесполезная, дорогостоящая и капризная цаца? Забирайте вы ее, кто хочет, а я пойду лучше в магазин „Интим“ и выберу себе там что-нибудь подходящее по размеру, да и все дела. Нет проблем!» Да и та, которая так скажет, скорее всего через пять минут пожалеет, что так неосмотрительно выбросила на помойку приличную, в общем-то, вещь. Побежит подобрать, глядь — а там уже ничего не валяется! Какая- то уже подобрала, почистила, тряпочкой протерла — и поставила под стекло в своем гнездышке… Смотрите, мол: и у меня все как у людей!
Вот и спрашивается: разве мы понимаем, что есть на самом деле мужчина? Если бы мы действительно это понимали, то не позволили бы «слабым и пугливым» вить из нас веревки!
Обескураженная, я швырнула гадальные кости обратно в замшевый мешочек. При чем тут, интересно, мужчины, если у меня из головы не идут женщины? К чему мне мужчины?! Да, я подозревала Теймури Джафарова — и, как выяснилось, не напрасно. Я выстроила версию убийства Прониной, которая казалась не просто стройной — почти стопроцентной! Я, наконец, потратила уйму времени на разработку этой версии. И что же? В итоге очутилась у разбитого корыта. Ни подозреваемых, ни доказанного факта преступления — один мотив, да и тот на уровне догадок…
После объяснения со своим клиентом и его невестой — теперь, слава богу, настоящей, а не мнимой, — я отправилась не в милицию, как грозилась, а к себе домой. Заперла дверь, отключила городской телефон, заварила себе такого кофе, что даже мое сердце, давно к этому напитку адаптированное, устроило «колотун», и стала думать.
Думать я старалась не о потерянных часах и сутках, за которые мне будет стыдно предъявить счет клиенту. Я думала о том, что делать дальше — чтобы не посрамить окончательно звание «гордость нашего дома», присвоенное мне соседкой Альбиной Михайловной.
После «блистательного» провала моего обвинения против Джафарова и Гаджиевой-младшей мне оставалось одно: вернуться к списку условно-молодых женщин из окружения Варвары Петровны. Я, конечно, начала бы проверять его по пунктам много раньше, сразу же, если б Верочка Дубровина не увела меня резко в сторону. А в этом списочке, скажу я вам, есть три-четыре фамилии, что вызывают повышенный интерес моей детективной сущности.
Вот, например, Нина Астафьева, социальный работник. Годков — около сорока, высокая, моложавая. И, кстати, обладательница собачьей шубы… Была частой гостьей в доме Прониной. И Журавлева, и Альбина Михайловна знают ее прекрасно. О профессиональных качествах Астафьевой каждый судит в меру своей испорченности, но в общем и главном мнения совпадают: «баба хорошая». Трое детей, крутятся на заработок мужа, который, горбатясь в три смены без выходных, приносит в лучшем случае «штуку» в месяц. Плюс Нинины двести с чем-то: только на хлеб… Словом, в деньгах нуждается, и с ходу отвергать ее как возможный вариант не стоит.
Нет уж, если начинать, то с пункта «один». Милочка Прохорова — участковая медсестра из «ветеранской» поликлиники. Эта — вообще «темная лошадка»: обслуживает наш участок всего несколько месяцев. Беленькая, симпатичная, совсем молоденькая; обходительная, улыбчивая, дело свое знает — а что еще старичкам-ветеранам надо? Чтоб поздоровалась повежливей да вену с прямой кишкой не спутала, вот и все. Пациенты ее любят. «Милая Мила», одним словом. Кажется, еще не замужем. С этой «белоснежки» и начнем, пожалуй.
Черт! Но кто бы она ни была — откуда она узнала, что старушка хранит в незапертом ящике комода, под постельным бельем, сорок семь брильянтов в платиновой оправе?!
Я перевернулась на другой бок под уютным пледом; диван жалобно заскрипел. Ведь не могла же наследница графов Галицких — если она и вправду их наследница! — проболтаться какой-то медсестре: она скрывала «Поцелуй розы» даже от самых близких приятельниц! Нет, нет и нет. Пожилые люди уж если что вобьют себе в голову, то это до тех пор, пока этот «клин» не вышибется каким-нибудь другим клином. Раз Варвара Петровна решила, что ей следует опасаться воров, то разубедить ее не смогли бы никакие силы. Исключение она сделала, конечно же, только для невесты внука.
А это значит… Это значит, что мы имеем дело все с тем же каналом утечки информации — Вероникой Дубровиной!
Стало быть, Вероника должна знать кого-то из окружения Прониной настолько близко, чтобы она могла выболтать этой неизвестной старушкин секрет. Но девчонка уверяла, что, во-первых, разболтала его только сестре Римме, а во-вторых, что общих знакомых у нее с покойницей нет и никогда не было — кроме Андрея. Думаю, при второй нашей встрече «Верунчик» уже не была «врунчиком», и ей можно верить.
Но тогда придется принять за основу, что дело вовсе не в Веронике, а в ее сестре Римме Гаджиевой! Значит, это она знакома с кем-то, кто меня интересует. Да, чувствую я, что эта дамочка из магазина не отделается своим алиби: ее участие в деле бабушки Прониной — пусть участие «заочное»! — еще до конца мною не выяснено…
И вот теперь, когда передо мной цепочки разнообразных, запутанных, полустертых женских следов и надо лишь выбрать, по какому пуститься, — неожиданно возникает этот самый мужчина! Слабый и пугливый… Ерунда какая-то! Что же имеет в виду моя многоуважаемая судьба?..
Тяжело вздохнув, я потянулась к блокноту. Иногда написанное — зрительный, «буквенный» образ кого-то или чего-то — помогает связать оборванные концы мыслительных ниточек и принять верное решение.
Моя рука с карандашом на секунду замерла над бумагой, затем вывела: «Людмила Прохорова — „Милочка“». И подчеркнула жирной чертой эту строчку — заголовок следующей странички расследования.
— …Частный детектив? Ой, как интересно! Я и не знала, что у нас тоже есть… Ну конечно, Таня, я вам с удовольствием помогу, если смогу, я сама люблю детективы. Только сейчас скажу Виктору Ивановичу, а то
