Что может быть приятней майского вечера в 'Зеленой горке', когда рядом любимая девушка, а в карманах полно денег? Трудно сказать так вот сразу. Пожалуй, что и ничего. То есть, разумеется, можно найти более приятные душе вещи, но они будут, так сказать, из других категорий и жанров. Это все равно что сравнивать игру 'Спартака' и труппы МХАТа.
Они провели чудный вечер, который закончился не менее чудно у Егора дома, плавно перейдя в полную любви и нежности ночь.
Егору было так хорошо, что он на время забыл и об Анюте, и о страшном ее сообщении, и вообще обо всем. Да и зачем было помнить о ком или о чем бы то ни было, когда в целой Вселенной, кроме него и Зои, на данный момент не существовало никого и ничего?
Совершенно счастливые, они заснули, обнявшись, а под утро Егор проснулся от того, что за дверью, на Крыльце, плакал кот Тихон.
Плакал он тихо, полностью оправдывая свое имя. Но жалобно и как-то очень по-человечески.
Егор осторожно высвободил руку, на ощупь нашел Штаны и сигареты, оделся и вышел во двор.
– Тишка, Тишенька, – позвал он негромко, присаживаясь на крыльце и закуривая.
В руку ему ткнулось теплое и мягкое – кот просил защиты и ласки.
– Ну, что с тобой, дурачок, – нежно спросил Егор, беря серого любимца на колени. – Не бойся, все будет хорошо…
Он гладил и успокаивал кота, курил, смотрел в звездное предрассветное небо и медленно осознавал: сегодня ему уже не уснуть и единственное, что он сейчас может сделать, – это заварить чаю, сесть с большой кружкой прямо здесь, на крыльце, и терпеливо ждать, когда взойдет солнце.
Так он и поступил.
Утро, однако, выдалось пасмурным. Перед самым уже рассветом невесть откуда набежали тучи и повеяло сырым преддождевым холодком. Тут же снова захотелось спать, и Егор, справедливо рассудив, что солнце ; от него никуда не уйдет, а если и уйдет, то ему об этом найдется кому сообщить, погладил уже давно спящего рядом Тихона, поднялся и пошел в дом к Зое.
…Ему приснилось, что он, Зоя, Володька Четвертаков со всей семьей, мама, Коля Тищенко по прозвищу Король и еще куча какого-то близко знакомого народа находятся на космической станции где-то в районе орбиты Сатурна. Возможно даже, что и сама станция вращалась вокруг Сатурна, потому что он и Четвертаков как раз напялили скафандры и вышли наружу совершенно непонятно с какой целью, и Егор сквозь прозрачный щиток шлема во всей красе наблюдал эту удивительную окольцованную планету в ореоле всех ее спутников.
Сатурн был ближе всего, а дальше, за ним, Егор, приглядевшись, различил Уран и Нептун. Он повернулся на сто восемьдесят градусов и увидел величественно плывущую среди звезд громаду Юпитера, а дальше – Марс, и Венеру, и Меркурий, и слепящий шарик солнца. И только Землю он не нашел, сколько ни шарил внимательными глазами по этому мультяшно-киношному космосу.
– А где Земля? – по радио спросил он у Володьки Четвертакова, который, зацепившись ногами за какую-то скобу, стоял на покатом боку станции, загораживая собой Центр галактики, метрах в десяти от Егора.
– Нету Земли, – буднично ответил друг Володька. – Замерзла.
'Как это замерзла? – хотел спросить Егор. – Вон же солнце светит', но вместо этого проснулся.
– …замерзнем, – сказал чей-то незнакомый голос, и Егор тут же понял, что это включен телевизор.
Он посмотрел налево и увидел, что Зои рядом с ним нет. Тогда он посмотрел направо и увидел, что девушка, обмотавшись банным полотенцем, сидит за столом и внимательно смотрит и слушает телевизор, а на столе перед ней стоит чашка кофе и в левой руке дымится сигарета. Причем пар от кофе и сигаретный дым двумя совершенно параллельными струйками поднимаются к потолку и там смешиваются. Белый с голубым.
