деле лежали. Немалые. А на вашем автоответчике, Максимова, наличествовала следующая примечательная запись... – Он вынул из кармана диктофон и нажал кнопку «Play». Женский голос отчетливо произнес:
«Ваш гонорар, согласно договоренности, определили в ячейку номер пятьдесят восемь. Всего наилучшего».
Я подняла на Грома взгляд, полный недоумения и гнева, и произнесла:
– И вы что – верите в эту чушь? Это же чистой воды подстава, Андрей Леонидович. Обычная подстава, причем очень грубо сработанная. Нарочито грубо, понимаете?
– Вот то-то оно, что грубо, – сказал Гром, – слишком грубо для того, чтобы ты на все это попалась. А ты тем не менее попалась.
И тут я поняла его мысль: дело не в том, что меня подставили; дело в том, что я сама подставила весь наш отдел, засветившись на таком грязном деле и попавшись на таком непрофессионализме, что впору отправлять меня в ассенизационный обоз, а не на задание высшей степени сложности. Да и весь наш отдел скомпрометирован. И этот провинциальный эфэсбэшник Зубарев из кожи вылезет, чтобы утереть нос Москве в лице Грома и впаять мне вердикт «виновна» и соответственно лет этак двадцать пять за соучастие в предумышленном заказном убийстве. К тому же ему выгодно: вскрыл преступный гнойник на теле привилегированных силовых структур, да еще на финальной прямой предвыборной кампании.
Я уткнулась лицом в ладони: вот она, расплата за привилегированное положение мнимого юрисконсульта при тарасовском губернаторе, за все эти сотовые, «Ягуары» с кондиционерами и навороченным бортовым компьютером.
И еще не факт, что Гром будет меня вытаскивать: интересы отдела могут стать выше меня, и мною просто пожертвуют. Дескать, допустила прокол – выпутывайся сама.
Я с отчаяннием глянула в лицо Сурова и, с трудом проглотив подкативший к горлу сухой ком, произнесла:
– Я должна подумать, Андрей Леонидович. Я должна все хорошо обдумать.
– Сутки тебе на раздумье, Максимова, – отрывисто поговорил он.
В кабинете генерала Зубарева Гром еще более насупился. За спиной важного московского визитера майор Дементьев сделал страшное лицо, но сумрачный Зубарев с неодобрением отвернулся.
– Что вы собираетесь делать дальше? – наконец произнес Гром.
– Дать делу ход. Максимова не желала давать показания до тех пор, пока тут нет вас. Но вот вы здесь, а она по-прежнему не сказала ничего внятного.
– Да, это так, – согласился Суров. – Но она – высококлассный специалист, и я не понимаю, как все это произошло.
– То есть вы не верите, что она могла сработать по заказу?
– Нет, – твердо сказал Суров. – Таких совпадений не бывает. Губернатор и вице-губернатор попросили помощи моего отдела, я командировал Багиру... Максимову. То есть она не могла знать о том, что поедет сюда. А договориться с заказчиками за один день... ну, знаете. Я не верю, что ее можно купить за деньги.
– За деньги – быть может, – сказал Зубарев, а потом, повторяя слова уже покойного вице-губернатора Клейменова, добавил: – А вот за большие деньги или за очень большие деньги – быть возможно.
– А сколько вы нашли в ячейке камеры хранения? Сто тысяч долларов?
– Семьдесят тысяч. Тоже немало.
– Насколько я помню, доллары оказались фальшивые, – сказал Гром.
– А это что-нибудь меняет?
– Разумеется. Если они не собирались кидать Юлию, а они не собирались – иначе просто денег не положили бы... зачем тогда подсунули фальшивые баксы?
– Зачем?
– А потому что знали – эти деньги будут взяты из камеры хранения не как гонорар, а как компромат. И что туда не Юля Максимова придет, а придет твой, генерал, майор Дементьев, и с такой же довольной кривой рожей, с какой он сейчас у меня за спиной стоит и думает, что я его не вижу... с этой самой рожей он и возьмет эти деньги. И присовокупит их к делу. Я что-то упустил? – повернулся он к остолбеневшему Ивану Никитичу.
– Значит, вы советуете мне прикрыть обвинение в отношении Максимовой?
– По крайней мере, я рекомендую вам передать ее мне. Наша структура сама проведет расследование. Конечно, я не могу приказывать, но я могу встретиться с директором ФСБ...
– И он, в свою очередь, порекомендует вам не вмешиваться, – сказал Зубарев спокойно.
Гром промолчал, и из тяжелого этого молчания можно было уразуметь, что в словах провинциального чекиста немало справедливого.
– Я, конечно, могу пойти вам навстречу, – начал Зубарев все тем же тягучим размеренным тоном и в самом деле сделал шаг в направлении Грома, но в этот момент зазвонил телефон. Генерал взял трубку и молча выслушал... по мере того как он слушал, его скулы каменели, а между бровями углублялась складка.
Закончив разговор коротким «ясно», он посмотрел на Грома и сказал:
– Вот и ответ. Только что позвонили из изолятора. Максимова созналась в преступлении и готова давать показания на месте преступления.
Суров медленно опустился на диван и, не глядя ни на невозмутимого Зубарева, ни на озабоченно сморщившегося Ивана Никитича Дементьева, стал приглаживать редеющие серые волосы на затылке...
– Ну что ж, Максимова, – сказал Дементьев, – если вы вспомнили, что именно вы застрелили киллера, то потрудитесь показать, как это произошло. Вот ваш старый знакомый капитан Сенников. Кирилл Иваныч, иди-ка сюда. Нет, вот сюда. Представь себе, что ты киллер.
– Первый раз киллера изоображать заставляют, – проворчал Сенников. – Бомжом приходилось работать, когда Семена Барабана пасли... сутенером был, когда под прикрытием с Гариком Парамоновым работал, чтобы маньяка выловить, мать его... А вот киллера изображать как-то не приходилось.
Стоявший у стены подъезда Суров скептически скривил тонкие губы.
– А теперь покажите, Максимова, как вы стреляли в него.
– Пусть он зайдет в чердачное помещение. А потом по моему сигналу выбегает, – проговорила я и покосилась на Сурова: как он воспринимает всю эту комедию?
Гром был невозмутим и смотрел на меня тусклым металлическим взглядом – ну совершенно как у генерала ФСБ Зубарева.
Я повернулась к проему чердачной двери, где стоял Сенников, и проговорила:
– Я подошла сюда, и тут он выскочил на меня. Я не успела выстрелить, а он применил ко мне прием... боюсь, капитан, ты такого не знаешь... и бросился вниз по лестнице.
– И тогда ты начала стрелять? – подал голос Гром.
– И тогда я начала стрелять.
– Какой прием? – спросил майор Дементьев. – Покажи.
– На вас?
– На нем, – указал на Сенникова эфэсбэшник. – А... он же у нас в роли киллера. Тогда срочно переквалифицируем его в спецагента Багиру. А вы, Максимова, обозначайте действия киллера.
– Может, не стоит? – снова заговорил Гром и посмотрел на часы: по всей видимости, у него было мало времени, и он, вероятно, согласился присутствовать на этом следственном эксперименте только для того, чтобы продумать возможные пути дальнейшего ведения моего дела.
– Стоит, – не согласился Дементьев, – показывайте, как киллер применил к вам прием и бросился бежать.
Сенников пробурчал что-то, дескать, хватит разводить детский сад... но майор оборвал его выразительным жестом и сказал:
– Показывайте, Максимова.
– Я стояла тут, – начала объяснять я, пододвигая Сенникова к двери. – Он выбежал вот так...
И я сделала движение вперед.
