Двенадцать лет одиночества среди людей, двенадцать лет постоянного ощущения, что вокруг враги и погоня вот-вот может настигнуть - и тогда конец! Двенадцать лет, как загнанный зверь, и откуда же знать, что погони нет... А спросить не у кого и некогда, вечный страх гонит с юга на север и с запада на восток, вокруг земли, и бесконечно одиноко и жутко просыпаться по ночам в пустой комнате и торопливо одеваться, чтобы продолжать бессмысленное бегство от собственных нелепых предубеждений.
Роберт выпрямился, решительно поднял голову. Вернуть Франца людям эта задача теперь на его совести. И ведь, наверное, не только Франц запуган и затерян в огромном мире, где стоит только протянуть руку - и множество рук с готовностью протянется в ответ.
*
А в волжские леса шагнула осень, остудив речную воду, усыпав землю желтыми листьями. Днем было тепло и безветренно, а по ночам шли короткие дожди, наполняя комнату ароматом увядающих цветов и мокрой хвои. Уютно было лежать, подложив руки под голову, тихо переговариваться в полумраке, слушать шорох дождя за окном. Осень гнала по вертлявой речушке разноцветные кораблики-листья и мелкие волны то и дело выбрасывали их на прибрежный песок. Потускнели луга, заклубился над ними по утрам плотный туман.
Давно уже начались занятия, и для тридцати одиннадцатиклассников пошел последний год учебы.
И однажды, серым холодным утром, когда еще спали коттеджи под соснами, оранжевый 'апельсин' поднял Роберта над мокрым лесом и помчал на восток, навстречу сонному бледному солнцу.
Тревожно сжималось сердце, потому что Роберта вызвал Либетрау. И хотя Роберт каждый день ждал этого вызова, все равно получился он неожиданным. О Базе не было сказано ни слова, но ее образ - холодные кольца коридоров с тусклыми синими огнями - незримо присутствовал в разговоре и отсвет этих зловещих огней дрожал в глубине серьезных глаз Либетрау.
'Насколько я знаю, завтра у тебя нет занятий, - поздоровавшись, сказал Либетрау. - Прилетай'.
Роберт вглядывался в его немолодое лицо, стараясь отыскать ответ в усталых глазах, и почему-то боялся спросить о Базе. Он медлил, а Либетрау молчал и молчание было пугающим.
Либетрау коротко кивнул и исчез, и экран отразил бледное лицо Роберта.
Он мысленно приказывал 'апельсину' не спешить, не мчаться так быстро над летящей от горизонта землей. Он боялся, что в каком-то городе или поселке опять заплачет девчонка, впервые столкнувшись с несправедливостью и болью - ведь не так просто вскрыть нарыв Базы!
Минуты неслись, словно подхваченные порывами осеннего ветра, и слишком маленькой была планета, чтобы затеряться над ней в облаках, не найти дороги к тихой комнате, где ждал Либетрау.
И вновь - поблекшая зелень лужайки, песчаные дорожки парка, откуда начался когда-то его путь в незнакомый мир. Крепкое рукопожатие Либетрау. Медленно плыли над головой черные ветви. Чуть покачиваясь, торопился к земле одинокий коричневый лист.
И наконец - слова Либетрау, неожиданные, страшные слова, и что-то оборвалось внутри, и стало пусто и тяжело,и в сознании в последний раз судорожно вспыхнули и долго-долго гасли унылые синие огни.
Потом был темный зал, экран, который показывал знакомые коридоры, и голос Либетрау произнес: 'Одновременно взорвались регенераторы, аварийный центр и система управления...'
'Какая система управления? - недоуменно подумал он, потом сообразил. - Главный Мозг...'
А кто-то невидимый медленно вел его по коридорам и он опять был там, на Базе, ставшей почти неузнаваемой. Он вглядывался в полумрак и наконец догадался, почему База стала неузнаваемой.
Двери. Двери всех каморок были распахнуты настежь и именно они, а не лежащие в коридорах люди кричали о том, что случилось нечто невероятное, из ряда вон выходящее. Ведь люди могли просто напиться в своих каморках и барах, и спать у холодных стен, но распахнутые двери, впервые широко распахнутые двери...
Люди лежали в полумраке коридоров, их глаза были открыты, слепые стеклянные глаза, так и не увидевшие голубых небес. Он старался не смотреть на лица, щурился, чтобы не узнать, не увидеть... Пусть остается надежда!
Голос продолжал тихий рассказ и слова невольно оседали в памяти, проникали в сознание, хотя он не желал слушать, смотреть, узнавать...
