— Стал бы такую? — Спросил Волобуев, он стоял рядом, озабоченно ковыряя в зубах спичкой.
Антона заело от его грубости.
— Волобуев, а ты бывал когда-нибудь в музее? И что ты там зубочисткой тычешь, ты и мяса-то уже сутки не ел! — Он вынул ее у него из рук с такой скоростью, что верзила и движения не увидел.
— Что на тебя нашло, атаман, я ж просто спросил, показал бы ты себя настоящим мужиком с этой мегалакской шлюхой.
'Вот я уже и атаман', — горестно констатировал Антон и спросил, почему он считает изображенную шлюхой.
— А разве не видно? — удивился силач. — Видишь, какая хорошая.
— Все они хорошие, когда спят! — сплюнул спецназовец. — А то, что мегалаки на Периферии творили, да целыми астероидами людей вырезали — это другие мегалаки.
Те плохие. Великого и могучего К.Г. вам в задницу. Не выйдет вам чистенькими остаться. Статуй они понаделали.
Он бы еще долго распалялся, если б прямиком не уткнулся в еще одну группу золотых фигурок.
Дети. Они играли, ползали у его ног, а один прямо ему в руки протягивал прозрачный хрустальный мяч — единственная не золотая вещь из всего паноптикума.
Антон быстро отвернулся, даже кулаком садануть было некуда — кругом были статуи.
Можно было назвать жизнь дерьмом, не он первый, не он последний. Положение вещей от этого не менялось.
По всей Периферии шли войны и конфликты. Никто никогда не жил с мегалаками в мире, и никто не собирался мириться с ними дальше. А спроси у любого, кто начал войну, никто и не вспомнит.
Какая-нибудь гнида наподобие Мистера Би, не выползая из своей Харизмы, прикинула на арифмометре, что воевать оказывается выгоднее, можно укрыть пару триллионов пиастров от налогов, и поднесла спичку.
Большего и не понадобилось.
Мегалак видом страшен, на механическом коне ездит, иди и убей его. А с той стороны уже другой, мегалакский, Мистер Би своих подзуживает, и полыхнула бойня.
Миллионы Антонов хлынут по Перегону. С этого света на тот.
— Чего застыл, атаман? Пошли! — Прервал его размышления Волобуев.
И они стали спускаться.
Хотя Волобуев и лежал в ложбине, над землей на целый метр продолжал возвышаться его необъятный зад. Он словно существовал сам по себе. Царь задов.
На зад плавно опустилась жирная муха. Пятерня гиганта, меньше всего размерами схожая с рукой, так же плавно ее смахнула. 'Откуда здесь мухи?' — подумал Антон.
— 'Упущение со стороны Перегона.' — Долго лежать-то? — шепнул Куцый.
— Хочешь, иди, — добродушно ответил гигант. — Мне еще жить охота, а вдруг там клоуны ночуют.
— Мне тоже помирать нельзя, — заявил Куцый. — Я должен обязательно наследника оставить, чтобы моя фамилия на мне не кончилась.
— Тоже мне фамилию сыскал. Не велика потеря.
— У тебя тоже не княжья-Волобуев, — говоря это, Куцый ненароком поменял одну из букв, и пятерня гиганта плавно и угрожающе поплыла к его лицу.
— Тихо вы там, — прикрикнул Антон.
Он прикидывал, подчиниться ли гигант, тот помедлил, но руку все же убрал. Видно было, что подчинение далось с видимым трудом, и в душе у него зреет бунт. 'Когда начнет брыкаться, придется ему физиономию бить', — с тоской подумал Антон.
Но он был занят не этим.
Укрываясь за небольшим бугром, он изучал раскинувшуюся перед ним местность.
Местность, как местность.
Спустя пару часов после Золотого холма они вышли к очередной долине, так зажатой возвышениями, словно они старались выдавить ее из себя.
Интерес представляло строение, которое кому-то взбрело в голову выстроить в этом гиблом месте. Среди мха возвышался капитальный забор, имеющий не менее пяти метров в высоту. Вот такой заборчик.
— Пойду, гляну, — решился Антон, хотя поначалу склонялся обойти странную застройку.
— Что там смотреть? — Волобуев для убедительности придвинулся вплотную, дыша ему в лицо.
У Антона сложилось два предубеждения. Первое: голова амбала состояла из одной пасти. Второе: ел он один чеснок.
Куцый был солидарен, чтобы никто никуда не ходил.
Волобуев придвинулся еще, давя на Антона обширным чревом и давая попробовать его прочность.
— Давай обойдем, атаман, — предложил он на уровне приказа.
Кажется, на лету Антон превращался из атамана в 'Эй, ты, атамана.' — Вот что, ребята, — сказал он, наливаясь злостью. — Я дал себе зарок пройти через Перегон, и я его пройду насквозь. Если не хотите, счастливо оставаться, но меня прошу не беспокоить. Что касается тебя Волобуев. Ты знаешь, что такое ледокол?
Как ни странно, тот знал.
— Ты видел когда-нибудь ледокол, который боялся бы льда? Ты не видел никогда таких ледоколов, потому что таких ледоколов нет. В противном случае он должен называться как-то по иному. Считай, что перед тобой ледокол, а ты айсберг, и если ты сию же минуту не уберешься с моего пути, я перееду тебя пополам.
Так как гигант помедлил, он спокойно добавил:
— Это очень больно.
