Эпистолы: друзьям моим единственным

ЛЕГЕНДА О ПАНЕ

В полночь, когда вьюга выла и мела,
Звонарю подруга старца родила.
И лежал он молча на пустом столе,
И зияли молча два зрачка во мгле,
И сжимались молча пальцы в кулаки,
И мерцали волчьи белые клыки.
Он лежал и думал на кривом столе,
Проступала дума на кривом челе,
Все лежал и думал. «…Странные дела —
Звонарю подруга старца родила…
Глупые вы дети, мама и отец.
Расставляйте сети, мама и отец.
И поставьте черный у двери капкан.
Ждали вы мальчонку, а родился Пан.
Зачинал раб божий божия раба.
Понесла рабыня божия раба…
Да кишат рабами божьи небеса —
Я тряхну рогами и уйду в леса.
Посох мой наследный бросьте у дверей —
Я сломаю посох на число частей.
Крестик на гайтане бросьте мне за дверь —
Я свяжу гайтаном панскую свирель.
Не кричи, родная, ах, не голоси.
Вервие тугое, отец, не тряси —
Не слыхать за лесом материнских слов,
И проклятий отчих, и колоколов.
А пройдут все долга, и когда в апрель
Принесут к порогу теплую свирель,
Суженой верните панов самогуд —
Бросьте мою дудку в деревенский пруд».

,

КОМОС. САТИР

И поздно радоваться и,
Быть может, поздно плакать…
Лишь плакать хохоча и хохотать до слез.
Я слышу горб. Ко мне вопрос прирос.
Я бородой козлиною оброс.
Я в ноги врос. Я рос, я ос, я эс
Напоминаю абрисом своим.
Я горб даю погладить и полапать.
Я грозди ягод вскинул на рога.
Я позабыл, где храм и где трактир —
И что же есть комедия, Сатир,
И в чем же есть трагедия, Сатир.

Я спутник толстобрюхих алкашей,
Наперсник девок пьяных вдрабадан.
Я в грудь стучу, как лупят в барабан,
И рокочу всей шкурою козлиной,
И флейту жму, и выпускаю длинный
Визгливый звук, похожий на кукан.
И на кукане ходит хоровод
И пьет и льет мясистая порода.
И что же есть комедия, народ?
И в чем же есть трагедия народа?

…Смотри, смешно, мы все идем вперед,
Комедия, мы все идем по кругу,
И трезвый фан в кругу своих забот —
Что пьяный фавн, кружащийся по лугу…

…Смотри, смешно, сюда ведут дитя,
Комедия, веселенькая штука,
Я вновь ее увижу час спустя,
Она повиснет на руке у внука…

О шире круг, поскольку дело швах!
В чем наша цель, не знает царь природы.
Меж тем — и ах! — проходят наши годы
В хмельных целенаправленных трудах.
И все страшней, все шире, все быстрей,
И дудка воет, как над мертвым сука:
Лишь мертвый выпадает из цепей,
А лица веселей и веселей. Но, боже мой,
какая мука…

Вот в трезвом опьянении ума
Бредет старик, заглядывая в лица,
По тощей ляжке хлопает сума,
Он позабыл, куда ему крутиться.
Он смотрит так, как будто виноват,
Он спрашивает, словно трет до дыр:
— Так в чем твоя комедия, Сатир?
— А в чем твоя трагедия, Сократ?