листов. Разных размеров окна были грубо вырезаны и закрыты целлофаном, почему-то порванным.
От созерцания Антона отвлекли стоны Волобуева, пролазившего, вернее, застрявшего в калитке. Он хотел дать ему руку, но силач лишь молча помотал головой. Сталь за его спиной стал выворачиваться, словно распускающийся бутон, и богатырь вполз внутрь, втаскивая за собой коня за хвост. В мониторах того то и дело возникали надписи, украшенные многочисленными восклицательными знаками.
Замыкал шествие напряженно озирающийся Куцый. Поведение парня начинало внушать серьезные опасения. Куцый слишком уверовал в свою незаменимость и буквально помешался на проблемах личной безопасности. Он готов был видеть впереди кого угодно, ребенка, женщину, только не себя.
А кто сказал, что сзади безопаснее?
— Калитку за собой закрой, — велел Антон и почуял неладное, когда Куцый начал недоуменно озираться.
Потому сзади не было никакой калитки, а имел место все тот же изуродованный тяжелыми швами от серпера железный монстр.
Здесь надо держать ухо востро, решил Антон.
Внутри странный дом тоже оказался весь из железа. Комната, куда они вошли вслед за Емелехом, имела недопустимо низкий потолок, Антон успел наклониться, а Волобуев не успел и погнул притолоку.
Спецназовец огляделся. Комната была одна, она же кухня с печкой-буржуйкой.
Второго этажа и подпола не имелось.
Посреди комнаты стоял стол, тоже железный и довольно странный, весь на болтах, похоже, складной.
Емелех выставил в качестве угощения большую миску с мясом и двухлитровый штоф.
Ложка, стакан, миска-все было в единственном экземпляре. Похоже, Емелех до их прихода не подозревал о существовании гостей.
Когда сели за стол, Волобуев как раз уперся головой в потолок.
— В самый раз, — удовлетворенно констатировал он и потянулся за мясом.
— Остановись, — сказал Антон. — Негоже без хозяина со стола вкушать.
— Ешьте, чего уж, — Емелех сделал движение, будто намереваясь выйти.
Антон тоже сделал движение и, вынув паузер, положил рядом с собой на стол.
Оружие так себе, точнее будет сказано, дрянь оружие, ближний бой, даже бронежилет не пробивает, да и зарядов нет, но для устрашения пойдет.
Емелех вернулся, откушал мясца, хватил стакан, потянулся за вторым, но Волобуев стакан отнял, налил до краев, провозгласил:
— За доверие, — и выпил, даже не выпил, проглотил.
Ели и пили много. Антон столько всего пережил за последнее время, что сам не понимал до этого, что же ему не хватало. Оказалось, выпивки.
Спирт жег биологическое нутро, процессор же наоборот окутывала прохладная, окутывающая неприглядную действительность, мгла.
— Хорошо сидим, Ледокол, — донесся из мглы голос Волобуева. — Вот слушай еще анекдот. Идут два клоуна по Перегону…
Анекдотов было много. Антон смеялся часто и охотно, не дослушав до конца. Новый взрыв веселья вызвала попытка Куцего облегчиться через окно.
— Что ж ты делаешь, ирод, — взмолился Емелех. — Выйди во двор.
— А может, там клоун, — возразил тот, не прекращая своего занятия.
— Да какой клоун! Забор заговоренный, таракан не пролезет, не то, что клоун.
— Вон он, руку тянет! — Возопил Волобуев, Куцый от неожиданности повалился со спущенными штанами с подоконника, вызвав новый взрыв хохота.
Емелех уже постелил на полу, и Антон начал было уже приподниматься от стола, но тут перед ним оказалась непочатая бутыль, и Волобуев как бы невзначай спросил:
— Ну что, Ледокол, слабо меня перепить?
Великан смотрел хитро, как-будто и не пил до этого вовсе. 'Что он, гад, на пол что ли выливал?' — подумал еще Антон. 'Убить его мало за напрасный перевод ценного продукта'. Пить было нежелательно, ночь коротка, набраться силенок не мешало, а не утомительные марафоны устраивать, после которых еще и голова треском трещит.
— Наливай, — кивнул Антон, и силач стал наливать.
'Я тебе покажу ледокол', — решил он. И показал.
Он плохо помнил, что было после этого. Он даже не помнил, как пил. Спустя какое-то время какой-то посторонний грохот привел его в себя.
Он обнаружил себя задумчиво сидящим с куском мяса в руке, причем по необъятности последнего надкуса было видно, что кусал явно не он. Напротив стояла пустая бутыль, а еще чуть подалее на полу растянулся и богатырски храпел Волобуев.
Будто ждавший этого момента и появившийся неведомо откуда, Емелех пытался поднять силача. Ощущалось, что работку он выбрал себе не по силам.
Антон встал, вскинул Волобуева на плечо и спросил:
— Куда его?
— Да на второй этаж, — охотно ответил Емелех. — Там вам удобнее будет.
Недобрый огонек сверкнул вдруг в его глазах, но сам старик выглядел веселым, даже озорным. Таким он не нравился Антону даже больше, чем угрюмым, но он сделал вид, что настолько пьян, что уже ничего не замечает.
— Показывай дорогу, дед, — и он пошел вслед за Емелехом по ржавой лестнице наверх.
— Притомился, воин? — Ворковал шаман. — Пришла пора и отдохнуть.
