лямках. Все это на голое тело. Получался такой цыпленок.
Эпизод заключался в следующем: дети шли в школу, дети – первоклассники, и по дороге вдруг увидели, что сидит на дереве орел.
– … Орел?
– Орел!
Они переглянулись. Это же очень интересно – орел не ворона, чтоб так на дереве сидеть. Они к нему, он от них, и наконец он куда-то исчез, они не знают куда.
– Может быть, он во двор залетел? – сказал один нерешительно.
Вбежали во двор-колодец. А было лето, и на пятом этаже открыто окно. Они увидели, подумали, что он туда залетел, и по лестнице вверх бегом.
Звонят в дверь, дверь открывает Даль, вот в этом переднике. Он высокий, тощий, они маленькие. Сначала он смотрит поверх их голов, потом замечает их и сразу говорит:
– Макулатуры нет, металлолома нет!
– А орла у вас нет?
– Орла? Орел есть! Проходи!
Они входят в квартиру. В кабинете, в небольшой комнате, на письменном столе, стоит чучело орла на подставке. У орла распахнуты крылья. Табличка «Дорогому, уважаемому…»
Дети обмирают:
– Уже чучело!
Они переглядываются. Очень хорошие пацаны были, и так непосредственно играли! Они переглядываются, и Олег говорит:
– По-моему, горим! Горим! Горим!
И несется на кухню. Они за ним. На кухне на газовой плите стоит громадная сковородка, накрытая крышкой. Он снимает крышку, там лежит цыпленок табака, на самом деле дедушка цыпленка табака. Здоровенная курица с расправленными крыльями. Ребята в шоке: мало того, что он успел чучело набить, он уже жарит этого орла!..
Вот такой вот, по-моему, забавный, смешной эпизод, блистательно сделанный Олегом Далем.
Поэтому, когда я снимал «Золотую мину», вопрос «Даль – не Даль» просто не стоял. Даль! Даль должен играть в моем фильме. Но что? Или преступника, или милиционера. Милиционером Даля делать совсем глупо, преступником тоже не бог весть какая идея… Но он же артист, в конце концов, и я позвонил.
Олег приехал, прочитал сценарий и говорит:
– Женюра, будем сниматься!
Актер – режиссер
И мы начали снимать кино. Я быстро собрал команду. К счастью, фильм получился, были замечательные отзывы. Он до сих пор, до сегодняшнего дня периодически раз в неделю идет по разным телевизионным каналам.
Забавный эпизод, связанный с этим фильмом, возник уже после того, как я снял «Приключения принца Флоризеля». Прошло уже много лет после показа, когда я встретил в Доме кино артиста Глузского Михаила Андреевича, с которым у меня были хорошие взаимоотношения на «Золотой мине». Ему нравился фильм, ему нравилось работать, все было очень хорошо. С премьерой он не то что бы помог, он организовал ее.
О премьере телевизионного кино в те годы вообще не разговаривали, в Доме кино не показывали. Телевизионное кино – это кино второго сорта! Однако меня вдруг приглашает московский Дом кино с показом фильма «Золотая мина». Оказывается, Михаил Андреевич эту историю организовал, так как он был председателем правления в Доме кино!
И вот много лет спустя после показа «Золотой мины» иду, встречаю Михаила Андреевича Глузского в узком коридоре Союза кинематографистов в Москве.
– Здравствуйте, Михал Андреич!
– Здравствуйте… – сказал он мне как-то неласково. И мы разошлись.
Через месяц или два встречаю его почти на том же самом месте. Иду, хочу поздороваться, Михаил Андреевич резко поворачивает голову от меня и проходит мимо. А мы двое в этом узком коридоре. Я говорю:
– Михал Андреич! Что-нибудь случилось?
Он останавливается:
– Случилось! – говорит он зло.
Я спрашиваю:
– Что?
– А почему вы всех из фильма «Золотая мина» пригласили сниматься во «Флоризеля», а меня нет?
Я несколько опешил:
– А что вы собирались там сыграть?
– То, что сыграл Банионис! – сказал он.
Я говорю:
– Нет, Михал Андреич, вы ошибаетесь! Это не ваша роль. Понимаете?
Это был последний разговор с Михаилом Андреевичем Глузским.
Вот как бывает, что хороший талантливый артист, но не понимает… Я совершенно не сомневался в квалификации Михаила Андреевича, но типажно он никак не вписывался в эту историю, а Банионис вписывался, потому что за Банионисом тянулся шлейф положительных ролей. И потому вроде бы с виду такой добрячок со щечками, а оказывается главным преступником! Таким страшным преступником, что когда упоминают его имя, парализованные встают!
Вот это Михаил Андреевич не мог понять, не хотел понять. И жутко на меня обиделся, просто крайне обиделся.
Люба, Люба…
В «Золотой мине» играла совершено замечательная Любовь Полищук! Я видел когда-то по телевидению фильм «Семья Зацепиных», и там бегала какая-то девчонка, блондинка небольшого роста, пухленькая такая, с сумкой стюардессы. Вот все, что я мог сказать ассистентам:
– Найдите мне девчонку, которая снималась в «Семье Зацепиных»!
