пришли скорбь и тягостная усталость израненной души. Англичанин жаждал обрести прощение и забыться сном. Он хотел найти облегчение в объятиях Марии.
— Все кончено.
— Вы ошибаетесь, месье Гарди.
Подобно воскресшему Лазарю, склонившись над входом в балюстраду, стоял Ла Валетт. Мертвенно- бледный, глаза ввалились, а лицо походило на обтянутый кожей череп. Но он стоял без посторонней помощи и наблюдал за происходящим. Слова давались великому магистру с трудом. Каждый жест проверял его стойкость и истощал силы. Но его слушали.
— Распростертые тела рыцаря и приора суть свидетельство людской глупости, гордыни и вероломства, честолюбия и корысти, — продолжал великий магистр. — Взгляните на них, братья. Они суть плоть, и мы тоже. Их грех такой же древний, как этот мир. И битва с этим грехом не прекратится никогда.
— Вы желаете сражаться с ним без меня, ваша светлость?
— Выбор за вами, месье Гарди. Мы не обвиняем вас. Вы заслужили наше уважение и благодарность. — Ла Валетт обратился к собравшимся: — Сегодня мы одержали небывалую победу. Язычники бежали, и те из нас, кто остался в живых, должны воздать хвалу Господу и унять свое горе, предать земле тела павших и вновь возвести наши стены и обержи. Мусульмане могут вернуться. Ибо война наша извечна, а ненависть безгранична. Между нашими народами никогда не будет любви, как не будет мира между Крестом и Полумесяцем. Где бы мы ни столкнулись, всюду будут разгораться вражда и священная война.
Так гроссмейстер подытожил прошлое и указал планы на будущее. Ничего не изменилось. Великий магистр выжил, орден выстоял, и теперь их законы, жизненный уклад и сам остров в безопасности. Перед Кристианом лежал иной путь — путь обновления, не связанный с восьмиконечным крестом.
Мария ждала его. На лице девушки отразилось беспокойство, сменившееся облегчением. Гарди соскочил с коня, и они заключили друг друга в объятия. Он целовал ее слезы. Многое нужно было отпраздновать и запомнить, а еще больше хотелось сказать. Турки исчезли, а Великая осада стала частью истории. Они оба уцелели и могли теперь встречать рассветы не как солдаты, а как простые горожане.
Девушка теребила серебряный крестик на его шее и шептала возлюбленному:
— Ты победил зло, Кристиан.
— Моя драгоценная Мария, без тебя я бы так скоро не справился.
— Великий магистр жив?
— Жив, и орден благодарит за его спасение. Де Понтье и приора Гарзы больше нет.
— Тогда мы оба выполнили свой долг.
— Ты совершила больше, чем можно было ожидать от благородной леди.
— Я твоя супруга, Кристиан.
— Которая стреляет из аркебузы, обливает недругов горящей смолой и кипятком из котла, выталкивает бочку с порохом назад к вражеским позициям.
— Мы делали то, что должны были сделать…
— Некоторые дожили до сего дня благодаря твоему уходу. Великий магистр Ла Валетт до сих пор возглавляет рыцарей, потому что ты прочла документы о семье Борджиа и узнала об их коварных приемах отравления и убийства.
— Это фра Роберто поделился своими подозрениями и начал искать записи…
— Какое странное хитросплетение людей и событий!..
— Оно свело нас вместе.
— За что я благодарен судьбе.
Кристиан положил голову девушке на плечо и забылся, вдыхая аромат ее кожи. Запах навевал воспоминания: о той ночи, которую Мария подарила ему, прибыв в Сент-Эльмо; о нежности и ласке, которую они разделили в пещере на берегу. Образ возлюбленной отпечатался в глубине его души. Рядом с ней всегда было светло и уютно.
— Почему шевалье де Понтье плел интриги, Кристиан?
— Есть ли объяснение человеческой жажде власти?
— Проявленные здесь героизм и мужество тоже необъяснимы.