Когда Антон покачнулся, Емелех его участливо поддержал:
— Не зашибся?
— Не зашибся, не зашибся, — проворчал спецназовец. — Понастроил тут, тебе б только на бубне стучать.
Они поднялись в темную каморку с маленьким окном и с одной единственной панцирной койкой. Антон довольно грубо свалил на нее силача. Потом рывком вытащил из-под него подушку, бросил на пол и упал сам.
— Покойной ночи, ребятки, — пропел шаман и притворил дверь, которая при этом даже не скрипнула.
— Тебе того же, папаша, — пожелал спецназовец. — Не кашляй.
Он прислушался, надеясь услышать шаги или скрип лестницы, но не услышал ничего.
Ему показалось, что шаман никуда и не уходил, а продолжает стоять у двери, затаившись и терпеливо ожидая, пока они уснут.
Утонченный, как у барса, слух позволил различить спецназовцу некий тонкий писк, живо напомнивший ему шум пневматики, и тотчас шаги шамана донеслись уже снизу, с первого этажа.
Все это еще больше не понравилось Антону, и он твердо дал себе зарок, что в этом доме он спать точно не будет.
На первом этаже еще немножко покряхтел шаман, а потом вдруг донеслись тихие нежные звуки. Емелех тихо перебирал струны гуслей. Пальцы едва касались струн, этакие порхающие бабочки.
Антон увидел их. Цветное облачко вилось над зеленым лугом. Спецназовец лежал навзничь на траве, покусывая зубами травинку.
'Однако заснул', — понял он. — 'А бабочки как на Земле'. Просыпаться отчаянно не хотелось, но спецназовец всей кожей вдруг почувствовал, что если сейчас не проснется, то не проснется никогда.
Он дернулся, но сон был словно кисель — тягучий, прилипчивый, он не хотел отпускать. Одновременно, что-то темное развевающееся парило над ним, опускаясь все ниже. Антон почувствовал удушье, и сердце его начало замирать. Он с изумление понял, что умирает. Умирает не как другие киборги Фалкона, а как удушенный взрослым кобелем котенок.
Внезапно в голове словно открылась дверь, и чей-то голос приказал, не громко так, но таким тоном, что нельзя было не подчиниться:
— Встань!
От этого негромкого голоса, не похожего на другие, по телу словно воткнулись тысячи иголок, заставляя вскипать уже останавливающуюся кровь, и Антон выдернулся из сна, словно зверь уже угодивший в капкан, но которому повезло вырваться.
Он очнулся в знакомой каморке под звук богатырского храпа Волобуева и увидел склонившуюся и протягивающую к нему руки фигуру Емелеха. Антон рывком оказался на ногах. Шаман отдернул руки от спящего.
— Не спите? — Свистящим шепотом осведомился Емелех, глаза его горели в темноте красным.
— Не спим, — грубо ответил Антон. — Шел бы ты отсюда, дядя.
— Спите, сынки, — кивнул головой Емелех. — Не буду вам мешать.
Он снова вышел за дверь и будто в вакуум канул. Ни единого звука не донеслось снаружи, кроме тонкого, на грани слышимости, писка.
Антон не стал ложиться, минул мирно храпящего Волобуева (вот ведь спит, хоть глотку режь, только не буди!) и рывком распахнул дверь. За ней было пусто.
Ржавая лестница круто уходила вниз, погруженная в чернильную темноту.
Антон неслышно спустился и проделал это не менее ловко, чем проклятый шаман.
Куцый и конь дрыхли в обнимку, на мониторе искина светились одни пунктиры, указывая на то, что тот полностью отключился, и идет релаксация.
Старика нигде не было. Антон подумал, что тот вышел на улицу, но потом увидел открытый люк подпола.
В подвал вела вертикальная железная лестница с острыми, словно бритва перекладинами. Антон взял со стола тускло светящую керосиновую лампу и начал спускаться.
Лестница оказалась короткой, метра два, но когда спецназовец ступил на земляной пол, ему показалось, что он попал в другой мир. Подвал был просторнее даже, чем комната наверху. Вполне вероятно, он простирался под землей гораздо дальше забора.
Слабый свет лампы освещал длинные стеллажи, уставленные бутылями с неким раствором, покрытыми толстым слоем пыли. Во многих бутылях плавали неразличимые в этой мути предметы.
Спецназовец взял одну бутыль и, с силой протерев пыль, взболтал. В растворе, словно черви всплыли разбухшие белые пальцы, и он поспешил вернуть страшную находку на место.
Он углубился между полками и здесь неожиданно наткнулся на платяной шкаф.
В верхнем отделении аккуратно стояли книги, многие с торчащими закладками, захватанные толстыми грязными пальцами. Зато в нижнем отделении лежала небрежно сброшенная монашечья сутана.
— Нашел-таки, — скрипучий голос заставил его обернуться.
Емелех стоял у подножия лестницы, сжимая в руках огромный топорище с двумя отточенными широкими лезвиями, развернутыми наподобие зловещей бабочки.
Спецназовец поднялся.
— Здорово, веселый монах. Чего же ты не смеешься?
— А мы сейчас вместе посмеемся, — пообещал Емелех по обыкновению без тени улыбки. — Сейчас отрублю у тебя пальчики да засолю в кадке. Очень я это дело уважаю.
