красивых: и удобных стульях; а рядом с ее тарелкой стояла странного вида старая помятая жестяная кружка, на которой; антиквара, возможно, привлекла бы полустертая надпись. 'Каролина'. Это и вправду были кружечка и табурет Каролины, сохранившиеся за нею со дней ее детства; и на' этом месте, на этом табурете она изо дня в день смиренно сидела за обедом.
Хорошо, что девочку сажали рядом с отцом, иначе, я уверен, она оставалась бы всегда голодной; но Ганн по своему добродушию не допускал, чтобы за столом делалась разница между нею и сестрами. Бывают подлости на свете, слишком подлые даже для мужчины… и только женщина, милая женщина осмелится их совершить. Как бы там ни было, в этом случае, когда обед дошел до середины, бедная Каролина тихо прокралась в комнату и заняла свое привычное место. Всегда бледное личико Каролины, было густо- красным, так как, скажем правду, задержалась она в кухне, помогая Бекки, их единственной служанке; и, услышав, что у них за обедом будет сегодня сам великий мистер Брэндон, девушка в простоте души показала свое почтение к нему, постаравшись как можно лучше приготовить то блюдо, за которое отец не раз ее хвалил. Она опустилась на свой табурет, отчаянно вспыхнув при виде Брэндона, и если бы мистер Ганн не стучал так отчаянно вилкой и ножом, возможно, он услышал бы, как забилось сердце Каролины, а забилось оно и вовсе отчаянно! Одета она была чуть понарядней, чем обычно, и Бекки, служанка, принесшая ту перемену, что значилась на плане как рагу из баранины, с полным удовлетворением оглядела свою барышню, когда с грудой тарелок выходила из комнаты. На бедную девушку и в самом деле стоило посмотреть: ее невинный вид в сочетании с мягким благородством мог привлечь иного куда больше, чем бойкая красота ее сестер. Двое молодых гостей не преминули это отметить; один из них, маленький художник, уже давно как отметил.
— Вы опоздали, мисс, — прокричала миссис Ганн, делая вид, что не знает, из-за чего задержалась дочка. — Вечно вы опаздываете! — Старшие девицы понимающе перемигнулись, как всякий раз, когда их маменька напускалась таким образом на Каролину; а та только потупилась и, не сказав ни слова, принялась за свой обед.
— Брось, дорогая моя, — вмешался честный Ганн, — если она и опоздала, ты же знаешь почему. Девушка, да и никто, скажу я, не может сразу быть и тут и там; или может, Свигби?
— Никак нет! — сказал Свигби.
— Почтенные гости! — продолжал мистер Ганн. — Наша Карри, доложу я вам, задержалась внизу, готовя пудинг для своего старенького папочки; а пудинг, могу вам сказать, она готовит на славу.
Мисс Каролина раскраснелась пуще прежнего; художник смотрел ей прямо в лицо; миссис Ганн величественно проговорила: 'Вздор!' и 'Чепуха!'. Один мистер Брэндон вступился за Каролину.
— В своей жене, — сказал он, — искусство приготовить пудинг я ценил бы выше, чем уменье превосходно играть на фортепьяно!
— Фи, мистер Брэндон! Уж я бы не унизилась до какой-то кухонной работы! — кричит мисс Линда.
— Пудинг готовить! Вот еще! Это унизительно! — кричит Белла.
— Для вас, дорогие, конечно! — подхватила их маменька. — От девиц из вашей семьи и в ваших обстоятельствах не приходится ждать, чтоб они выполняли такую работу. Другое дело Каролина: она, если иногда и делает кое-что по дому, не приносит и половины той пользы, что должна бы, принимая во внимание, что у нее за душой ни шиллинга и что она живет у нас, как некоторые, из милости.
Любезная дама и тут не упустила случая высказать свое суждение о муже и дочери. Первого, однако, это нисколько не задело; вторая же была в эту минуту совершенно счастлива. Разве добрый мистер Брэндон не похвалил ее работу? И разве могла она требовать большего?
'Сегодня мама может говорить что угодно, — думала Каролина. — Я слишком счастлива, что мне на нее сердиться?'
