— Тебе что, ворон жалко? Я выстрелила ей в голову: хотела увидеть, может она жить без головы… как ты, или нет!
— Мне их не жалко! — солгал Дэнуц, заливаясь краской. — Я думал, ты собираешься подстрелить воробья.
— Видел, какой выстрел?
— Да.
— Вот она! — встрепенулась Ольгуца, вскидывая ружье.
И словно нарочно одновременно с выстрелом отворилась дверь. Ворона упала в отдалении. Госпожа Деляну отпрянула назад, выронив из рук пижаму Дэнуца.
— Ольгуца! Это что такое?
— Я стреляю в ворон.
— Когда-нибудь я выброшу это ружье!
— Мамочка, оно не мое, а его!
— Я тебе его дарю! — улыбнулся Дэнуц.
— Лучше отдай маме; а мне Герр Директор обещал подарить охотничье.
— Закрой окно и ступай к себе в комнату. А ты, Дэнуц, разденься, я хочу примерить тебе пижаму.
— Можно, я тоже посмотрю, — попросила Ольгуца, затворяя окно.
— Оставь меня в покое, Ольгуца! Ты уж не знаешь, что еще такое сделать, чтобы рассердить меня! Этого нам недоставало: охота в доме!
— А если на улице дождь! Ты, мамочка, шьешь — пижама-то какая красивая! — а мне что остается делать? Вот я и стреляю из ружья.
— А почему ты не играешь на рояле?
— Ну уж нет! Что я, музыкант? В гостиной папина клиентка храпит, а я должна играть?
Кипя от негодования, Ольгуца переступила порог и закрыла за собой дверь. Она лукаво улыбнулась: ей удалось спасти от конфискации ружье.
Моника только что вошла в комнату со стопкой романтических носовых платков; улыбка Ольгуцы привела ее в замешательство. Она отвела в сторону взгляд и спрятала платки у себя за спиной.
— Я принесла тебе десять стручков, — сообщила Ольгуца.
Моника еще больше смутилась.
— За что ты так хорошо относишься ко мне? — сказала она, разглядывая домашние туфли Ольгуцы.
— Почему ты думаешь, что я к тебе хорошо отношусь? — возмутилась Ольгуца.
— Ты очень добрая… я этого не заслуживаю.
— Неправда! Я тебе не позволяю так говорить! Ты мой друг. Ты меня обижаешь!
Дверь распахнулась, вошла госпожа Деляну.
— Что случилось?
— Ничего!
— Тогда почему ты кричишь?
— Кричу? А на кого мне кричать? Я просто громко разговариваю… чтобы согреться.
— Согревайся, но так, чтобы я тебя не слышала!
Дверь захлопнулась.
Моника села на кровать рядом с носовыми платками.
Ольгуца спрятала ружье за печку и подошла к Монике. Увидев платки, взяла тот, что лежал сверху, и не успела Моника и рта раскрыть, как она громко высморкалась.
— Ольгуца! Что ты делаешь?
— Ты разве не видишь?
— Возьми мой платок.
— А этот чем плох?
— Он для Дэнуца.
К счастью, платок Дэнуца послужил лишь в качестве музыкального инструмента. Моника положила его на место.
— Моника, ты заметила, что, если видишь сразу много носовых платков, хочется высморкаться?
— Потому что у тебя никогда не бывает своего платка! — вскипела Моника.
— А у кого он есть? Разве что у тебя!
— И у Дэнуца тоже есть, — возразила Моника, прижимая платки ладонью.
— Ты думаешь? За неделю он их все растеряет! — заверила ее Ольгуца.
— Ой! Неправда! Зачем ты это говоришь?
— Как неправда? Тогда зачем же мама приготовила ему столько носовых платков? Чтобы было что терять!
Моника посмотрела вверх, вниз; повернула голову вправо, влево…
— Видишь, Моника! Мне хочется высморкаться, когда я вижу платки… а тебе хочется плакать! Лучше, чтобы их совсем не было!
В пижаме из белой фланели Дэнуц выглядел как младший брат Пьеро.
— Тебе не тесно под мышкой, Дэнуц?
— Не-ет!
— Запомни, Дэнуц, пижаму ты будешь надевать, только если там будет холодно. Нехорошо спать тепло одетым!
Госпожа Деляну избегала слова: дортуар.
Дэнуц не отрывал глаз от зеркала. Пижамные штаны были первыми в его жизни длинными панталонами. Он все время их ощупывал, словно опасался, что они внезапно окажутся выше колеи, там где проходила старая граница его штанов. У них была и стрелка, — спасибо прачке. Строгая линия стрелки скрывает природное дерзкое изящество колен и икр.
Дэнуц был очень горд. Так горд, что хотел бы иметь зрителей даже среди товарищей по гимназической спальне.
— Не режет тебе, Дэнуц? — продолжала госпожа Деляну задавать вопросы, которые самую совершенную одежду превращали в заготовку.
Дэнуц тряхнул головой.
— Нет, мама! Зато старые штаны здорово резали! — упрекнул он ее задним числом.
— Носи на здоровье! А пока сними пижаму.
— Мама, позволь мне сегодня остаться в пижаме… У меня ноги зябнут.
— Хорошо, Дэнуц. Раз тебе хочется!
Госпожа Деляну быстро вышла из комнаты. У нее было тяжело на душе от одного вида белой фланелевой пижамы.
— Ольгуца!
— Что?
— Ты у меня оставила патроны.
— Ничего. Давай их сюда.
Моника подошла к окну, украдкой вытирая глаза, как будто голос Дэнуца, доносившийся через закрытую дверь, мог ее увидеть.
Дэнуц помедлил, прежде чем войти. Ему все время хотелось смеяться. Сделав серьезное лицо, он вошел и протянул Ольгуце ящичек с патронами.
— А что, если бы мама увидела? К счастью, я его спрятал!
— Зря хвастаешься! Маме вовсе не нужны патроны!.. Ну и как тебе в длинных штанах?
— Хм!
— Вечером я их тоже примерю.
— Ты-ы?! — изумился Дэнуц.
— Я. Чему ты удивляешься?
