Она улыбалась, сидя у матери на коленях. Маленькие руки сжимали плюшевого слона.
— Ты сказал мне правду! — объявила девочка.
— Правду?
— Да! Ну, насчет сундука.
— Какого…
Глеб не договорил. Речь шла о том самом сундуке для чудовищ, о котором он рассказал ей несколько дней назад. Простой хитрости, помогающей контролировать страх.
— Он снова приходил, — продолжала Аленка. — Он страшный. Он хотел меня съесть.
Последние слова девочка произнесла очень тихо, и тетя прижала ее к себе, бросив недовольный взгляд на Глеба. В нем явно читались слова: «Она напугана. Она так напугана, что у нее путаются мысли. И в этом виноват ты!».
— Я заперла его в сундук.
— Кто это был?
— Не знаю. Но он очень страшный. И руки у него такие огромные!
Тетя наклонилась к дочери.
— Милая, здесь кто-то был?
— Ну я же говорю! Здесь было чудовище! Тот страшный человек! Как в прошлый раз.
— Может быть, тебе показалось?
— Да нет же!
— Наверное, приснилось, — сказал дядя, обращаясь к жене.
Аленка не удостоила его ответом.
— Я запихнула его в сундук! Потому что он — чудовище.
Глеб кивнул, осознавая, как звучит их диалог для посторонних — самый настоящий бред.
— Было трудно. Он хотел вылезти. Ты говорил, что из сундука нельзя выбраться.
— Нельзя.
Аленка покачала головой и прижала к себе Моню.
— Я думаю, что иногда можно. Потому что он сбежал. Когда ты пришел.
— Куда сбежал?
— Я не знаю. Его больше нет.
— Ну и хорошо.
Тетя погладила дочь по волосам.
— Ложись спать, милая. Я побуду с тобой. Ладно?
— Ладно. Глеб, если он снова придет, я поймаю его?
— Конечно. Не бойся, он ничего тебе не сделает.
— Идите! — сказала тетя.
Глеб почувствовал, как дядя потянул его за локоть.
— Спокойной ночи, — пожелала Аленка.
— Спокойной ночи.
— Вы о чем сейчас говорили? Что за сундук? Глеб, я ничего не понимаю. Что происходит?
Глеб сидел на диване, закрыв глаза, и думал.
«Чудовище снова приходило. И продвинулось куда дальше. Что это? Детский кошмар?».
Это было хорошее объяснение, но он в него не верил. Потому что сам почувствовал в доме чужое присутствие. Оно напало на Аленку, а когда стало ясно, что с ней не справиться, попыталось использовать Глеба.
«И у него почти получилось. Если бы не дядя… Но как можно объяснить такое? Гипноз? Какой к черту гипноз — там что-то было! Что-то живет в лесу! Господи!»
— Глеб?
— А?
— Ты слышишь меня?
— Да. Я задумался.
— Что за сундук?
«Он плохо выглядит. Он боится. За дочь, за себя. Боится».
— Когда я был маленьким, я боялся темноты…
Глеб быстро пересказал все, что говорил Аленке несколько дней назад. Он наблюдал, как морщины, собравшиеся на дядином лбу, разглаживаются — тот постепенно успокаивался, расслаблялся.
А это плохо.
— Но у Аленки это был не кошмар.
Дядя снова напрягся.
— А что?
— Я не знаю, что именно это было, но это лес. Или что там в нем сидит. Оно пыталось добраться до нее, а когда не вышло, воспользовалось мной.
— Но это глупо.
— Это совершенно не глупо. Это логично.
Дядя вздохнул и потер лоб.
— Я думаю, нам надо следить друг за другом. Особенно за тобой и Аленкой. Все время.
— Это не выход.
— Все это когда-нибудь кончится. Нам нужно переждать и быть осторожными. Это какая-то истерия. Она влияет на нас.
Голос дяди звучал так, будто он говорил сам с собой.
«Упрямый козел! Хотя…»
— Я, пожалуй, буду спать наверху. Комнату не закрывай.
— Дядь Сереж, я вам не враг. Сознательно, я никому не хочу причинить вреда!
Это слово — сознательно, само сорвалось с языка. Глеб замолчал.
— Думаю, тебе надо уехать.
— Но…
— Помолчи! Слушай меня! И ты, и я понимаем, что, оставаясь здесь, ты не можешь себя контролировать. А я не могу все время следить за тобой. Это невозможно.
— Не думаю, что до такой степени все плохо.
— Это не важно. Будет лучше, если ты уедешь. И для тебя, и для нас.
— Если бы не я, она могла бы пострадать! Ведь я научил ее этому приему с сундуком!
— Глеб, не обижайся, я в это не верю. И твоей заслуги не вижу. Я вижу, что ты сорвался. Вижу, что ты запугал Аленку историями про всяких чудовищ, и ей снится всякая дрянь. Лучше тебе уехать.
— Я в порядке!
— Да в каком порядке! Ты посмотри на себя! Подумай — бредишь какими-то чудищами, бросаешься на мою дочь, полночи вкапываешь кресты — ты подумай! Подумай об этом!
Спорить было бесполезно. Решение принято. Глеб хотел оправдываться, обвинения дяди были несправедливыми, обидными, но он не стал.
Он понимал, что отчасти дядя прав. И уехать отсюда — действительно хорошая мысль. В конце концов, проблема не только в лесе и чудовищах, проблема и в нем самом. Знахарка говорила так. И Настя хотела, чтобы он уехал. Так будет лучше. Но Глеб упрямо не хотел уезжать. На скрытом уровне сознания кипела работа, он снова и снова пытался найти аргументы, чтобы опровергнуть их слова. Доказать свою полезность. Убедить в своей необходимости именно здесь. Остаться. Это было жизненно необходимо.
— Оно не отпустит меня.
— Отпустит. Уже отпускало.
— Но я возвращался.
— Не имеет значения. Никто не знает, что ты собираешься делать. Вернешься или нет. Ты пройдешь и все. Мы все видели, как ты это делал.
— А как я доберусь до вокзала?
— На машине. Я тебе денег дам.
Дядя поднялся.
— Решено. Завтра ты уезжаешь.
— Но…
— Это все.
Он посмотрел на Глеба и осекся. Лицо парня преобразилось: стало другим — жестким, глаза сузились и горели злостью, как будто сквозь его обычный облик проступил другой. Чужой. Хищный. Стало страшно, захотелось выбежать из комнаты, лишь бы не оставаться с ним наедине. Спрятаться. Сергей моргнул, и наваждение исчезло. Перед ним снова был Глеб, испуганный, обиженный и прежний.
«Вот ядрить твою! Самому уже начинает мерещиться всякое дерьмо!».
— Пойдем спать. Поздно уже.