Это было очень красиво, но Егор тут же вспомнил свой сон, а вслед за этим и весь вчерашний день. Ему стало нехорошо. Тем более что по телевизору известный на всю страну диктор новостей продолжал вещать:
'Из внушающих доверие источников нам стало известно, что на Солнце сейчас действительно происходят не совсем пока понятные ученым процессы. Однако оснований для паники нет никаких, потому что, как сказал в телефонном разговоре с нами известный астрофизик профессор Севрюгин, наше Солнце, несомненно, когда-нибудь погаснет, но мы этого уже не увидим. А теперь – новости спорта'.
Зоя щелкнула пультом, и телевизор выключился.
– Доброе утро! – сказал Егор фальшивым голосом. – Как спалось королеве?
– Привет, – она повернулась и посмотрела на Егора серьезными глазами. – Ты слышал, что говорил этот придурок?
– Почему придурок? – вяло возразил Егор. – Он же не сам это придумывает, а только зачитывает текст, который ему дают… А что он говорил?
– Он говорил, что, по некоторым данным, наше Солнце стремительно гаснет. Настолько стремительно, что якобы для ныне живущих на Земле может наступить такой день, когда они увидят в небе солнце в последний раз.
– Для всех ныне живущих когда-нибудь наступит такой день, – попытался пошутить Егор. – Раз мы все умрем, то, значит, для каждого из нас…
– Не придуривайся! Он ясно сказал, что Солнце гаснет. Придурок! Разве можно о таких вещах трепаться на всю страну?! Совсем наши телевизионщики крышей поехали. Особенно с учетом контингента, который смотрит телевизор в это время.
– Кстати, а сколько времени? – спросил Егор.
– Одиннадцать десять. И уже сорок минут, как я не сплю. Слушай, неужели это правда?
– Что-то я не пойму, – сказал Егор, одеваясь. – Ты же будущий журналист и прекрасно должна знать, что такое средства массовой информации. Особенно телевидение. Разве можно верить всему, что они говорят и показывают? Эдак действительно может крыша поехать. И потом…
– А ты посмотри за окно, – как-то неестественно спокойно посоветовала Зоя. – Или, что еще лучше, выйди во двор.
– А что? – насторожился Егор.
– Если ты художник, то должен заметить. Лично я заметила. Хоть и не художник.
– Ну-ну, – неопределенно сказал Егор. – Ты, главное, не волнуйся. Сейчас разберемся, – и босиком прошлепал к двери.
'Неужели все-таки правда?' –с тоской в сердце подумал он, медленно отворил дверь и вышел на крыльцо.
На первый взгляд в мире ничего не изменилось. Утренние облака убежали за горизонт, и в необычно синем для Ростова небе (но необычное – не значит небывалое) сияло одинокое солнце. Такое же, кажется, яркое и ласковое, как всегда.
Действительно такое же?
Егор закурил, повернул голову и посмотрел на привычный пейзаж не прямо, в упор, а сбоку, краем глаза, косым скользящим взглядом.
Так смотрят художники, когда им нужно рассмотреть то, что не заметно для обычного, пусть даже и внимательного, взора, и разведчики в ночной темноте.
Егор при нужде всегда пользовался этим безотказным приемом и даже когда-то читал какое-то наукообразное объяснение по этому поводу. Помнится, было там что-то про колбочки и сетчатку…
Теперь мир изменился. Какие-то детали и предметы, хорошо заметные ранее, пропали или смазались. Но зато ярче проступили краски. И была в этих красках какая-то странность, то, чего раньше он не замечал ни прямым, ни косым, ни каким бы то ни было иным взглядом.
Егор никогда не был особенно хорошим живописцем. В институте он имел по живописи хилую четверку и прекрасно понимал, что оценка эта вполне справедливо отражает его способности наносить краски на бумагу или холст. То есть видеть-то он видел, но вот передать… Или сказать свое… С этим были всегда проблемы. То ли дело скульптура или, скажем, керамика, где все можно пощупать руками и обозреть полученную форму со всех сторон. Где осязание творца не менее, а зачастую и более значимо, чем его
