— …Девочки не носят брюки!
— А я буду носить. У меня уже есть брюки для верховой езды.
— Почему бы тебе не надеть кимоно? — предложила Моника.
— Потому что мне хочется носить брюки!
— Ты кончила стрелять ворон? — попытался отвлечь ее Дэнуц.
— Да… Не хочу пугать маму.
— Чем же нам заняться? — недоумевал Дэнуц.
— Знаете что? Вам холодно?
— Да, — в один голос ответили Моника и Дэнуц.
— Хотите погреться у огня?
— У какого огня? — удивился Дэнуц.
— Это не твое дело! Хочешь или нет?
— Хочу.
— Тогда ступайте за мной… Только тихо, чтобы никто не услышал!
Крадучись, неслышным шагом язычников, которые стремятся к своим низвергнутым божествам, Моника и Дэнуц, гуськом, шли следом за своим провожатым, обутым в домашние туфли.
Они позабыли обо всех огорчениях и неприятностях этого хмурого осеннего дня.
Дэнуц был в приподнятом настроении, потому что обновил свою пижаму и потому что вместе с Ольгуцей собирался совершить очередную проделку.
Моника радостно улыбалась, потому что была вместе с Дэнуцем.
Улыбалась и Ольгуца, потому что таинственный огонь, к которому она вела их, был всего-навсего очагом в кухне.
С приходом детей кухонная плита совершенно преобразилась. Там, где раньше стояли задумчивые горшки всех размеров — они были сдвинуты в глубь плиты, — теперь весело потрескивали кукурузные зерна. На краю плиты под неусыпным надзором старой кухарки пеклись три гигантских яблока, словно троица угрюмых второгодников под присмотром строгой учительницы и под насмешливыми взглядами младших коллег.
У горящей печки, на трех низеньких скамейках, сидели румяные от жары дети и грызли воздушную кукурузу.
— Ыы! Накажи тебя Господи! Сейчас!.. — крикнула кухарка нетерпеливому горшку, который кипел, с шумом подбрасывая крышку.
Все трое дружно засмеялись.
Кухарка непрерывно ссорилась с горшками, кастрюлями и мухами. Так что, доведись кому-нибудь сидеть рядом в соседней комнате, он мог бы подумать, что кухня полна людей, которых все время ругает строгая матрона с мужским голосом. И, действительно, кухарка была полновластной хозяйкой всего, что находилось в кухне. Хозяйкой усердной и проворной, как лето в саду. И очень толстой! Такой толстой, что была похожа на неестественно поднявшийся в просторной печи кулич.
Косясь краешком глаза на яблоки, кухарка приоткрыла дверцу духовки, заглянула туда и тут же захлопнула дверцу.
Из духовки повеяло ароматным теплом.
— Пахнет медовой коврижкой! — смеясь, воскликнула Ольгуца.
— Были бы едоки! — вздохнула кухарка, переворачивая яблоки.
Яблоки старели на глазах. Их нежная кожа темнела и покрывалась морщинами. Они украдкой вздыхали и сонно слезились. А их аромат делался все более крепким и по-летнему пьянящим.
Ольгуца сидела посредине, прямо против огня, который окутывал ее лицо золотистой дымкой; Моника и Дэнуц сидели справа и слева от нее.
На полу, у печки, мурлыкало и нежилось в тепле пушистое и гибкое кошачье племя. В некотором отдалении спал Али — само благоразумие и достоинство. Почти все мухи уснули. И все-таки их было достаточно, чтобы не давать покоя псу. Чуткие уши Али то и дело вздрагивали, отгоняя мух.
Под печкой, в корзинке с сеном, наседка высиживала цыплят. Сверчок, спрятавшись под одной из балок, участвовал в общем деле.
А печка гудела от огня и ветра, словно праздничная хора.
Войдя в кухню, господин Деляну сразу же увидел детей, сидевших за круглым столиком. Они ели руками печеные яблоки. На столике, вместо мамалыги, остывала медовая коврижка, нарезанная ломтиками.
— Так вот вы где, оказывается, Ольгуца!
— А ты зачем пришел сюда, папа?
— Матушка Мария, скажи, пожалуйста, Иону, чтобы запрягал лошадей. А-а! Ну, теперь я с вами расправлюсь! — потирая руки и притворно хмурясь, сообщил господин Деляну.
— Посиди с нами, папа! — попросила Ольгуца; Моника и Дэнуц вторили ей.
— Куда же я сяду, Ольгуца!
— А вот сюда, рядом со мной.
Когда кухарка вернулась, она обнаружила четверых гостей, сидящих на трех стульях вокруг столика. И от смеха закрылась рукавом.
— Матушка Мария, а меня ты ничем не попотчуешь?
— Чем же, барин?
— Э!.. кофейком… Да не нашим, а вашим.
— Непременно найдется! — подмигивая, отвечала кухарка.
— Откуси, папа!
Господин Деляну откусил от протянутого Ольгуцей яблока.
— У-ух! Замечательно вкусно!.. Такого я не ел с самого детства!
— Папа, знаешь что? Расскажи нам что-нибудь, — как ты был маленьким.
— Расскажи, папа, — попросил Дэнуц.
— Пожалуйста, дядя Йоргу.
— Когда я был маленьким… Да!
— Откуси еще кусочек. Так тебе легче будет вспоминать.
Аромат печеных яблок, теплый запах медовой коврижки, огонь в печке и три дорогих тебе детских личика — это источник не только вдохновения, но и сказок и воспоминаний.
Вокруг столика сидело четверо детей.
За окном шел осенний дождь и стучал по стеклам.
Над деревнями, полями, лесами, холмами и городами шумел серый поток, губя листья, разводя грязь, вызывая кашель, сгоняя с лица улыбку.
А румяная от огня кухня, полная детей, кошек, цыплят и сказок, плыла навстречу дождю и осени, как новоявленный Ноев ковчег.
И тень матушки Марии на белой стене достигала поистине библейских размеров.
III. КУКЛА МОНИКИ
В комнате у Дэнуца пылал огонь, подогревая яркий солнечный свет. На полу стояли в ряд башмаки, туфли, тапки и галоши. Кровать, стол и стулья были завалены, точно сугробами, белоснежным бельем, приготовленным для укладки в стоящий посреди комнаты сундук.
— Ты что толкаешься? — пробурчал Дэнуц, сжимаясь в комок.
— Молчи… Я уже сказала тебе — молчи! — пригрозила ему Ольгуца, хватая за плечо.
Они сидели в сундуке, из которого были вынуты ящики, застыв неподвижно в позах факиров. Сундук принадлежал Дэнуцу; идея — Ольгуце. Дэнуц проклинал идею. Ольгуца презирала сундук. Но Ольгуца обычно осуществляла свои идеи.