Он был гораздо меньше Волобуева, но в одночасье вдруг что-то изменилось в нем, проступила внезапно ничем не выдаваемая доселе мощь, так что сразу стало понятно, почему в смертельной схватке с оборотнями выжил именно он. Прозрение было столь очевидным, что гигант не выдержал, уступил, отшагнув в сторону.
Антон догнал его, слегка покоробив жирное брюхо металлическим прессом, пригладил ворот рубахи, так что на груди Волобуев потом обнаружил синяки и попросил:
— Не называй меня атаманом. Пожалуйста.
— Не буду, — гигант шумно сглотнул слюну.
Был в его жизни такой случай, когда он на спор одним ударом пудового кулака убил быка трехлетку, но сейчас он заробел, было что-то несокрушимое в стоящем перед ним человеке, хотя Волобуеву приходилось схватываться не на жизнь, а на смерть с людьми и покрупнее, но этот был какой-то совсем уж железный, и действительно при неповиновении мог пройти сквозь него.
С этого дня он перестал нажимать Антона атаманом.
Он стал называть его Ледокол.
Вблизи забор выглядел высоченным словно небоскреб. Железные листы громоздились друг на друга в несколько слоев, прихваченные толстыми сварочными узлами.
Работали грубо, кое-где даже прожгли сталь насквозь. Похоже было на галакс. Или серпер. Вещи для сварки не приспособленные совершенно.
Антон обошел забор кругом, но нигде не обнаружил даже намека на калитку. Тогда выбрав лист потоньше, постучал.
Старое железо так загрохотало, что его невозможно было не услышать, но с той стороны не раздалось ни звука.
Антон продолжал стучать, хотя можно было перелезть через забор, раз никто не открывает. Он и сам не знал, почему он не полез сразу. Какое-то чутье говорило, что делать этого не надо.
Происходящее ассоциировалось у него с Проктавром, где человечество впервые за свою историю столкнулось с нуль-полосами. Переступит человек через такую, и нет человека.
Может этот забор и не нуль-полоса, но эффект может быть тот же. Что-то говорило ему, что за забором кто-то есть, и хозяин рано или поздно покажется.
Наконец с той стороны послышался душераздирающий скрип несмазанной двери и чьи-то шаги. Процесс сопровождался целой какофонией звуков, как-будто кто-то совершенно не умеющий играть на губной гармошке пытался это проделывать во всю силу легких, перемежая титанические потуги ударами в бубен.
— Ежели вы кроты или клоуны, убирайтесь к дьяволу. Здесь для вас поживы нет, клянусь Великим К.Г., -раздался сварливый голос. — Я самый могущественный шаман в долине, и у меня в доме обитает злой дух, он страсть не любит незваных гостей.
Считаю до трех и выпускаю.
— Подожди считать. Здесь нет ни клоунов, ни кротов, — так же громко ответил Антон,
— Мы — люди с каравана, который шел из Барража в Ахангаран.
— Что с караваном?
— Клоуны вырезали. Нас всего трое осталось.
— Чей был караван?
— Поджидай — камня.
— Что с ним?
— Убит вместе со всеми.
— А что ты скажешь на то, мил человек, что я собственными глазами видел Поджидая вчера живого и здорового?
— Это был клоун. Оборотни одели на себя личины убитых. Как же они тебя не тронули?
Внезапно сбоку, на границе пары страшно склепанных листов жести, где Антон был уверен, ничего нет кроме грубого сварного шва, со скрежетом отворилась крохотная калитка, выпуская довольно отвратительного на вид горбатого карлика.
Рост он имел не более метра. Одет в грязный полосатый халат, рассчитанный на нормальный рост, и полы которого волочатся по земле. Лицо можно было бы назвать лицом ребенка, если бы не дико растущая борода. На груди шамана наряду с уже известными барабаном и губной гармошкой висели гусли с прогнутой декой, глиняные свистульки и бог знает что еще.
— Думаешь, я их пустил? — Лицо шамана было непроницаемо, как показали дальнейшие события, этот человек не умел улыбаться. — Что я клоунов отличить не могу? — Внимательно оглядев Антона, он сказал. — Вижу, ты настоящий воин. Меня зовут Емелех. Скажи-ка, смелый воин, не видели ли твои люди в долине Веселого монаха.
Антон ответил, что нет.
— Ваше счастье, иначе никто из вас не ушел бы живым, — самодовольно бросил Емелех. — Это вам не с паршивыми оборотнями драться.
— В доме ты один?
— Один. Если хочешь на постой определиться, то скажи сначала, чем платить собираешься?
Упоминание о прихваченном мегалакском золоте оставило Емелеха спокойным, зато, когда упоминание Антоном хрустального шара, который он сам не зная, зачем прихватил, заставило глаза шамана разгореться. Он попросил его показать и долго с вожделением вертел в руках посверкивающий всеми гранями хрусталь. Хотя Антон готов был поставить золотой пиастр против рваного контрацептива, что в жадных руках шамана шар стал сверкать меньше, потускнел.
Емелех поспешил спрятать шар за пазуху и, что-то бурча под заросший мохом по самые уши нос, полез в калитку. Сделав знак своим, Антон последовал за ним.
Во дворе стоял дом, довольно обширных размеров, не сказать, что карлик живет, но все равно похожий на конуру, потому что был скроен из пригнанных друг к другу оцинкованных