— Пока вице-король Сицилии метался в сомнениях, а монархи Европы стояли в стороне, простые смертные вершили судьбу мира. Такое тоже бывает.
— Я оплакиваю тех, кто пал, пытаясь этого достичь.
— Они возрадуются, зная, что мы вспоминаем о них и кто-то из нас уцелел. Мавр, искусный мастер и преданный друг. Юбер, чья робость сгорела в пылу смелости, чье доброе сердце оказалось слишком большим для столь хрупкого тела. Анри, прилежный школяр и истинный госпитальер, прибегавший к силе меча лишь по необходимости.
— Стоит ли наша жизнь их гибели?
— Не знаю. Но они сражались, чтобы не пришлось сражаться нам. Мы обязаны им всем.
— Мы трое.
По лицу девушки промелькнула улыбка, которая сделалась еще шире, едва выражение лица Кристиана изменилось. Мария взяла руку англичанина и положила себе на живот.
— Ты несешь нашего ребенка, Мария?
— Ты сам сказал, что простые смертные могут вершить судьбу мира.
— Свою судьбу мы изменили навсегда.
— Войну сменяет мир, смерть близких сменяет надежда. Мы не станем терять ее.
Гарди медленно опустился на колени и поцеловал живот жены. Он благоговел перед ней, благодарил ее, ребенка, Бога за свое спасение и грядущее будущее. Мальчик, что некогда жил среди корсаров, высадился на Мальте и сражался за рыцарский орден, умер. Его преемник стоял на коленях в пыли перед своей возлюбленной и нерожденным чадом.
Островитяне опасливо наблюдали с берега за проплывавшим мимо османским флотом. Но бояться было нечего. Мустафа-паша стоял на корме, всматривался в удаляющуюся линию горизонта, слушал бой барабана, стоны рабов и скрип весел. Имамы молчали. Им нечего было сказать, и не столь многие могли их услышать. Вот чем оборачивается священная война, когда Аллах не на стороне правоверных. Острова Наварино и Корон, мыс Матапан, мыс Малия, острова Андрос и Саниз — маршрут до Мальты и обратно в Константинополь. Османы ковыляли домой, обгоняя шторма, — величавый вид победителей сменился унылой гримасой беглецов.
Мустафа-паша плюнул за позолоченные поручни. Избавиться от горечи во рту трудно, а стереть вспыхивавшие горестные воспоминания — еще труднее. Видения последней битвы преследовали главнокомандующего. Тысячи людей в воде, которые погибали или уже были мертвы. Мустафа-паша за всю жизнь не видел ничего подобного. Необъяснимым образом его шлюпка пробилась к кораблю, лавируя меж стальных клинков под градом стрел и пуль. Мустафа-паша добрался до своей галеры. Отстающие были брошены на произвол судьбы, и залив Святого Павла огласился их предсмертными криками.
Кроваво-красные блики проникли в сознание Мустафы-паши. В такой цвет окрасилось мелководье, по которому он спасался бегством; такого цвета была бригантиновая куртка Кристиана Гарди. Полководец видел, как пал великолепный серо-стальной жеребец, как молодой пират оплакивал коня, стоя перед ним на коленях. Впрочем, жест человеческой доброты среди ужасов войны вызывал и душе главнокомандующего только гнев. Он хотел напасть и омыть свой клинок внутренностями этого демона, но янычар- телохранитель увел пашу прочь. Предосторожность оказалась своевременной — вновь налетела вражеская кавалерия и принялась убивать его стрелков и разгонять остатки отступавшего войска. Иногда удача попросту выскальзывала из рук.
Ветер усилился, и Мустафа-паша закутался в плащ. Лучше бы судно дало течь и пошло ко дну. Ему суждено пасть ниц перед султаном и предать себя на милость беспощадного тирана. Абсолютное поражение редко одобряется абсолютной властью. Мустафа-паша скорчил гримасу, глядя на бегущие за кораблями темные облака. Он сжимал в ладони кусочек известняка, за который невольно схватился,