Я тогда еще обратил на нее внимание.
Через какое-то время звонок со студии:
– Евгений Маркович, приходите! Актриса, о которой вы просили все разузнать, сидит, читает сценарий. У вас в кабинете, на студии.
Вхожу, сидит брюнетка. Встает, оказывается в полтора раза выше меня! Совсем другая актриса, не та, о которой я думал. Но хороша! Я смотрю на нее снизу вверх, она протягивает руку и говорит:
– Здравствуйте, Макарова! (фамилия первого мужа Любови Полищук. –
Макарова, так Макарова, я не знал фамилии.
– Прочитали сценарий?
– Да!
– Ну что?
– Мне нравится!
– А роль?
– И роль нравится!
– Ну что, будем сниматься? – легкомысленно спросил я, она тут же меня прихватывает:
– Без проб?
Сказав «А», мне захотелось сказать «Б». Я сказал:
– Без проб!
Оказывается, с сумкой как раз бегала Полищук в картине. У нее и слов-то не было: просто бегала с сумкой через плечо. А пухленькая – другая актриса, и фамилия ее была Азер. Она была актрисой «Студии киноактера» в Москве, не очень популярной, но достаточно известной.
Так Люба попала без всяких проб в фильм «Золотая мина».
Ее гримировали так, как ей нравится. Она знала, что ей идет, а что нет. Она была настоящая женщина. Это очень важно, очень ценно подчеркнуть: она была Женщина с большой буквы! Она все про себя знала!
Первую сцену мы снимали в Ленинграде в ресторане «Кронверк» на веранде. Это был сложный акробатический номер, надо было снять быстро-быстро. Люба улетала в пять часов вечера, потому что ей нужно было в Москву на спектакль. А я скандалил с директором картины, топал ногами и кричал:
– Снимать не буду!
Второй режиссер, Аркадий Тигай, уговаривал меня:
– Давай снимем. Если будет плохо, ты же все равно не хочешь снимать, переснимем.
– Хорошо, поехали!
Все совпадало: погода, облака, атмосфера, артисты все готовы.
– Давайте по одному дублю снимем. Второй нет времени снимать!
Пленка была советская, а камера – «Конвас-автомат», которая засасывала какие-то волосинки, и они при проявке на пленке оказывались. Потом можно было увидеть все что угодно.
Мы снимали по одному дублю, и весь этот материал «от и до» вошел в фильм. С артистами тоже не надо было разговаривать долго:
– Ребята, будет такой разговор: «А ты чего!..» – «А я чего?!» – «Зачем, почему?» – «Смотри, убью иначе…» – «Давай, сделай одолжение!» Такой разговор, немножко базарный. Но на самом деле это о любви!
Все, больше ничего не надо было. Потому что мне было очень важно, чтобы зрители подумали: «А жалко, что они расстаются, эти молодые люди». Нужно было как-то очеловечить персонаж Даля такими теплыми красочками. И все получилось. У Любы это была первая драматическая роль в кино. Когда закончили снимать, я сказал:
– Люба, молодец!
Она замечательные слова мне в ответ сказала:
– Так партнер-то какой!
Как это важно, чтобы артисты чувствовали партнера. Очень важно. И вот так она замечательно мне ответила. Действительно, партнер был такой, что она не могла играть иначе. Так он на нее смотрел, в кадре и не в кадре, так ей помогал…
Я поблагодарил Олега и ее. С той поры Люба стала моей артисткой, и поэтому в следующем фильме «Приключения принца Флоризеля» на вопрос, кто будет играть мадемуазель Жаннет, был один ответ: Люба!
И эту же линию мы протянули. Там тоже не могло ничего быть между принцем и авантюристкой. Финальный эпизод в карете, когда они разговаривают: «Ах, как жалко, что ничего не могло получиться!»
Причем, и на озвучании они чувствовали: не громче, не тише, а вот так, как они говорили. Очень точно получалось.
И эта моя симпатия к Полищук была взаимной, она тоже с большой симпатией относилась ко мне. Потом она немного зазвездилась, на съемках фильма «Презумпция невиновности». Я сказал что-то, а она ответила мне непочтительно. Я говорю:
– Люба, Люба… это я.
Она мне:
– Ой, извини…
И все стало нормально.
Однажды я встретился с театральным режиссером Левитиным, когда он приехал на гастроли в Ленинград и пришел смотреть спектакль по Хармсу. Мы потом вышли из «Дворца Первой пятилетки» и шли по старому Петербургу. Он вдруг говорит:
– Знаете, Евгений Маркович, я вообще-то запрещаю ей сниматься… кроме вас, ни у кого!
Прошли годы… Она перестала работать в театре и стала сниматься бог знает в чем. Годы были тяжелые – девяностые. И мне было очень обидно за нее и жалко, что она пустилась во все тяжкие, но,