Бедная глупенькая Каролина! Вообразить, что ты можешь выстоять одна против трех женщин! Обед не на много продвинулся, когда мисс Изабелла, некоторое время с любопытством приглядывавшаяся к младшей сестре, протелеграфировала мисс Линде через стол, кивая и моргая, и наконец показала пальцем на свой глубокий вырез: белый, как я и раньше имел честь отметить, и ровно ничем не прикрытый, кроме элегантного ожерелья в двадцать четыре нити голубых бус чистейшего стекла, заканчивавшихся премилой кисточкой. На Линде было подобное же украшение, только кроваво-красное, тогда как Каролина надела ради такого случая красивый новый воротник под самое горло и брошку, выглядевшие тем нарядней на ее убогом повседневном платье. Едва бедняжка увидела сигналы своих сестер, она, еле справившись с дрожью и краской, снова, вспыхнула и задрожала. Опять она потупила глаза, а ее лицо и шея заалели в один тон с фальшивыми кораллами мисс Линды.
— Чего это девочки пялят глаза и хихикают? — невинно спросил мистер Ганн.
— В чем дело, мои дорогие? — величаво промолвила миссис Ганн.
— Как, вы не видите, мама? — отозвалась Линда. — Посмотрите на мисс Карри! Да ведь она, ей-же- богу, надела на себя воротник и брошку, которые привез нашей Бекки в подарок лоцман Симе.
Девицы, давясь от смеха, откинулись на своих стульях и хохотали все время, пока их маменька произносила громовую тираду, в которой объявила поведение дочери несообразным с достоинством благородной девицы, и в заключение предложила ей выйти из-за стола и снять с себя постыдные украшения.
Говорить ей это не было нужды; бедняжка бросила один только жалобный взгляд на отца, но тот лишь посвистывал и, по-видимому, в самом деле думал, что это — веселая шутка; и когда она нашла в себе силы открыть дверь и выбежать в коридор, вы могли бы услышать, как она плачет горькими слезами, какими еще от роду не плакала. Она сбежала вниз, на кухню, и когда достигла своего скромного убежища, сперва подняла руку к шее, как будто хотела сорвать Беккины воротник и брошь, но тут же бросилась на грудь доброй судомойки и разрыдалась — разрыдалась до первой в ее жизни истерики.
Сперва рыдания не были слышны в гостиной, где молодые девицы, миссис Ганн, мистер Ганн и его приятель из 'Сумки Подмастерья' гоготали над великолепной шуткой. Мистер Брэндон сидел, прихлебывая винцо, и украдкой мерил насмешливым взглядом то тех, то других; мистер Фитч тоже смотрел на окружающих, но совсем с другим выражением — бородатое его лицо пылало гневом и недоумением. Наконец, когда смех утих и снизу, из кухни, донесся слабый отзвук рыданий, Эндрю не выдержал, вскочил со стула и бросился вон из комнаты, прокричав:
— Ей-богу, это уж слишком!
— Что он хотел этим сказать? — удивилась миссис Ганн.
А он хотел сказать, что с этого мгновения он по уши и без ума влюблен в Каролину и что жаждет избить, отхлестать, отлупить, оттузить, в клочья растерзать тех закоснелых негодяев, которые так безжалостно над ней смеются.
— С чего он вдруг взорвался, этот бородач? — сказал джентльмен из 'Сумки'.
Мистер Ганн отшутился, намекнув, что Фитчу как будто обед не пошел на пользу. Почтенное общество опять расхохоталось.
Девицы сказали: 'Нет, честное слово!..'
— Что и говорить, благородное поведение! — воскликнула их маменька. Но чего и ждать от бедняги?
Брэндон только прихлебнул еще винца, но когда Фитч ринулся вон из комнаты, он поглядел ему вслед, и на его лице заиграла более откровенная улыбка.
За этими двумя небольшими происшествиями последовало молчание, и те минуты, пока оно длилось, мясные блюда оставались на столе, а пудинг, в который бедная Каролина вложила столько искусства, все не появлялся. На отсутствие этого. венца всей трапезы первым обратил внимание мистер Ганн; и его супруга, довольно долго и напрасно позвякав звонком, в конце концов попросила одну из дочерей пойти и поторопить их там.
— Бекки! — закричала мисс Линда из прихожей, но Бекки не отозвалась. Бекки, нам что — до ночи ждать? — продолжала молодая леди тем же пронзительным голосом: — Мама велит подавать пудинг!
— Так пусть сама за ним и приходит! — заорала Бекки, на каковое замечание Ганн и его весельчак приятель снова разразились безудержным хохотом.
— Нет, это и впрямь уже слишком! — сказала, вскочив, миссис Ганн. — Она у меня вылетит сию же минуту! — И Бекки, конечно, пришлось бы уволиться, если бы хозяйка не задолжала ей жалованье за год и