Воздух ушел с катастрофической быстротой - взрывы были настолько сильны, что нарушили герметичность Базы. Регенераторы и аварийный центр не работали и уже невозможно было устранить страшных последствий. Разрушенный Главный Мозг не мог открыть входы в ангары, а склад, в котором хранились скафандры для выхода на поверхность, оказался пуст - кто-то предусмотрел и это...
Телекамера плыла по коридору, заглядывала в каморки, всматривалась в лица...
Склад оказался пуст... Все-таки кто-то добился своего! Он не хотел даже мысленно называть имени этого 'кто-то', с упрямством ребенка заставляя себя поверить, что это не Софи, что Софи спаслась... Перекошенные треснувшие стены. Рухнувшие с потолка плиты обшивки закрывали проход. Из-под огромной серой плиты страшно и нелепо торчала чья-то нога в тяжелом ботинке...
Его передернуло, но он не в силах был отвести взгляда. Вот сейчас, вот!.. Телекамера заглянула в очередную каморку и он едва удержал рвущийся из горла крик.
'Нет, нет, только не она!' - в исступлении твердил он про себя, а глаза уже быстро обегали такую знакомую каморку: кровать, кресло, книги и бокал из-под коктейля на полу. Каморка была пуста. Он почувствовал, что дрожит, и с ужасом смотрел в коридор, и опять щурил глаза, чтобы лица превратились в расплывчатые бледные пятна, чтобы не узнать...
О чем они думали, когда от взрывов содрогнулась База и весь астероид? Цеплялись за жизнь или с облегчением поняли, что наконец-то наступает освобождение? Метались по коридорам или просто вышли из тесных каморок, чтобы в первый и последний раз посмотреть в глаза друг другу и спокойно ждать конца?
...А это его каморка, туда можно смотреть смело. Черная клякса все так же расплывалась по потолку, а из шкафа были выброшены все журналы, покрыв пол разноцветным ковром.
Мелькнул перед глазами кто-то полураздетый, длинные светлые волосы закрывали лицо... Нет, не смотреть, не узнавать, оставить лазейку для надежды!
Коридоры, коридоры, каморки, бары, кинозалы... Он опять был там, в каменной толще изуродованного астероида, далеко-далеко от Земли, там, где с потолка обсерватории в вечной ухмылке кривится черная пустота, а эхо одиноких шагов уныло гремит в коридорах.
Чем ближе к центру Базы продвигалась телекамера, тем больше было разрушений. Он видел покореженные плиты и лохмотья обшивки, которые отвалились от стен, обнажив сплетение разноцветных проводов и труб, видел исковерканные двери, обломки кроватей и кресел, темные бутылочные осколки, обгоревшие куски белой ткани и одинокий журнал, повисший в паутине проводов. А дальше был темный провал. Глубокий колодец на месте регенерационных отсеков. Камера смотрела вверх - скользили освещенные мощным прожектором стены - и высоко-высоко виднелись яркие звезды.
Помощь не успела. Неужели это он, Роберт Гриссом, виновен в гибели Базы? Неужели из-за его заблуждений и упрямства задыхались в темных коридорах люди, пусть злые, пусть бессердечные, пусть подлые, но все-таки люди?
- Когда... это... случилось? - прохрипел он, со страхом ожидая ответа.
- По предварительной оценке, около полугода назад, - ответил голос Либетрау.
Он рванул ворот рубашки, мешающий дышать.
Он не был виновен в гибели Базы. Полгода назад он находился еще на пути к Земле.
Как же это могло произойти? Они не вернулись на Базу и там, конечно, узнали о подстроенной им ловушке. Софи или Гедда, или Паркинсон, или еще кто-нибудь пришел в радиоузел и бесстрастный Энди пересказал то, что нашептали ему голоса из наушников. И опять кто-то шел по тихим коридорам и осторожно нес ящики с взрывчаткой, и не оказалось на пути Майкла Болла, чтобы помешать страшному замыслу. В грохоте взрывов рушились перекрытия, и звезды с любопытством заглядывали в полумрак коридоров, где метались странные маленькие существа, которые непонятно зачем гнездились внутри крохотного каменного обломка.
Он поймал себя на том, что человеком, несущим взрывчатку, в его представлении оказывается Софи, все время Софи, и стиснул зубы от боли. Голос Либетрау продолжал что-то говорить, но он никак не мог вникнуть в смысл слов. Он видел, как Софи, задыхаясь от тяжести, несет по коридорам белые
